Наука удовольствия: почему мы любим то, что любим

Грустные и могущественные

В предисловии к собранию сочинений Шекспира Сэмюэл Джонсон пишет: “Восхищение трагедией проистекает из осознания ее вымышленное™. Если бы мы считали убийства и измены действительными, то они уже не приносили бы нам удовлетворения”.

Джонсон — блестящий писатель, но он ничего не слышал об О. Дж. Симпсоне. Если бы он услышал, то понял бы, что мы получаем массу удовольствия от реальных трагедий. И трагедии Шекспира описывают как раз такие события, от наблюдения которых в реальном мире мы получаем больше всего наслаждения — сложные, напряженные социальные взаимоотношения, вращающиеся вокруг секса, любви, семьи, богатства и общественного положения.

В случае с трагедией, да и вообще в случае негативных событий жизнь оказывается интереснее вымысла. Когда выясняется, что мемуары содержат вымысел, их продажи падают, а не растут. Несколько последних десятилетий после многих ужасных событий (например, когда Сьюзан Смит утопила своих детей или снайперы в Вашингтоне убивали случайных людей) немедленно начинали снимать фильм о них. Разумно предположить, что реальность событий подогреет интерес к кино.

Выше я писал, что наши эмоции отчасти не чувствительны к контрасту реального и воображаемого, но не потому, что нам все равно. Обычно реальные события трогают нас сильнее, нежели придуманные. Дело отчасти в том, что реальные события могут повлиять на нас (воображаемые снайперы не могут застрелить тех, кого вы любите, а настоящие — могут), а отчасти в том, что мы склонны размышлять о последствиях реальных действий. Когда фильм или телесериал заканчиваются, с персонажами тоже покончено. Было бы странно беспокоиться о том, как друзья Гамлета переживут его смерть, потому что этих людей не существует. Думать о них — значит творить новый вымысел. Но у каждого реального события есть прошлое и будущее, и это трогает нас. Довольно логично задуматься о семьях тех, в чьем убийстве обвиняли О. Дж. Симпсона.

Но и у воображения есть свои приятные особенности. Точно так, как искусственные подсластители могут быть слаще сахара, вымышленные события могут тронуть нас сильнее реальности. И вот три причины, почему.

Во-первых, вымышленные персонажи обычно умнее и остроумнее ваших друзей и родных и их приключения обычно гораздо интереснее. Я контактирую с окружающими — профессорами, студентами, соседями и так далее. Эти люди составляют очень малую часть человечества и, возможно, не самую интересную. В моем реальном мире нет эмоционально травмированных полицейских, идущих по следам серийных убийц, нет проституток с золотым сердцем, нет язвительных вампиров. Насколько я знаю, никто из моих друзей не убивал отца и не женился на матери. Но в воображаемых мирах я могу встретиться со всеми этими людьми.

Во-вторых, жизнь обычно идет своим чередом, и, бывает, долго не происходит ничего особенного. Суд над О. Дж. Симпсоном длился несколько месяцев и был по большей части смертельно скучен. Вымышленные истории решают эту проблему. По словам критика Клайва Джеймса, “художественная литература — это жизнь за вычетом скучных моментов”. В том числе поэтому сериал “Друзья” интереснее жизни ваших настоящих друзей.

Наконец, воображение стимулирует нас так, как в реальном мире не бывает. Действие романа может охватывать время от рождения до смерти персонажа и показывать вам, как он ведет себя в ситуациях, которые вы иначе не смогли бы наблюдать. В реальности вы не сможете точно узнать, что думает человек, а беллетрист может об этом поведать.

Такая психологическая близость не ограничивается литературой. Актер может повернуться к залу и произнести драматический монолог о том, что он (она) думает. В мюзикле мысль можно пропеть, а в телесериалах и кино звучит закадровый голос. Сейчас это обычное дело, но когда этот прием был изобретен, он, вероятно, показался настоящим откровением. Интересно, что думают маленькие дети, когда впервые сталкиваются с тем, как некто озвучивает свои мысли. Это должно быть волнующе.

Еще один случай близости — крупный план. Вуайеризм давно стал темой кино — от “Окна во двор” (Rear Window) до “Паранойи” (Disturbia), — но и сама по себе техника кино дает уникальный способ удовлетворить наше любопытство о том, что у других на уме. Где, как не в кино, можно взглянуть человеку в лицо, а он не сможет посмотреть на тебя в ответ? “Некоторых зрителей волнует возможность заглянуть в спальню или в туалет, — пишет философ Колин Макджин, — но кинозритель может оказаться еще ближе к... герою (или жертве): он может заглянуть ему в душу”.

Так что хотя реальность по-своему очаровательна, книги, пьесы, кинофильмы и телесериалы имеет особую силу. И хорошо, что нам не приходится выбирать между вымыслом и действительностью. Мы можем взять лучшее от обоих этих миров и превратить события, известные людям как реальные, во впечатления куда более сильные и интересные, чем обычные ощущения при восприятии реальности. Лучший пример — реалити-телевидение: изобретенная в наше время (и захватывающая, как показывает успех передач вроде “Последнего героя” и “Фактора страха”) форма искусства. Что может быть лучше реалити-шоу?