Рассвет после ночи

РУССКАЯ МАДОННА

Приближался день выборов в парламент. Неотложных и важных дел у Никоса стало еще больше. В предвыборные дни партия призывала истинных коммунистов-ленинцев, всех честных греков к удвоенной бдительности. Возможны были провокации со стороны все еще существующей агентуры ЦРУ, недобитых хунтовцев, приверженцев королевской власти… Никос часто ездил к своим избирателям, участвовал в различных митингах и собраниях, записывал новые песни, выступал на концертах в рабочих предместьях Афин. Вместе с Шерлоком Джекобсом и Юрием Котиковым Никос поехал в Месолонги — место гибели Байрона, там состоялся вечер памяти поэта. Многочисленные заботы казались ему и членам его семьи обычными и нужными, но когда Никос сказал о своем решении начать изучение русского в Обществе греко-советской дружбы, то даже Хтония посчитала, что это все же лучше сделать после парламентских выборов, подготовка к которым отнимала слишком много времени. Однако Никос не согласился и когда объяснил почему, то все родные и друзья поняли его.

Никос, англичанин и советский журналист вернулись из «северной столицы» под большим впечатлением. Из их темпераментных рассказов стало известно все, что произошло в Салониках. Журналисты левых газет, конечно, не преминули взять интервью у Никоса, а в газете, издающейся в Афинах на английском языке, Шерлок Джекобс поместил свои впечатления от встреч, с русскими — родственниками погибших в Греции советских солдат и офицеров. Очерк Юрия Котикова о «тайне салоникских роз» был опубликован в Москве.

После того памятного вечера трое друзей долго гуляли по салоникской набережной, заново переживая и осмысливая встречу с семьей русского друга. Как же старая фотография вновь оказалась в сибирском селе около озера Байкал? Мария Федоровна рассказала, что спустя десять лет после окончания войны она получила пакет — почтовую бандероль из Греции и письмо от советского военного атташе в Афинах, в котором тот писал, что посылает жене погибшего в годы Сопротивления сержанта Советской Армии Василия Кузьмича Иванова, похороненного в городе Салоники, сохранившиеся его личные вещи. Среди полученных вещей Васи была и фотография со словами на незнакомом языке. Один из вернувшихся фронтовиков сказал, что написано по-английски, но разобрал лишь несколько слов. Сын Васи — Кузьма работал в колхозе. После школы он остался за старшего в доме. Кузьма-то однажды и повез фотографию матери в районный центр, нашел в школе старую учительницу, которая знала, как ему сказали, английский, французский, немецкий и даже греческий. Старушка, прочитав стихи на обороте фотографии, воскликнула в большом удивлении: «Ах, боже ты мой, Байрон!» Одним словом, она объяснила, что это стихи давно погибшего в Греции английского поэта-романтика Джорджа Гордона Байрона. Однако никак не могла понять, каким образом они появились на любительской фотографии жены погибшего в Греции советского воина. «Только время поможет открыть эту тайну военного лихолетья», — заключила учительница, затем сама перевела стихи на русский язык.

Всей семьей читали стихи, а когда приходили односельчане, Кузьма давал пояснения. Со слов учительницы он говорил, что стихотворные строки передают состояние матери, запечатленной на снимке прохожим стариком фотографом. Мать тогда всплакнула, а потом перед аппаратом пыталась выглядеть веселой, чтобы муж не расстраивался на фронте, увидев ее печальной, а еще крепче любил и помнил ее. Но ни учительница, ни Кузьма не могли толком объяснить людям, кто же написал по-английски стихи. Правда, позднее возникло одно предположение, что это мог сделать англичанин, которого Василий Кузьмич называл по-своему Шурой и о котором написал в одном неотправленном письме, дошедшем до сибирского села только сейчас. В том письме, оказавшемся среди личных вещей погибшего в Салониках Василия Кузьмича Иванова, рассказывалось о многих новых друзьях, среди которых был Шерлок (Шура) Джекобс и грек Никос (Коля) Ставридис. Но на этом история с письмом и фотографией не кончилась. В сибирском селе была построена новая школа, где преподавать английский язык стала внучка старой учительницы из райцентра. «Англичанка» знала от бабушки эту историю со стихами Байрона на фотографии, хранившейся в доме колхозного тракториста. Приехав на работу в село, она первым делом разыскала тракториста и его мать и попросила дать семейную реликвию. Потом сказала, что тайна обязательно должна быть раскрыта. В то время маленький Вася только пошел в первый класс, но после уроков с удовольствием оставался на английский язык у симпатичной и доброй молодой учительницы. В пятом классе Вася Иванов уже хорошо владел английским. И однажды на школьном вечере мальчик уверенно прочел стихи Байрона, написанные на фотографии кем-то его бабушке. Была у маленького Васи мечта — побывать в Греции, где сражался его дед, а еще раньше сражался и погиб английский поэт Байрон. Вася даже написал в школьном сочинении об этом совпадении, которое считал и символическим и историческим: за свободу другого народа отдали жизни русский колхозник и английский лорд. Из сибирского села в Афины пошли письма от внука погибшего в Греции советского воина. Было принято решение новых властей и Общества греко-советской дружбы пригласить семьи погибших в Салониках русских воинов — участников антинацистского Сопротивления.

Долгий рассказ Марии Федоровны, который дополнили сын и внук, произвел большое впечатление на грека, англичанина и советского журналиста. Они долго, до самого рассвета — времени «пробуждения» салоникских роз, — ходили и говорили, говорили, говорили… Каждый из трех друзей по-своему отреагировал на все.

На Никоса большое впечатление произвел внук Васи, специально изучивший английский язык для того, чтобы прочесть байроновские стихи о «своей бабушке». Вот Никос и решил изучать русский язык, чтобы читать современника Байрона — великого Пушкина в подлиннике. Никос подарил Васе-младшему томик стихов великого грека Костиса Паламаса. Мальчик попросил прочесть на греческом языке что-нибудь из этой книги.

— Интересно, как звучат стихи на вашем языке, — пояснил свое желание Вася.

Взгляд Никоса невольно остановился на огромном букете багряных салоникских роз, и ему вспомнились стихи Паламаса. Когда он прочел стихи о розах, Вася с восхищением воскликнул:

— Здорово! Красивый у вас язык, дядя Никос. Жаль, что не понимаю слов.

Котиков быстро сделал подстрочный перевод и прочел на русском языке:

По дороге в Салоники Никос думал о том, что история с фотографией могла бы стать темой большого музыкального произведения: оркестр — хор — декламация. В оратории, балладе или кантате звучали бы греческие, русские и английские мотивы. Партию русской женщины — сибирской мадонны пела бы, конечно, Елена, а молодой сельской учительницы — Лулу, сам бы он спел партию Васи, нашлись бы певцы и на роли сына и внука погибшего советского героя, старой учительницы английского языка и непременно Шерлока — Шуры Джекобса. Но внутренний голос спрашивал: «А где найти время для большой работы?» Этот вопрос задала и Хтония, когда Никос рассказал о своем замысле. Поэтому было решено, что он возьмется за работу после выборов в парламент, а пока будет искать поэта, который напишет текст. Но другое свое решение не стал откладывать — посещение школы русского языка в Обществе греко-советской дружбы.

— Будем ходить вместе, — вдруг объявила Хтония. — После уроков — практиковаться в разговорах только по-русски.

— Хо-ро-шо! — вспомнил русское слово Никос и поцеловал жену.

Всю жизнь, особенно когда начал писать музыку, Никос мечтал об отдельной комнате, пусть даже не в самом доме, а в каком-нибудь заброшенном сарае, где можно было бы в любое время, не мешая окружающим, наигрывать на рояле, делать записи новых сочинений на пленку и тут же прослушивать. Но такой возможности пока не было. Вдохновение могло прийти совсем неожиданно, и тогда надо было спешить за рояль. Но как это сделать, к примеру, ночью, когда все спят? Поехать бы на остров Идра! Вот где раздолье! В большом доме много комнат, а в сарае мог разместиться бы целый оркестр с хором. «Бросить все, и заняться только музыкой!» — возникала порой мысль, но Никос быстро отгонял ее, вслух произнося: «Нет, нет!»

Задуманному произведению Никос решил дать название «Смерть ради жизни». Ведь русский солдат пожертвовал своей жизнью ради жизни других. Лишь по счастливой случайности Никос и Шерлок Джекобс остались живыми. Но жизнь погибших продолжают наследники их дела. Просто и сложно, как прост и сложен сам мир. И этому будет посвящено, пожалуй, самое крупное и значительное произведение Никоса Ставридиса «Смерть ради жизни». Он уже «заболел» будущей работой. На следующий день рано утром какая-то сила потянула Никоса к роялю. До того как сделать первые аккорды, он включил магнитофон. Первой услышала музицирование Никоса Хтония и почувствовала: получается, из разрозненных звуков рождается цельная, законченная вещь. Хтония уловила в сочинении и «негреческие мотивы»: что-то отдаленно похожее на песни о сибирском Ермаке и знаменитом Байкале, мотивы английской музыкальной классики. Хтония вдруг ясно представила себе эту незнакомую русскую женщину, сибирячку, — вдову, мать и бабушку, для которой, казалось, были специально написаны байроновские строки. Хтония шептала стихи: «Ты плачешь — светятся слезой ресницы синих глаз…»

Раздался звонок входной двери. Хтония поспешила открыть, чтобы не оторвать Никоса от рояля. На пороге стояли Елена и Алексис. О боже, наконец и Елена вернулась домой! Хтония не могла сдержать себя — с радостными возгласами обняла Елену, потом спохватилась, но было уже поздно: Никос быстро вошел в комнату. Сколько лет они не виделись? К семи хунтовским годам надо прибавить еще три — долгих десять лет, но знали о судьбе друг друга. В годы антихунтовского сопротивления Елена проявила настоящий характер в борьбе с режимом «черных полковников». К ее известности как великолепной певицы прибавилась и популярность политического деятеля. Гречанка в черном! Гречанка со знаменитыми песнями! Гречанка, которую хотели убить на римской трибуне.

Никос крепко обнял гостью. Они долго молчали, не могли сказать ни слова — Елена и Никос. Рядом плакала Хтония. Появилась Лулу, бросилась к Елене. Подбежали Мирто и Костас, тоже обняли гостью.

— О, Алексис, здравствуйте, — первой спохватилась Хтония. — Извините нас. Вы, конечно, знаете, что Никос очень давно не видел Елену.

— Мама, боевой руководитель наших турне не из обидчивых, — весело произнесла Лулу. — Шефство над заслуженным шефом бывших певиц в черном и красном беру я на себя.

Все шумно расселись в гостиной, где стоял рояль. Елена, увидев на пюпитре лист нотной бумаги, спросила:

— Над чем работаешь, Никос?

— Если скажу — не поверишь, — рассмеялся тот. — Над твоей партией.

Елена сделала удивленные глаза и поинтересовалась:

— Опера?

— Как говорится, подробности в афишах, — улыбнулся Никос. — Но верно то, что одна женская партия может тебя заинтересовать, Елена прекрасная.

— Вероятно, гречанки в черном? — спросил Алексис.

— Нет, русской. Русской мадонны. Со слезами и улыбкой на лице, — сказал Никос.

— Ну, со слезами у меня все в порядке, довольно частое явление… — горько усмехнулась Елена. — А с улыбкой… Джокондой я никогда не была. Даже после королевского конкурса. Право, я не в ладах с математикой, но все же вычислила, что если бы монаршую милость королевский двор проявил к лауреату конкурса Никосу Ставридису ровно тридцать пять лет назад, то судьба моего старого и доброго друга сложилась бы иначе.

— Елена, я очень доволен и благодарен судьбе за то, что все было так, а не иначе, — серьезно ответил Никос. — Мы с тобой не смотрели на королевский стол, ожидая подачки, а сами, своей жизнью и творчеством служили Греции. А Елене в роли русской мадонны Греция будет рукоплескать.