Кто хоронит мертвецов

Глава 25

Генри Аддингтон, первый виконт Сидмут, стоял на краю танцевальной площадки в переполненном зале и со снисходительной улыбкой смотрел, как его хорошенькая темноволосая дочь резво отплясывает шотландский рил. В массивных хрустальных люстрах над головами мерцало море свечей. Воздух густо пах горячим воском, смесью дорогих духов и обильного пота от танцующих, смеющихся, болтающих представителей высшего общества в драгоценных уборах.

Сам Сидмут выглядел порядком взмокшим.

Он был настолько поглощен наблюдением за успехами своей дочери, что не замечал подошедшего Себастьяна, пока тот ни сказал:

— Ба, вот вы где.

Вздрогнув, Сидмут заозирался, словно высматривал, где бы спрятаться.

— Я давно ищу разговора с вами, — продолжил Себастьян.

Челюсть министра слегка отвисла, глаза выпучились.

— Да, я знаю. Но… Прямо здесь?

— Если хотите, можем занять одну из гостиных.

— Лучше загляните ко мне в министерство завтра утром и…

— Нет, — оборвал Себастьян.

Сидмут неуверенно прочистил горло.

— Ладно, тогда давайте отойдем. — Углубившись в небольшой альков возле выхода на лестницу, он прокашлялся и тихо сказал: — Я слышал, что вы работаете заодно с Боу-стрит, чтобы раскрыть это ужасное убийство моего бедного кузена.

— Верно.

— Понимаете, мы с ним не были сколь-нибудь близки. Двоюродные братья — не родные.

— Но вы с ним общались.

— Да, конечно. Просто… довольно редко.

— Когда вы видели Престона в последний раз?

Сидмут моргнул.

— Боюсь, точно не припомню. Но тому уже несколько недель. Да-да, прошли недели, если не месяцы.

— Знаете кого-нибудь, кто мог желать ему смерти?

Вопрос, казалось, потряс и обидел Сидмута.

— Боже милостивый, конечно нет!

Себастьян разглядывал вытянутое бледное лицо с аристократическим носом и плебейской тяжелой челюстью.

— Насколько понимаю, вам знаком пожилой врач по имени Дуглас Стерлинг.

— Стерлинг? — Сидмут нервически хохотнул. — В незапамятные времена он был коллегой моего отца. А при чем тут Стерлинг?

— Когда вы с ним последний раз встречались?

— Господи, понятия не имею. Зачем бы мне с ним встречаться?

Вместо ответа Себастьян задал новый вопрос:

— Расскажите мне о Синклере Олифанте.

Лицо Сидмута застыло.

— Что именно вас интересует?

— Почему его вдруг отозвали с Ямайки?

Министр расправил плечи и принял надменный вид.

— Боюсь, я не вправе обсуждать с посторонними дела Министерства.

— Но его отозвали.

— Лорд Олифант сам пожелал вернуться в Англию.

— Я слышал совсем иное.

— Слухи. Пустые слухи, — махнул рукой в белой перчатке Сидмут.

— Значит, вы утверждаете, будто ваш кузен не имел к отставке Олифанта никакого отношения?

Ноздри министра негодующе раздулись.

— Прошу прощения?

Себастьян встретил и удержал колючий взгляд собеседника.

— Вы же наверняка допускали мысль, что за головой Стэнли Престона, водруженной на Кровавом мосту, может стоять Олифант, верно? А ведь если это так, не исключено, что его следующей жертвой окажетесь уже вы.

Глаза Сидмута расширились, сановная надменность слиняла.

— Боже мой, неужели вы всерьез предполагаете, будто Олифант сделал это со Стэнли? — Министр энергично затряс головой, словно вышел из-под дождя. — Нет! Несусветная идея.

— Но между ними что-то произошло.

— Я этого не говорил.

— Из всего, что мне довелось услышать, вряд ли найдется человек, с которыми Стэнли Престон под настроение не затеял бы ссору. И все же вы хотите меня уверить, что он никогда не конфликтовал с Олифантом в бытность того губернатором?

— Ну ладно… Для вас наверняка не секрет, что в колониях споры между губернаторами и местными землевладельцами, к сожалению, не исключение, а, скорее, правило.

— Притом Стэнли Престону повезло иметь братом — хоть не родным, а двоюродным — министра внутренних дел. Немалое преимущество в подобном споре.

Вместо ответа Сидмут скрыл эмоции под непроницаемой маской политика.

— На вашем месте я бы соблюдал предельную осторожность, — Себастьян многозначительно перевел взгляд на дочь Сидмута, которая под руку с партнером пробегала вдоль ряда танцующих.

Он начал было отворачиваться, но Сидмут вцепился в его рукав.

— Неужели вы допускаете, что Олиф… будто кто-то может угрожать моей дочери?

Себастьян всмотрелся в дерганое, покрытое испариной лицо собеседника.

— Вспомните, что случилось с монахинями и сиротами в монастыре Санта-Ирия, и сделайте собственные выводы, — сказал он, а затем покинул Сидмута.

Утратив обычное самодовольство, тот остался стоять у входа в альков с видом бледным и осунувшимся.

Потягивая лимонад, Геро не сводила глаз с племянницы Девлина, мисс Стефани Уилкокс, отличающейся редкостной красотой, когда низкий мужской голос за спиной произнес:

— Леди Девлин? Вы ведь леди Девлин, не правда ли?

Повернувшись, Геро увидела, что к ней обращается высокий, стройный мужчина лет сорока с точеными чертами лица, ясными голубыми глазами и широкой улыбкой.

— Надеюсь, вы простите, что я дерзнул подойти к вам, не будучи представлен, ведь мы с вашем мужем вместе служили на Полуострове. — Незнакомец отвесил изящный поклон. — Я Олифант Синклер. Полковник лорд Олифант.

Геро захлестнула волна дикой ярости, в пальцах горячо закололо. Несколько слепящих секунд она могла думать лишь об одном: если бы этот галантный кавалер добился, чего хотел, то Себастьян давно бы лежал в одинокой безвестной могиле среди португальских гор.

— Лорд Олифант, — слегка кивнула она, прохладному голосу вторила льдистая улыбка. — Я о вас наслышана… от Девлина.

Глаза полковника весело блеснули, но он сказал лишь:

— Так вы здесь без мужа?

— О нет, Девлин тоже здесь.

Она вглядывалась в правильные, патрицианские черты Олифанта, выискивая хоть какую-то примету бесчеловечного эгоиста, сознательно отправившего своего офицера в руки врага и обрекшего на смерть десятки невинных женщин и детей. Но маска добродушия и любезной доброжелательности прочно сидела на его лице.

— Не могу передать, как отрадно мне было услышать, что Девлин наконец остепенился и женился. Обычно обязанности главы семейства весьма успешно — скажем так — обуздывают наших молодых сумасбродов.

— Кого-то успешно, а некоторых не вполне, — сухо парировала Геро. Затем сделала долгий глоток лимонада. — Если не ошибаюсь, вы недавно вернулись с Ямайки.

— Да, верно. Это прекрасное место. Вы там бывали?

— Увы, нет.

— Очень жаль. Вам необходимо восполнить это упущение. Уверен, остров вас не разочарует. — Олифант снова поклонился. — Не откажите передать мое почтение вашему мужу.

Засим полковник удалился, предоставив Геро строить догадки, с какой целью он к ней подходил.

Она все еще смотрела вслед Олифанту, когда рядом возник Девлин. От него исходила убийственная враждебность, лицо застыло в холодной решимости.

— Что он тебе сказал? — спросил муж, сосредоточив взгляд на отступающем противнике.

Геро покачала головой.

— Пустые любезности. Не понимаю, зачем ему было этим утруждаться.

— Чтобы выведать, многое ли тебе известно. И оценить, насколько легко тебя запугать.

— К сожалению, предосудительно стрелять в кого-то посреди бала, — вздохнула Геро. — А уж на балу у самой графини Ливен это тем более дурной тон.

Тут Девлин улыбнулся, и эта улыбка, казалось, прогнала мучительные воспоминания и темные желания, вызванные присутствием Олифанта. Но Геро знала, что они не пропали, а только спрятались с глаз долой.

Спрятались от ее глаз.

Внезапно она необычно остро ощутила вокруг раскаты хорошо поставленных голосов и мелодичного смеха, толкотню тел, наряженных в шелка и атлас, сияние бесчисленных свечей в многоярусных люстрах, отраженное в высоких золоченых зеркалах. Ее окружал замкнутый мирок этикета и ранжирования, подчиняющийся диктату моды и вкусовщины, мирок, где искреннее выражение чувств считалось эксцентричным, где каждый шаг должен быть предписанным и соразмерным. В этой искусственной тепличной среде все притворялись, будто культура и цивилизованность — это нечто большее, нежели тончайший флер, который слишком легко и часто рвется.

Геро хотелось сказать: «Нам нужно откровенно поговорить об этом, Девлин. Не годится постоянно замалчивать черноту в глубине наших душ». Ей хотелось поделиться с мужем своими страхами и той сумятицей чувств, в которой так трудно было признаться даже себе самой.

Но тут музыка закончилась и начали собираться пары для старинного придворного танца. Геро спросила лишь:

— Когда мы с тобой последний раз танцевали?

В странных желтых глазах блеснуло удивление. Конечно, Себастьян знал, что она любит танцевать, но он также знал, как не хотелось ей сегодня ехать на бал, покидая Саймона, и как она надеялась вернуться домой пораньше.

— Давно, еще до Рождества, — неуверенно улыбнулся он.

Геро улыбнулась в ответ.

— Задолго до Рождества.

Он приподнял брови.

— А Саймон?

— Полагаю, Клер сумеет справиться с ним немного дольше. Разумеется, не без помощи горничной, повара, Калхоуна и, возможно, Морея.

— Только не Морея. Боюсь, вопли Саймона лишают беднягу дворецкого всякой дееспособности. — Себастьян церемонно поклонился. — Позволите ли мне иметь удовольствие пригласить вас на этот танец, миледи?

Присев в глубоком реверансе, Геро положила кончики пальцев на протянутую ладонь мужа.

— Для меня это честь, милорд.

Они присоединились к построению и с первыми звуками музыки пришли в движение, следуя величавому рисунку танца. Простые шаги чередовались с двойными и с грациозными подскоками, подошвы легко скользили по паркету. Руки встречались и тотчас отпускали друг друга. Партнеры сближались, кланялись, поворачивались, расходились в вечной аллегории наступлений и ретирад. Геро целиком отдалась мелодии, мимолетному соприкосновению ладоней.

Потом музыка стихла, а заодно и душевный порыв.

Поздней ночью супруги вернулись на Брук-стрит, где дожидалась запечатанная записка, адресованная незнакомым почерком.

Геро поспешила наверх к Саймону, а Себастьян сорвал печать и пробежал глазами коротенький текст:

«Я должен рассказать вам кое-что еще.

Сегодня вечером буду дома. Жду вашего визита.

Стерлинг»

— Когда принесли? — спросил Себастьян у Морея.

— Через несколько минут после вашего отбытия, милорд. Я спросил у парня, доставившего письмо, срочное ли известие, но он меня заверил, что особой срочности нет.

Себастьян глянул на часы и досадливо чертыхнулся.