Рассвет после ночи

КРАХ

На Кипр Ахиллеса Пацакиса привели далеко не личные дела. Хозяин большого танкерного флота вел там переговоры о стоянке для его нефтеналивных судов и организации перевозок арабской нефти на выгодных, как он говорил, для Кипра условиях. Многочисленные встречи с государственными деятелями, деловыми людьми, киприотами разных политических ориентаций американизированный грек использовал и для внушения своим собеседникам выгод подобной политики, которая, однако, наталкивалась на упорное сопротивление президента Макариоса и широких кругов общественности этой молодой и независимой республики.

Пентагон и НАТО проявляли повышенный интерес к острову в Восточном Средиземноморье, который находился на перекрестке путей, ведущих к арабской нефти, и мог быть использован как плацдарм для военной базы. Поэтому в Штатах миссии Ахи — старого и испытанного друга — придавалось особое значение. В Вашингтоне три заинтересованных лица — руководитель филиала ЦРУ в Средиземноморье, ответственный чиновник госдепартамента и армейский генерал — посвящали Ахиллеса Пацакиса в «тайное тайных» американской стратегии в отношении нейтрального Кипра и его строптивого президента.

— Нам нужен посредник, влиятельный среди греков-киприотов, который может приобрести единомышленников в тамошних высоких кругах, — объяснил старый знакомый из ЦРУ.

Пентагоновский генерал длинной указкой на карте очертил большой круг вокруг Кипра и продолжил:

— Географическое положение острова отменное. Это прежде всего важный стратегический пункт Средиземноморья, юго-восточное крыло НАТО. После известных событий: выхода Франции из военной организации НАТО, нашего ухода из Вьетнама и продолжающегося ближневосточного кризиса — этому району мы придаем очень важное значение. — к вашему сведению, дорогой друг, — заключил чиновник из госдепартамента, — в решении кипрской проблемы греческая хунта, которую мы всячески, поддерживаем, во главе со своим президентом проявляет медлительность и нерешительность.

В Никосии Ахиллес Пацакис получил сообщение о смене диктатора в Афинах. Хотя он не симпатизировал генералу — бывшему шефу военной полиции, пересевшему в кресло диктатора, но понимал, что новый глава хунты, представляющий крайне правые силы, именно тот человек, кто способен выполнить волю американских хозяев. Старый политикан и хитрая лиса, Пацакис решил после своей миссии на Кипре лично прощупать нового афинского диктатора.

Зная о патологическом тщеславии полицейского генерала, Пацакис-старший вышел с ним на связь через эмиссара ЦРУ в Афинах. Договорились о тайной встрече без единого свидетеля в загородном особняке Пацакисов. Удобно устроившись в мягких глубоких креслах в зале с «сюрпризами» — самораскрывающимися столиками с батареями бутылок, вазами с фруктами и восточными сладостями — два независимых, казалось бы, друг от друга грека обменялись быстрыми изучающими взглядами. Хозяин особняка решил сыграть на доверительном характере беседы, лаконично проинформировал о своих встречах и беседах на Кипре. Диктатор слушал этого часто впадающего в апатию старого грека и старался понять, зачем понадобилось мультимиллионеру, проживающему далеко от родины, к тому же перенесшему большую личную драму — гибель сына, лезть головой в омут больших политических интриг, ведь ни денег, ни высокого чина ему уже не надо. И чтобы немного поиграть на самолюбии старика, диктатор поделился информацией, которой располагал:

— Люди из окружения президента Макариоса, с которыми вы были в контакте, господин Пацакис, докладывали своему шефу, что деловой характер ваших бесед всего лишь камуфляж, что визит большого друга американцев на Кипр — это политический зондаж.

— Весьма вероятно, — осклабился хозяин особняка. — Ведь я имел дело с умными греками!

— Но в греке Пацакисе единокровные братья видели заокеанского… гостя, — осторожно поддел его диктатор.

— Ну, бог с ними, с их мнением, — махнул рукой Пацакис. — Важно знать мнение грека, облеченного высоким доверием, о шагах, которые надо предпринять для решения кипрской проблемы, имея в виду, что его предшественник был удален с политической сцены.

— Вам, вероятно, известно, господин Пацакис, что в прошлом году мы потребовали от Макариоса ухода в отставку? Нас, как посредников, заинтересованных в том, чтобы политика наших американских друзей была материализована на Кипре, не оставляет мысль о более решительных мерах. Мы ясно отдаем себе отчет в стратегической важности Кипра для Атлантического блока и американского присутствия. Но в ближайшие полгода такие акции, к сожалению, невозможны.

— Почему? — подался вперед Пацакис.

— Политехника, — процедил сквозь зубы диктатор.

— А если шире? — Пацакис уставился немигающими глазами на собеседника.

— Португалия, — криво улыбнулся диктатор. — Наши враги расценивают происшедшие перемены в Португалии как симптом.

— Враги у нас всегда были и будут. Нам надо думать в первую очередь о сильных друзьях, а американцы заинтересованы в Кипре. И мы не должны мешкать, оттягивать и вызывать недовольство!

Это уже было похоже на угрозу. Диктатор сделал нетерпеливое движение, словно хотел возразить, но лишь насупился. Он ждал, что еще скажет этот грек, который был крепко связан с американцами и имел много друзей среди влиятельных политиков и воротил бизнеса в Штатах. Но хозяин особняка лишь добавил, что он удовлетворен разговором и надеется на новые встречи во время следующих приездов на родину, которую он никогда не забывает и делает все, чтобы она не стала такой же жертвой, как несчастная Португалия.

— Господин Пацакис, — сказал в конце встречи диктатор, зная, что его слова будут переданы американцам, — мы понимаем всю свою ответственность в решении поставленных перед нами задач и сделаем все от нас зависящее. Но, господин Пацакис, мы нуждаемся, впрочем, как и национальная гвардия на Кипре, в новейшем оружии.

— Эту миссию моя компания выполнит, — пообещал Ахиллес Пацакис.

Встреча с эмиссаром ЦРУ носила тоже деловой и доверительный характер. Ни разу не прозвучало слово «переворот», но весь разговор в особняке Пацакиса велся так, словно это вопрос давно решенный и лишь необходимо обсудить детали предстоящей важной операции на Кипре.

Суть секретной операции «Президент», тщательно разработанной заговорщиками, сводилась к следующему: устранить президента Макариоса, подавить сопротивление, разделить остров на две части по национальному признаку, присоединив их соответственно к Греции и Турции, и фактически ликвидировать независимость суверенного государства. С политической точки зрения успешное осуществление переворота на Кипре по плану «Президент» должно было закрепить позиции фашистской диктатуры в районе Средиземноморья и Балкан, образовать новый очаг напряжений и провокаций, усилить опасность для Европы и всего мира.

Старик Пацакис зачастил в Грецию. Своим «коллегам» он объяснял, что ему очень подходит горячее солнце родины. Каждый приезд в Грецию и тайные встречи с диктатором и эмиссаром ЦРУ Пацакис использовал для того, чтобы лично убедиться в том, как идет подготовка к операции «Президент».

И наконец в июле 1974 года в Афинах была получена шифрограмма из Никосии: «Операция «Президент» началась». В кипрском перевороте участвовала национальная гвардия, подпольная террористическая организация ЭОКА-2, агенты греческих и американских спецслужб… С ведома НАТО на остров высадились турецкие войска.

Но режиссеры переворота на Кипре просчитались. То, что им удалось семь лет назад сделать в Афинах, не удалось в Никосии. На вооруженную провокацию против независимой республики киприоты ответили массовым сопротивлением. В защиту Кипра и президента Макариоса поднялась вся мировая прогрессивная общественность. Операция «Президент» сорвалась. Режиссеры покинули своих «бесталанных» актеров — исполнителей этой опасной политической игры.

Особняк Пацакисов в эти июльские дни превратился в своеобразный штаб, где «корректировалась» антикипрская операция. О ходе операции информировал Ясон Пацакис. Хозяин особняка зорко следил за всеми перипетиями, консультировался с эмиссаром ЦРУ.

— Игра, кажется, проиграна, — наконец сказал Ахиллес Пацакис сыну после его сообщения о мощном сопротивлении на Кипре и большом общественном резонансе в мире в связи с переворотом и ролью НАТО на острове.

— Для кого проиграна? Для диктатора, для нас — да. Но для тех, кому Кипр особенно нужен? — попытался уточнить сложившуюся ситуацию Ясон.

— Кроме американцев, об этом никто не скажет.

— Американцы для нас — это эмиссар, который, надо полагать, не будет хитрить с тобой, отец.

— Насколько я знаю американцев, они… не отступятся.

— А мы?

— Нас там уже нет.

Зазвонил телефон личной связи Пацакиса-старшего.

— Он-то знает, что надо делать, — сказал отец, и сын не сразу понял, к кому относятся эти слова.

Ахиллес Пацакис молча слушал, что говорил позвонивший, потом коротко произнес:

— Жду.

Ясон спросил:

— Он?

Отец кивнул.

— Без меня, — встал Ясон.

— А тебя, полагаю, уже и нет.

— Как это понимать?

— А так. Чтобы сохранить свои позиции на Кипре и в Средиземноморье, наши друзья принесут в жертву диктатора.

— Но диктатор — это еще не греческое правительство.

— О каком правительстве может идти речь после позорного провала на Кипре!

— Это он так сказал?

— Не в таких выражениях, но суть едина.

— И я, стало быть, тоже жертва?

— Да. Это называется приспособить нашу политику к новым условиям. А в большой игре все средства хороши. «Made in USA!» Приоритет наших друзей.

Ясон сердито махнул рукой и вышел. Из окна своей комнаты он видел, как из подъехавшей автомашины-пикапа, обычно используемой для перевозок мелких грузов, вышел мужчина с бородой и в темных очках, быстро проследовал в особняк. «Вчера купили, сегодня продают», — со злостью подумал Пацакис-младший. Интересно, что скажет этот изменивший свою внешность янки-эмиссар единственному человеку в Греции, пользующемуся доверием политических боссов в Штатах при любых ситуациях. Но результат разговора между Пацакисом-старшим и эмиссаром ЦРУ остался тайной даже для шефа тайной полиции.

Ясон Пацакис дни и ночи проводил в своем кабинете, его то и дело вызывали к диктатору, президенту, премьеру. Ахиллес Пацакис вылетел в Штаты. Он знал о компромиссном решении, принятом его американскими друзьями после провала операции «Президент».

— Камарилья, а не правительство! — в гневе воскликнул судовладелец, как бы подписываясь под приговором незадачливому диктатору и его окружению.

Конечно, можно было бы посоветовать Ясону, тоже покинуть этот тонущий корабль, но Пацакис-старший справедливо решил, что тогда шишки падут на голову беглого члена свергнутого правительства и о возвращении в Грецию не может быть и речи.

— Не думаю, что новое правительство откажется от услуг таких людей, как ты, — успокаивал сына Ахи. — Еще Цирис учил, что люди твоей профессии в воде не тонут и в огне не горят. Без глаз и ушей ни одно правительство не обойдется. И еще не забывай, что ты Пацакис, а у нас всегда были, есть и будут друзья в Греции. Иногда бывает полезно после горячего солнца отдохнуть и в тени. Гуд бай, Пацакис-младший, приспосабливайся к новым временам. А те, кто возьмет бразды правления в свои руки, знают и ценят Пацакиса. Старшего, разумеется. Но это и для тебя, моего наследника, не так уже мало, а? Надеюсь, что скоро вернусь на переговоры с новыми… Им тоже нужна поддержка таких, как один скромный судовладелец.

Ахиллес Пацакис получил всяческие заверения от «друзей», что его сын не разделит печальной участи диктатора и его камарильи. И действительно, в числе арестованных деятелей хунты Ясона Пацакиса не было. Бывший шеф тайной полиции проходил лишь по делу нападения на группу Никоса Ставридиса. Судебный процесс состоялся в небольшом городке рядом с местом проведения археологических работ. В числе свидетелей был «археолог» Дастоглу, который и подтвердил главное алиби подсудимых, они, по его словам, оказались лишь случайными участниками потасовки рабочих на раскопках, и среди них были «недисциплинированные иностранцы». На суд не были вызваны свидетели налета агентов тайной полиции Ясона Пацакиса на археологический объект, не была принята во внимание гибель в концлагерях ряда арестованных участников, в частности, изгнанного из университета профессора — любимца студентов. Почти все подсудимые, в том числе и Ясон Пацакис, отделались, условным приговором и запретом состоять на полицейской службе.

Никос Ставридис узнал об этом судебном процессе, на котором разбиралось дело о «драке между полицией и археологами», слишком поздно. В Афинах на него навалилось несметное количество неотложных дел. Решение суда вызвало возмущение общественности, левые газеты выступили с резкими протестами и требованием пересмотра дела убийц неповинных людей, предостерегали о возможных последствиях. Зато некоторые правые газеты взяли под защиту Ясона Пацакиса, представив его «противником хунты» и указав на его уходе поста шефа службы безопасности и нейтралитет во время событий в Политехнике.

Никос читал газеты, в которых действия старого агента и ищейки Пацакиса оправдывались, и возмущался. Он встретился со своими друзьями — рыбаком Костасом и студентом Георгисом Эмбракисом, которые написали статью об участии шефа тайной полиции в разгроме подпольной радиостанции, попутно вскрыв и многие другие факты антинародной деятельности Пацакиса.

— Статья, конечно, привлечет внимание общественности, заставит правосудие пересмотреть принятое решение. Но хорошо бы сочинить и песню-предупреждение, — сказал Костас. — Теперь можно будет спеть ее по радио, верно, Никос?

После освобождения из лагеря смерти Костас вернулся в родной город. Рыбаки избрали его, как испытанного и стойкого коммуниста, мэром города. Те два острова, которые принадлежали Пацакисам и бывшему диктатору, входили во «владения» мэрии, и Костас добивался их национализации. В этой акции молодой мэр столкнулся с большими трудностями и саботажем со стороны чиновников. Пришлось Костасу отправиться в Афины, просить совета и помощи у Никоса Ставридиса. Требование мэрии поддержала левая печать. И вот первая победа — бывший диктатор лишился права на все награбленное и нечестно присвоенное недвижимое имущество. Но с островом Пацакисов сделать ничего не смогли — здесь вступал в силу закон о неприкосновенности имущества грека, который не был в правительстве хунты. Да, на острове готовились планы переворота, там встречались заговорщики. Но учреждения, занимавшиеся этим делом, возражали: нет документальных фактов, нет… В общем, было еще много «нет», и предложение-требование мэрии было положено чиновниками под сукно.

В разгар работы над песней, о которой говорил Костас, Никос узнал о том, что получено разрешение на возвращение из эмиграции Хтонии и двух детей. А Лулу? Чиновник, к которому обратился Никос, лишь пожал плечами и показал длинный список греков, которые ждали разрешения на возвращение домой.

— Это же участники Сопротивления, гражданской войны, жертвы хунты! — возмутился Никос. — Почему они должны ждать?

Старик чиновник опять пожал плечами и бесстрастно произнес:

— Законы о политических эмигрантах еще никем не отменены.

Недалеко от здания столичного муниципалитета размещался Союз борцов национального Сопротивления. Никос зашел туда. Скольких старых товарищей он встретил в тесном помещении этой общественной организации, боровшейся за скорейшее возвращение политэмигрантов, за право участников Сопротивления на признание их заслуг перед родиной!

Руководителю союза, бывшему комиссару в партизанском отряде товарища Седого, поведал Никос свои тревоги о близких. Тот сказал:

— Никос, главное, мы победили хунту. Теперь будем бороться с ее последышами. А они везде. В правительственных учреждениях тоже. Подписать закон на запрет драконовских мер против нашего брата у временного правительства рука не поднимается. Но заставим. И Лулу вернется, и Елена. И все наши товарищи по Сопротивлению. Твою песню будем мы все петь, Никос!