Искусство и спорт — это зрелища, которые мы особенно ценим. Существуют социальные структуры, поддерживающие их: школы изящных искусств и спортивные лагеря, журналы “Роллинг стоун” и “Спорте иллюстрейтед”, Лувр и стадион “Янки”, разделы в ежедневных газетах. Но радость от исполнения — удовольствие от наблюдения за ним и удовольствие от того, что занимаешься этим, — более общая и примитивная вещь.
Специалисты по возрастной психологии давно изумляются, как дети естественным образом начинают указывать, махать и кряхтеть, чтобы привлечь внимание к интересным вещам вокруг себя. Это может показаться простейшим навыком, если не учитывать, что другие виды животных этого не делают. По некоторым данным, это желание делиться своими мыслями отвечает за многое, что делает нас людьми, включая язык и нашу изощренную культуру.
Есть еще один аспект, возможно, столь же важный — побуждение демонстрировать определенные навыки. Младенец кувыркается, складывает кубики один на другой так, чтобы они не упали, и стоит на одной ножке. Это демонстрация навыков. Иногда это делается специально ради родительского одобрения, но дети делают это и в одиночестве. Есть удовольствие и в уединенной игре.
В некоторых случаях демонстрации развивается дух соревнования. В каждом обществе есть состязания в беге и борьбе. Почвой для соревнования может быть что угодно. Один ребенок отрыгивает, потом отрыгивает другой, и вот уже начинается состязание по рыганию. Один семилетний ребенок рассказывает историю, другой пытается превзойти его: зарождение художественной литературы. Подростки садятся в кружок, рассказывают по очереди шутки, питаясь смехом окружающих: зарождение стендап-комедии. Вы можете соревноваться с самим собой: бегуны пытаются побить свои прошлые рекорды. (Мой сосед, экономист Рэй Фэйр, бегун-марафонец, сравнивает свои показатели с тем, как они должны ухудшаться с возрастом.) Кроссворды и судоку — примеры того, как мы пытаемся преуспеть при полном отсутствии зрителей.
Мы — извращенный и творческий вид, и нет пределов числу приемов демонстрации, которые мы можем измыслить. В восемь лет я знал, что никогда не стану самым быстрым на свете, но я был без ума от ходули “пого” (“кузнечика”) и месяцами безуспешно пытался побить мировой рекорд по числу прыжков. Я знал, к чему стремиться, потому что у меня была “Книга рекордов Гиннеса” (это, замечает Даттон, чудесная демонстрация известных человечеству способов добиться совершенства).
Не все способы демонстрации одинаковы, отчасти потому, что не все они в равной мере являются демонстрацией приспособленности. Приятно быть экспертом по судоку, однако этому занятию недостает интеллектуального богатства шахмат. Кто-то может восхищаться победительницей мирового чемпионата по поеданию жареного сыра (Соня Томас по прозвищу “Черная вдова”, вес — сорок шесть килограммов), но это не совсем то же, что наблюдать за Рудольфом Нуреевым или Майклом Джорданом. Конкурсы на знание орфографии — это здорово, но национальный чемпион по правописанию вряд ли вызовет у меня восторг при отборе аспирантов. Можно признать, что для завоевания титула мирового чемпиона в видеоигре “Донки конг” нужна огромная дисциплина и координация, но любое удовольствие от наблюдения за таким выступлением омрачается мыслью о том, что человек попусту растрачивает свою жизнь.
У некоторых демонстраций есть парадоксальный оттенок. Давно существует искусство, изображающее уродства — скажем, картины Иеронима Босха. Или возьмите писсуар Дюшана, фекалии Мандзони, гниющую коровью голову Херста и бесчисленные современные работы, использующие телесные выделения и части животных. Есть история (возможно, вымышленная) о скульптуре Эда Кинхольца, которую пришлось убрать из Музея современного искусства Луизианы, потому что людей рвало от одного ее вида. Одна из мотиваций такого уродливого искусства — отрицание идеи, что искусство должно быть прекрасным. Есть ощущение, что красота слишком предсказуема, проста, доступна и буржуазна. Смелое и изобретательное искусство должно уйти от этого. Многие художники были бы не в восторге, если бы вы сказали, что их работы поднимают настроение. Шоу уродов тоже притягательны. Люди испытывают извращенное удовольствие от безобразного, которое, возможно, коренится в менее приятной части человеческой натуры, в тяге к садизму и издевательству.
Но иногда уродство может иметь и более позитивный смысл. В сельской Англии бывают соревнования по гримасам, где люди состязаются в придании своим лицам ужасного вида. Правила простые. Участники состязания просовывают головы в хомут, и у них есть немного времени, чтобы состроить настолько страшное или глупое выражение лица, какое только возможно. Вставные челюсти можно оставить, вынуть или перевернуть.
В этом есть что-то весьма впечатляющее. Люди тратят немало энергии на изобразительное искусство, музыку, спорт и игры, и, как я указывал выше, обычно это демонстрация качеств, важных для воспроизводства, то есть лучших человеческих качеств: ума, творческих способностей, силы, хитрости и так далее. Мы — эссенциалисты, которых естественным образом притягивает история зрелищ, и поэтому мы получаем удовольствие от демонстрации таких природных даров. При этом мы достаточно умны, чтобы все перевернуть и иногда получать удовольствие от демонстрации того, чего с дарвинистской точки зрения нам совсем не хотелось бы иметь. Это уравнивает нас, и весьма приятным образом. Гримасничанье еще не стало олимпийским видом спорта, но я надеюсь, что когда-нибудь станет.