Три дня в доме Джека на Лонг-Айленд проходят словно в заточении. Мы спим в разных комнатах, практически не говорим и будто бы избегаем друг друга.
Джек молчит, он ничего мне не говорит про Аманду хотя я спрашиваю и он не рассказывают мне как там идут дела, он… просто работает в своём кабинете и практически не разговаривает со мной.
Ну, а мне остаётся только ждать, когда Брайану всё это надоест и он начнёт что-то предпринимать, потому что я уверена в том, что он знает, где я и с кем. Я жду, когда всё это закончится, потому что я знаю, я уверена в том, что ничего не выйдет.
Джек сказал, что раз грязи на Брайана нет, то мы сами, а точнее Аманда может её навести. Но всё далеко не так просто. Да, мы с Джеком делали так с тем же самым Сэмом когда-то, но мы не наводили грязь, мы просто выставили её наружу. И да, у Брайана много грешков за спиной, о которых никто не знает, но Брайан не просто какой-то парень с Нью-Йорка, он сенатор этого города и у него уже давно есть специальная команда, которая заботиться о том, чтобы репутация их клиента сохраняла свою чистоту и непорочность. Они подчистили его личное дело и теперь постоянно поддерживают в нём чистоту, заботясь о том, чтобы даже пыль не попала в окно.
Думаю, Аманда может запустить в общество какой-нибудь слух, но в этом мире для того, чтобы слух хоть как-то повлиял на человека у власти, нужно чтобы общество этот слух подхватило как торнадо. Но без доказательств… это практически нереально.
— Джек, — стучусь в приоткрытую дверь я и заглядываю в его кабинет. — Можно?
— Да, — оторвав взгляд от компьютера и переведя его на меня, отвечает он.
Джек закрывает ноутбук и вдруг поднимается с места и, подойдя ко мне, не позволяет войти в кабинет, а сам выходит из него, прикрыв за собой дверь.
— Всё хорошо? — склонившись ко мне, спрашивает он, опустив свою руку на мою талию.
Моей одежды в этом доме нет, только та, в которой я сюда приехала, сейчас около десяти часов вечера и поэтому я в свитере Джека. Он большой, тёплый, мягкий и до головокружения приятно пахнет этим домом, он пахнет Джеком.
— Как всё проходит? — игнорируя его вопрос, спрашиваю Джека я, коснувшись ладонью его груди и смотря в его тут же словно поникшие глаза. — Боже, Джек! — хмурюсь я, прикрыв на секунду глаза и сжав ладонь, покоящуюся на его груди в кулак. — Я же имею право знать! Уже три дня прошло, как ты буквально держишь меня здесь, не позволяя даже выйти на улицу, а ты и слова не проронил!
Несколько секунд Джек неотрывно смотрит на меня, а затем отводит взгляд в сторону, но он не отходит от меня, он не отстраняется, остаётся всё также близко.
Наверное, я уже и сама пахну этим домом, пахну Джеком, и мне нравится запах леса, дерева, хвои, костра, нравится эта отдаленность от того, что я чувствовала последние четыре года.
И эти чувства… это не только запахи. Каждый день последние два года с Брайаном я безумно боялась, страх сидел во мне не желая меня покидать и за это время он стал частью меня, но сегодня… я не боюсь.
Да, я волнуюсь, да, присутствует какой-то неоднозначный страх, но… он другой, не тот, что был с Брайаном. Мне страшно, что всё будет так, как я думаю, мне страшно, что мне придётся вернуться к Брайану и уже навсегда попрощаться с Джеком и жить лишь воспоминаниями о нём. Но больше всего я боюсь того, что мне самой придётся от всего отказаться, я боюсь, что мне самой придётся спустить этот «курок».
И сейчас мне страшнее всего, Джек молчит, всё также смотря вниз куда-то мимо меня, он не отвечает на мой вопрос, и моё сердце начинает стучать на порядок быстрее.
Но сердце Джека, сердцебиение которого я чувствую своей ладонью, которая всё ещё лежит на его груди… оно спокойно и умеренно.
— Послушай меня, — довольно тихо говорю я, и Джек переводит на меня взгляд. — Если ничего не выходит, если ничего не получается…
— Даже не начинай, — не даёт мне договорить он и отходит от меня к шкафу, в котором стоит выпивка.
— Ты разве не понимаешь, что когда Брайану надоест твоя идиотская игра, он будет вымещать всё своё недовольство не на мне, как это было раньше, — сажусь на кресло я. — Я беременна и его это крайне заботит, поэтому ближайшие девять месяцев он меня и пальцем не тронет, а ты…
— Клэр, сколько можно? — налив себе что-то с раздражением на лице поворачивается на меня Джек. — Меня уже начинает не просто раздражать твой страх, что Брайан что-то со мной сделает, меня это уже обижает. Неужели ты настолько в меня не веришь? Неужели ты считаешь меня таким слабым?
— Дело не в твоей слабости, Джек, и ней в моём к тебе отношении. Я, правда, хочу, чтобы ты был прав, я хочу, чтобы у тебя… у Аманды всё получилось. Но за всё время, что я с Брайаном я стала реально смотреть на вещи.
— Из нас двоих он слабее всего, — словно не слышит меня Джек. — Он до смерти запугал беззащитную девушку не оставив ей даже выбора быть с ним или не быть. Он выбрал тебя не как жертву, Клэр, а как… соперника, — задумывается Джек. — Ты была сильной… стойкой, решительной, ты была девушкой, которая всегда отстаивала свои права, свои цели, свои мечты и желания, девушкой, которая всегда была готова защищаться и защищать, а теперь посмотри, что он сделал с тобой, — в тишине комнаты говорит Джек, неотрывно смотря мне в глаза, а затем выпивает содержимое своего бокала. — Теперь ты только и делаешь, что боишься, — ставит стакан на полку он. — И ты боишься не только Брайана, а всего мира вокруг тебя. Ты боишься изменений, боишься даже попытаться сделать хоть что-то, потому что думаешь, что будет только хуже, но ты даже не допускаешь мысли, что всё может быть наоборот, что всё может измениться и наладиться, но для этого нужно лишь немного смелости, немного решимости, которую ты утратила.
— Я знаю, — смотря на Джека, шепчу я, натягивая рукав свитера до кончиков пальцев. — Я это понимаю также как и то, что спасти себя могу лишь я сама. Но я не могу… не могу перешагнуть этот страх… эту панику, я не могу с этим бороться, — качаю головой я, чувствуя, что словно задыхаюсь. — И я не ненавижу себя за это, ненавижу себя за эту слабость, за то, что допустила всё это, — чтобы удержать слёзы, поднимаю взгляд вверх я, и Джек подходит ко мне, опускается передо мной на пол и, прикрыв глаза, я качаю головой. — Не надо, — шепчу я, но Джек лишь сильнее сжимает мои ладони. — Я умоляю тебя, Джек, я умоляю тебя, — смотрю на него я, — перестань… ты мне не поможешь, никто мне не поможет, поэтому просто отпусти меня.
Джек задумчиво смотрит на наши сомкнутые ладони и качает головой.
— Ты всегда была со мной, ты всегда была за меня и сейчас ты даже не понимаешь, о чём ты меня просишь, — поднимает на меня взгляд он. — Прося меня отпустить тебя, ты также просишь меня отпустить часть самого себя… ты просишь меня о смерти, Клэр, — усмехается Джек. — Так что нет, я больше не собираюсь тебя слушать и ты можешь говорить что угодно, ты можешь врать мне, можешь не верить в меня, отпускать меня, отталкивать, но я не уйду, пока ты не скажешь мне, что пойдёшь со мной и даже тогда я всё равно не оставлю тебя в покое. Поэтому успокойся, я ничего тебе не скажу, чтобы ты лишний раз не боялась, не нервничала и не волновалась. Просто будь со мной здесь, больше от тебя ничего не требуется.
Джек так уверен в своих словах… он так… нагло говорит мне о том, что у меня и шанса нет на то, чтобы он оставил меня в покое, но… если мне и вправду потребуется ототкнуть его, уйти отсюда… у меня есть, что ему рассказать, у меня есть секрет, который его разрушит.
Но этой крайний случай, я расскажу об этом, только если у меня не будет другого выхода, только тогда, когда это действительно потребуется.
А сейчас я касаюсь ладонью лица Джека и едва заметно улыбнувшись, киваю ему.
— Так-то лучше, — поцеловав мои руки, не сводя с меня взгляда, улыбается он. — Мне нужно отъехать в город на пару часов…
— Зачем? Уже поздно… неужели ты оставишь меня здесь одну? — думая, что это шутка усмехаюсь я, когда Джек отходит от меня.
— Это по работе. Снаружи охрана, ты в безопасности, — уклончиво и со странным намёком на улыбку говорит Джек, взяв с тумбочки свой телефон. — Только без фокусов, договорились? — уже открыто улыбаясь, подходит ко мне он.
— Я не сбегу, — поджав губы, улыбаюсь я, почувствовав его руки на своей талии. — Обещаю!
— Я скоро буду, — поцеловав меня в щёку, говорит Джек. — Может, ты что-нибудь хочешь? — отходит к выходу он.
— Единственное, что я сейчас хочу так это спать, — измученно улыбаясь, сажусь на спинку кресла я. — Но я буду сидеть здесь и ждать тебя.
— Не стоит, ложись в постель, — задерживаясь на секунду у двери, говорит Джек, и мягко улыбнувшись мне, уходит, оставив меня одну в этом большом и до жути тихом доме.
Я полна решимости дождаться Джека и всё-таки дождаться от него ответа на вопрос, куда он уезжал на ночь глядя. Но после того как Джек уходит, я ещё несколько минут сижу на спинке кресла и задумчиво смотрю на горящие дрова, чей треск слегка разбавляет тишину этого дома.
Меня гложет волнение и в какой-то степени сомнения, сомнения в происходящем, сомнения в плане Джека, сомнения в моей решимости оттолкнуть его и покончить со всем этим, если всё пойдёт не так.
Я забыла, какого это принимать хоть какие-то решения в моей жизни не касаемых моей работы. Я забыла какого это — рисковать, идти на риск, я забыла о смелости, забыла какого это — быть смелой.
Я поднимаюсь с кресла и, дабы избавиться от всех этих гнетущим меня мыслей хотя бы на один вечер, иду на кухню за чаем, а вернувшись, устраиваюсь на диване, включаю телевизор и около минуты бездумно переключаю каналы.
Не знаю, в какой момент я заснула, но в моё сознание вдруг врывается жутко раздражающий меня звук.
Хмурясь и не понимая, что происходит я, открываю глаза, пытаясь понять, откуда идёт звук.
Телевизор всё ещё включён, я всё ещё на том же диване, а значит, Джек так и не вернулся. Откинув плед и поднявшись с дивана, я понимаю, что это звонит телефон, но явно не мобильный, это телефон из кабинета Джека.
Зайдя в кабинет, я пару секунд стою над трезвонящим телефоном не решаясь ответить на звонок, и вскоре звон прекращается. Я говорила с Джеком, никто не знает, что я здесь, даже Джессика, она знает, что я с ним, но где именно — нет. Поэтому этот звонок точно предназначен не мне. И я хочу уже выйти из кабинета, но стоит мне развернуться, как телефон вновь начинает трезвонить на весь дом.
Вновь развернувшись, я бросаю взгляд на часы, уже второй час ночи, а Джека всё нет… может, это он пытается до меня дозвониться?
Во мне вдруг просыпается лёгкое волнение, сердцебиение немного ускорилось и, подойдя к телефону, я всё же снимаю трубку, но ничего не говорю и несколько напряжённых секунд я окружена лишь тишиной.
— Так и будешь молчать, Клэр? — спрашивает Брайан, и по спине тут же пробегают мурашки.
Боже… откуда он знает, где я и… откуда он знает этот номер? Откуда он знает, что это именно я ответила на этот звонок?
— Тебе самой-то не надоело? — вновь спрашивает он, пока я, прикрыв глаза, опускаюсь на стул. — Давай так: или ты без лишних слов возвращаешься, домой прекращая весь это цирк, или же я сам за тобой приезжаю.
— Кто сказал тебе, где я? — задаю я свой самый главный вопрос.
— Включи голову, Кларисса, — усмехается Брайан. — Ты, наверное, забыла, что у твоего Джека есть ребёнок… и жена, которой навряд ли нравится тот факт, что он буквально похитил свою бывшую и теперь проводит с ней всё время в своём доме на Лонг-Айленд.
Молли… вот тварь!
— А если я не вернусь? — осмеливаюсь спросить я, хотя чувствую, что это ничего мне не даст. — Что ты будешь делать, если я к тебе больше никогда не вернусь?
— Ты действительно хочешь знать?
— Да… ради интереса, — пожимаю плечами я.
— Ну, тебя-то я не трону, — устало протягивает Брайан. — Но ты, пожалуйста, не забывай про свою верную секретаршу, про свою дорогую подругу, про наставницу, про Джека… и ты же лучше остальных знаешь, что наказания бывают не только физические. Умереть… исчезнуть из социального мира, быть мёртвым для своих родных и близких… быть приведением.
Я качаю головой не желая вникать в его слова и чувствуя лишь своё набирающее быстрый ритм сердце.
— Так что давай, дорогая, хватит разыгрывать комедию, я слишком устал от этого, чтобы нянчиться с тобой. Ты ведь и сама понимаешь, что ничего нового не произойдёт и всё закончится, как и всегда, — говорит Брайан, и я согласна с ним… ведь это уже далеко не первый раз как я пытаюсь уйти от него и итог постоянно один. — Если завтра ты не вернёшься, то я сам за тобой приеду, и я не беру на себя ответственность за то, что никто не пострадает. Я могу приехать один, а могу приехать с полицией…
— Я поняла, — перебиваю его я, и, не дожидаясь ответа, заканчиваю вызов.
Я ждала того, что Брайан узнает, где я, что он заставит меня вернуться, но мне даже мысли не приходили о том, что обо всём ему может рассказать Молли, которая просто не могла ничего не знать.
Но всё же весь этот исход… он был ожидаем, поэтому я спокойна, конечно, присутствует волнение, но не из-за Брайана и не из-за того, что мне придётся вернуться к нему, нет. Я волнуюсь, потому что понимаю, что Джеку будет наплевать на мои слова, на слова Брайана, он упёрся в свою идею как баран и я знаю, меня он не послушает, как и всегда, и он всё равно не отпустит меня.
Но я знаю, как мне уйти, как заставить его поверить в то, что ему всё же лучше прислушаться ко мне. И я не хочу доставлять Джеку боль, но… другого выхода у меня нет.
Я сижу в его кабинет, наверное, около получаса, размышляя обо всём этом. Я не слежу за временем, но слежу за тишиной, которую вдруг разрушает едва слышный отсюда скрежет. Сорвавшись с места, я выключаю в кабинете свет и, прикрыв за собой дверь, убегаю в спальню и ложусь на кровать. Я не пытаюсь сделать вид, будто я сплю, но я накрываюсь пледом и, повернувшись на бок лицом к двери, готовлюсь к тому, что сейчас мне придётся рассказать то, что я хранила в секрете четыре года, рассказать то, что, наверняка разрушит Джека.
И я только сейчас после получаса от звонка Брайана отчётливо поняла, что ничего у нас с Джеком не выйдет и… хорошо, что я не предавалась большим надеждам иначе бол, которую я сейчас испытываю, которую я сейчас ощущаю не только сердцем и душой, но и всем телом, была бы куда сильнее.
Но это всё равно давит на меня, давит с такой силой, что на мгновение я словно задыхаюсь.
— Клэр? — шепчет Джек, осторожно заглядывая в комнату. — Почему ты не спишь?
— Тебя жду, — тихо отвечаю я и слышу, каким пугающим… пустым и даже слабым стал мой голос.
— Всё хорошо? — настороженно спрашивает Джек, проходя в спальню и снимая с себя свитер. Мой голос напугал не только его, но и меня саму.
Теперь мне страшно, я не хочу говорить ему, не хочу делать ему больно и… это одна из причин, по которой я тогда уехала. Я не хотела, чтобы Джек знал правду, потому что боль, которую он бы почувствовал, была бы бессмысленна, ведь ничего уже не изменить.
Но сейчас… узнав обо всём, он может, наконец, понять, что ко мне стоит хотя бы иногда прислушиваться. И если тогда я молчала, потому что ничего уже нельзя было бы изменить, то сейчас я должна сказать ему, потому что сейчас я ещё могу его защитить.
— Это был Фрэнк, — с замиранием израненного сердца шепчу я, пустым взглядом смотря на пылающий огонь.
Я вижу перед собой лишь размытое пламя, размытые очертания комнаты, но не из-за пеленающих мои глаза слёз, а из-за того, что я просто словно смотрю в пустоту. Но я всё же замечаю Джека, замечаю, как он повернулся на меня и замер на месте.
Даже три этих, казалось бы, простых слова дались мне до ужаса тяжело, но я должна рассказать ему то, что втайне от всех хранила четыре года. Я должна произнести это вслух, я должна сказать, я должна причинить ему боль, я должна заставить его почувствовать вину, я должна…
— Что? — тихо спрашивает Джек в погрузившейся в тишину комнате, а я так и продолжаю неподвижно лежать на кровати и пустым взглядом смотреть на огонь. — Какой Фрэнк, о чём ты?
— Фрэнк Ховард, Джек… — выдыхаю я, чувствуя, как по телу проходится дрожь, а слёзы от резко нахлынувших воспоминаний начинают скапливаться в уголках моих глаз. — В ту ночь… это был он.
Пронзающая всё моё тело боль… я словно вернулась на четыре года назад, я словно вернулась в ту палату, словно вернулась в тот день. У меня на груди словно лежит камень, который мне никак не сдвинуть и который давит на меня так, что мне трудно дышать, и я не хочу смотреть на Джека, но мне приходится перевести на него взгляд.
Он замер на месте, он с лёгким непониманием и даже ступором смотрит на меня, и я замечаю, как медленно меняется выражение его лица, я замечаю, как к нему приходит осознание.
— Клэр… — опускается на кресло Джек, — я не понимаю…
— Четыре года назад, — выдыхаю я сев на кровати и притянув к себе колени, — поздним вечером я собиралась идти домой после окончания работы в ателье, со мной был охранник, которого ты специально для меня нанял, чтобы я не ходила по тёмным улицам одна. Прямо перед выходом ему стало плохо… я вызвала скорую и его увезли. Тогда я ничего не подозревала, но сейчас я думаю, что тогда его специально отравили.
Здесь до безумия тихо, Джек молча смотрит на меня, внимательно вслушиваясь в мои слова.
— Я звонила тебе, хотела, чтобы ты меня встретил, но ты не отвечал. Я была уже близка к дому, мне не было страшно, ничего подобного, пока на моём пути не встретились два на вид совсем молодых парня. Они… как это обычно бывает, подзывали меня, и сначала я была спокойна, но потом они стали настойчивее, они остановили меня, а когда я им отказала… они меня вырубили.
Я делаю паузу, чтобы перевести дыхание. Четыре года прошло, а в моей голове все эти картины всё такие же чёткие. Наверное, эти воспоминания никогда не умрут.
— Я очнулась в каком-то помещении и со мной были уже не двое молодых парней, а пятеро и… остальные были уже… явно старше меня. — Я вновь замолкаю, к горлу подкатывает ком, который мешает мне говорить, по телу пробегают мурашки, а стеклянный взгляд Джека… пробирает меня до костей. — Двое из них изнасиловали меня, — с напряжением в голосе говорю я, не сводя взгляда с Джека. — Я просила… я умоляла их не делать этого. Я говорила, что беременна и… они знали, — не выдержав на себе взгляд Джека, опускаю глаза я и, поджав губы, чувствую, как скатывается по щекам слёзы, которые всё это время пеленой стояли в моих глазах. — И я думала о смерти, думала о том, что хочу умереть, думала о том, что лучше бы я умерла, — поднимаю на Джека взгляд я.
Моё сердце разрывается на части от этих воспоминания и от этого взгляда напротив меня. Нас вновь окутывает тишина. Я не специально делаю паузы, мне не просто это говорить, потому что мои слов в моей голове сопровождаются моими воспоминаниями и мне приходится переводить дыхание, приходиться брать себя в руки, чтобы говорить дальше.
— И один из них… прежде чем уйти он сказал мне: «Привет от Фрэнка» и эти слова по сей день звучат в моей голове.
Теперь Джек понял, я по его мёртвому полному боли, отчаяния, сожаления, вины взгляду вижу, что он вспомнил Фрэнка и теперь прекрасно понимает, о ком я говорю.
— Помнишь его? — спрашиваю я, подливая масла в огонь. — Ты обещал мне не трогать его, ты клялся мне, что оставишь его в покое, а потому я узнаю, что ты за моей спиной подставил его. Фрэнка посадили в тюрьму за то, чего он не делал, ты лишил его семьи, лишил его привилегии видеться с дочерью, лишил его всего и в отместку он лишил всего нас. Он лишил нас ребёнка, лишил нас друг друга… — со злостью в голосе говорю я. — И всё это из-за тебя. Если бы ты послушал меня… если бы ты просто сдержал обещание и не трогал бы Фрэнка, то сейчас бы у нас всё было по-другому. Мы были бы вместе, и нашему ребёнку было бы уже три года! — со слезами на глазах усмехаюсь я. — Мы были бы счастливы… не было бы Брайана… не было бы Молли. Но… всё не так и… это твоя вина! Твоя…
Пару секунд Джек смотрит на меня будто бы пустым, но в тоже время полным боли взглядом. Я убила его этим… но это правда, я не слагала, я просто рассказала ему правду.
— Тебе следовало прислушаться ко мне и не игнорировать моих, как оказалось, не напрасных страхов. Тебе следовало мне довериться так, как я всегда доверялась тебе.
У меня в глазах стоят слёзы и силуэт Джек передо мной немного размыт, но, кажется, слёзы стоят не только в моих глазах. Я обнимаю себя за колени, и Джек вдруг уходит. Здесь всё также тихо и… холодно. Камин начинает затухать и в спальне становится темнее. Мне больно, но я привыкла к этой боли и я умею с ней справляться, а точнее игнорировать её, блокировать, не обращать на неё внимание, или же просто делать вид, что у меня всё в порядке.
Но это всё равно тяжело, но Джеку ещё тяжелее… он разбит, думаю, он ненавидит себя и от этого становится ещё тяжелее. И мне придётся оставить его, придётся уйти, сделать ему ещё больнее, но если я этого не сделаю, то всё может повториться, просто в какой-то другой форме и скорее всего даже не со мной.
Но я никому не пожалею того, что произошло со мной. Никому. Ни Аманде, ни Молли… это слишком ужасно, слишком.
И я ненавижу себя за это, но… это уж не важно.
На часах два часа ночи и… как бы я не хотела оградить Джека, как бы я не хотела оттолкнуть его, я не хочу, чтобы наша с ним последняя ночь вместе была такой.
Думаю, он понял, что был не прав, когда не поверил мне и моим страхам и что сейчас он вновь может быть не прав. Думаю, Джек это осознал и когда он поймёт, что я уехала и прочтет записку, которую я ему обязательно напишу, он остановится.
Но сейчас, в нашу с ним последнюю ночь, меньше всего на свете я хочу сидеть в этой тихой комнате с давящими на меня стенами и думать о том, что для нас это конец. Поэтому я поднимаюсь с кровати, утираю слёзы и, выйдя из спальни, пытаюсь найти Джека.
И по свету исходящим из его кабинета, я быстро его нахожу. Джек стоит ко мне спиной, я замечаю открытый стеклянный шкаф, где он хранит алкоголь и одну уже открытую бутылку, стоящую на столе.
Наверное, впервые за долгое время, я полна решимости, поэтому я уверенно подхожу к Джеку из-за спины и касаюсь его плеча рукой, а затем целую его, облокачиваясь на него головой.
Но Джек всё равно не оборачивается на меня, поэтому я заставляю его это сделать, я поворачиваю его к себе и, обхватив го лицо ладонями, секунду смотрю ему в глаза, а затем целую его. Целую его так, как никогда прежде, целую с желанием, с горечью, с болью, с любовью, со страстью.
И от неожиданности Джек не сразу мне отвечает, но буквально через пару секунд я чувствую его крепкие руки обхватывающие меня за талию и спускающиеся ниже на бёдра. Я чувствую его желание, его решительность, я чувствую Джека не в силах насладиться его обжигающими меня касаниями, его страстными поцелуями, но у нас впереди целая ночь… наша последняя ночь вместе… последняя во всех её смыслах.