Рассвет после ночи

ЛАМБРАКИД ИЗ ПИРЕЯ

Самандос-старший чудом остался жив после автомобильной катастрофы, подстроенной несколько лет назад агентами Пацакиса. Неунывающий веселый пышноусый грек по-прежнему потчевал давних и новых друзей из Афин и Пирея, рассуждал с ними о политике и прочих делах в своей маленькой кофейне под широкой кроной старого каштана. Здесь по вечерам, особенно в воскресные дни, всегда было людно, за столиками возникали интересные разговоры, а если появлялись поэты, музыканты, артисты, то очень популярная среди трудяг кофейня превращалась в настоящий клуб, который опекали коммунисты и левые силы «красного пояса» греческой столицы. Кофейня была и в поле зрения властей, тайной полиции. Незаметно, но умело Самандос поддерживал в своем заведении атмосферу братства и доверия, а помогали ему сыновья, многочисленные друзья…

В гараже Самандоса появилась новая малолитражка. Сам Самандос после автомобильной катастрофы и гибели неугодной тайной полиции Мелины Ригас уже не мог сидеть за рулем, его место занял старший сын, похожий на отца и внешностью и характером. Самандос-младший был членом пирейской организации ламбракидов, но ему еще многому надо было учиться, чтобы стать таким, как Никос. Поэтому Самандос-старший обрадовался предстоящей поездке Никоса Ставридиса, который сказал о своем партийном поручении в Салониках, и пообещал ему машину с Самандосом-младшим за рулем. Отец надеялся, что в дороге сын узнает много полезного и интересного от известного певца и его жены.

Поздним вечером кто-то осторожно постучал в маленький дом на «приграничной» улице между Афинами и Пиреем. Самандос открыл дверь и увидел друга своего сына, таксиста.

— Что случилось, Тасос? — удивился Самандос.

Парень с опаской оглянулся, вошел в дом и, очень волнуясь, сбивчиво начал говорить:

— Слышал от одного, которого только что вез из пирейской таверны, подвыпивший он был, скоро, может быть, в это утро, многие его враги, кто жизнь ему попортил, будут брошены под танки. Что двинутся, мол, танки на Афины и покончат с теми, которые болтают о какой-то свободе. Догадался я, что это за тип, который пел в тавернах, а потом шпиком заделался, выдавал наших. Прошлым летом его так проучили, что он от страха охрип, но повадки ищейки не потерял. Ох, говорит, давно руки чешутся у него на Ставридиса. Сам, дескать, первым к нему ворвется и рассчитается с певцом;

Самандос строго смотрел на соседского парня. А если действительно что-то готовится нынешней ночью, стало быть, через считанные часы? Не поверить Тасосу, может быть, не отвратить большую, непоправимую беду.

Тасос был в дружбе с его сыном, но в ламбракиды не вступал, сторонился сверстников, которые занимались политикой, думал о собственном деле — хотел стать хозяином машины с шашечным пояском на бортах. Правда, и не вредничал, с парнями-вертопрахами не якшался.

— Не болтун ли, случаем, он? — осторожно спросил Самандос.

— Ну а если он выболтал правду, что тогда, дядя Самандос? Ведь что у трезвого на уме, то у пьяного на языке.

— В Афинах, Пирее ничего подозрительного не заметил?

— Тишина везде, но после того, что слышал, на могильную тишину похоже.

— А почему ты сразу ко мне, Тасос?

— К кому же? Самандос ваш уехал, знаю, с тем Ставридисом, а дети, может быть, одни остались. Кто к ним ближе, как не дядя Самандос?

— А если все брехней окажется?

— Вы меня, а я его.

— Что? — не понял Самандос.

— Отдубасите меня как паршивую шавку, ну а я того жизни собачьей лишу. Пусть не видать мне свою машину, в тюрьме меня сгноят, но та ищейка уже не будет никого выслеживать.

Самандос посмотрел на часы. Приближалась полночь.

— Ты на машине? — спросил он.

— Да, за углом.

— Знаешь, где живет певец?

— Ваш друг? Знаю. Поедем, дядя Самандос?

В небе уже появились слабые проблески рассвета, когда Самандос на такси Тасоса возвращался домой. Пока они достучались и разбудили Костаса и Мирто, пока наспех собрали их вещи и доехали до маленького рыбачьего поселка, где знакомые старики обещали надежно спрятать детей, прошла, казалось, целая вечность. Самандос был уверен, что сделал доброе дело на тот случай, если что-то неожиданное произойдет в Афинах. О себе, о своей судьбе он не думал. Старому и больному, еще не совсем оправившемуся от тяжелой катастрофы Самандосу трудно было бы где-то скрываться. Дом на кого останется, кофейня, дети? Нет, если что случится, Самандос лучше разделит участь арестованных товарищей, чем будет где-то прятаться… Уже подъезжая к дому, Самандос услышал отдаленный гул, словно земля задрожала, и посмотрел на Тасоса — не почудилось ли. Парень остановил машину, прислушался. Странный гул приближался, становился все громче.

— Танки! — испуганно воскликнул Тасос и быстро свернул машину с дороги, остановился в узком переулке, откуда можно было наблюдать, что делается на главной трассе между Пиреем и Афинами. Темные пятна, грозно рокоча, ползли по дороге, растянулись длинной колонной.

— Идут на Афины! — заключил Тасос и быстро включил радиоприемник.

В эфире был какой-то гул, слышались отрывочные возгласы, похожие на команды, и вдруг мужской голос, не похожий на дикторский, сказал, что танки окружают здание парламента, королевский дворец, блокировали центральные площади столицы…

— Переворот, — прошептал Самандос. — Это танки заговорщиков…

В жизни старого грека так уже бывало, и он знал: первыми жертвами станут коммунисты, деятели, левых партий, популярные в народе деятели греческой культуры… Самандос уже не слушал, что передавалось по радио. Все мысли его были о сыне, который сейчас далеко от Афин, и там тоже пущены в ход танки заговорщиков. Самандос с болью представил, что такие, как этот бывший певец из таверны — презренный шпик, ворвутся в дом Никоса, чтобы еще раз, а может быть, и навсегда бросить его на пустынный остров, наступить сапогом на его песню, погубить осиротевших детей, и опять прольется кровь самых честных, самых неподкупных людей…

Тяжело, словно на негнущихся ногах Самандос медленно вошел в дом. Услышанное по радио и зловещая колонна танков на дороге не выходили у него из головы. Военный переворот. Значит, к власти пришла хунта, фашисты, такие, как Метаксас, Гитлер, Муссолини. Опять наступили мрачные времена.

Самандос посмотрел в окно. Магазины, лавки, даже газетные киоски еще не открылись, на всех дверях были замки… «И на сердцах», — подумал Самандос. Без стука вбежала в дом молодая соседка Рита, работавшая секретарем-машинисткой — после основной работы на ткацкой фабрике — в пирейской организации ламбракидов.

Рита была красивой и рослой девушкой. Серьезная и трудолюбивая, она очень нравилась Самандосу-старшему — другой жены для сына он не желал бы. Но Самандос-младший не пытался ухаживать за соседкой, а если и говорил с Ритой, то только о делах их организации.

Девушка, даже не поздоровавшись, с порога крикнула:

— Наших арестовывают!

И замерла в ожидании, что скажет мудрый и рассудительный дядя Самандос.

— Так было всегда, — спокойно произнес Самандос. — Мы никогда не сдавались.

— Что же делать, дядя Самандос?

— Лучше всего спрятаться, выждать. Не даваться в руки изменникам. А если… хоть одного, но своими руками…

С улицы доносились шум, крики людей, но вскоре все заглушил сильный рокот моторов. К домам, к магазинам, к учреждениям подъезжали танки, бронированные машины, черные автомобили, грузовики… Вооруженные люди врывались в дома, прикладами сбивали замки…

Самандос захлопнул на замок входную дверь, вместе с Ритой вышел на задний двор. Они перебежали улицу и через несколько десятков метров оказались у дома свояка, который служил в дорожной полиции и был многим обязан Самандосу.

Входная дверь дома, где жил дорожный полицейский, была закрыта, на стук никто не отзывался. Рита тихо стояла рядом с Самандосом. Сам Самандос и не помышлял о том, чтобы оставить дом и куда-то скрыться, но надо было спасать девушку, которая, конечно, значилась в списках тайной полиции. Самандос по привычке почесал затылок, обдумывая, что еще можно предпринять, в этот момент перед ним резко затормозила машина. Тасос, распахнув заднюю дверцу, крикнул:

— Быстрей!

Ехали какими-то переулками, узкими немощеными улицами.

— Куда едем? — спросил Самандос.

— В Салоники! — сверкнул глазами Тасос.

— До Салоник твою машину и нас с тобой продырявят тысячу раз, — сказал Самандос, потому что не представлял себе, как в создавшейся ситуации, когда дороги перекрыты и строго контролируются, добраться до Салоник. Но сразу пожалел. Что подумает этот парень, который назвал Салоники потому, что там Самандос-младший — его друг в большой опасности вдалеке от дома, от друзей.

— Да, а в Салоники мы должны добраться любой ценой, — тяжело вздохнул Самандос. — Надо подумать, как это сделать возможно быстрее и безопаснее.

Машина остановилась около больницы, в которой после катастрофы лежал Самандос.

— Значит, так, — обернулся к своим пассажирам Тасос. — Дядя Самандос, вы продолжаете лечиться. Вас опять положили в больницу… вчера. Ну, об этом вам все скажут в больнице. Здесь вы будете в безопасности, если только эти на танках не ворвутся и в палаты. Вот ваша главная защита.

Тасос показал на белый флаг с красным крестом над входом в больницу.

— Это ты неплохо придумал, Тасос, но как же Рита? — спросил Самандос.

Минут через двадцать быстрый и смекалистый шофер такси уже отъезжал от больницы, оставив там своих пассажиров — спасенных им людей: дядю Самандоса — на положении больного, лечащегося после автомобильной аварии, а Риту в качестве няни в палате для тяжелобольных. Все это было устроено с помощью главного врача, который приходился родственником Тасосу. Таксист забрал у дяди Самандоса ключи от кофейни, обещал держать в курсе всех событий, а главное, узнать о судьбе сына в Салониках…

Тасос навещал «больного» ежедневно. Спустя несколько дней он сказал, что появилась возможность поехать в Салоники. И Тасос рассказал, что тот шпик — бывший певец — опять как-то сел в его такси, узнал водителя и начал похваляться, дескать, новое начальство всячески благоволит к нему, он надеется занять большой пост, а пока должен поехать в Салоники с важным поручением, для этого ему дали много денег, и он решил прокатиться до северной столицы на такси. Тасос очень обрадовался неожиданной возможности побывать в Салониках, но виду не подал, даже начал отнекиваться, чтобы нельзя было заподозрить его в желании оказаться там, где сейчас его друг, сын самого Самандоса. Вот только не знает, где искать его в Салониках. Самандос-старший тоже не знал. Они задумались. Неожиданно Рита сказала:

— И я поеду с вами. В Салониках часто бывала. Бабушка у меня там, родственников и друзей много. Тамошние ламбракиды помогут найти…

Она осеклась, заметив на себе внимательный взгляд Тасоса. Этого парня — таксиста она изредка встречала около кофейни Самандоса, но никогда с ним не разговаривала, считала его одним из тех, кто только хочет заработать, иметь собственное дело, а в политику не вмешивается. Но, оказывается, ему доверяет сам дядя Самандос, парень пришел на помощь в тяжелую минуту и благодаря ему они пока в безопасности. Тасос будто прочитал ее мысли и тихо сказал:

— Но я не ламбракид.

— Будешь ламбракидом, Тасос! — уверенно произнес Самандос, чтобы совсем исчезла отчужденность между двумя молодыми людьми. — Друзья проверяются в деле. За тебя поручатся многие, считай и меня среди них, Тасос.

— Я тоже… не сомневаюсь, — смущенно сказала Рита. — Сейчас все должны быть патриотами Греции, бороться за ее свободу.

Самандос поднял руку, как на собраниях, когда принимали товарищей в партию, серьезно посмотрел на Риту. Та вся зарделась и утвердительно кивнула. Два человека — коммунист и ламбракид — уже ячейка, да еще в такой обстановке, когда каждый товарищ и каждый голос имеет порой решающее значение. И рядом с сильной рукой Самандоса поднялась тоненькая и нежная Ритина рука — единогласно. Тасос с удивлением смотрел на поднятые руки, не сразу поняв, что это был ответ на его просьбу и искреннее желание, которое он так явственно осознал после того дня, когда впервые увидел ползущие танки и совершил первый серьезный поступок в жизни — помог укрыться от заговорщиков Самандосу и этой симпатичной девушке.

— Я помню только еще один случай, когда вот так… без слов на бумаге, без большого собрания приняли в нашу партийную организацию храброго партизана и любимого в народе певца, — сказал Самандос. — Это было в партизанском отряде капитана Седого перед решительным боем с фашистами. В бой Никос Ставридис пошел коммунистом.

— Он и сейчас в бою! — воскликнула Рита. — По подпольному радио разоблачает хунту. А как он поет!

Тасос встал, произнес как клятву:

— Теперь и я буду… буду в бою! Спасибо вам…

Договорить не смог — сильно волновался парень и, чтобы скрыть навернувшиеся на глаза слезы, выскочил из палаты.