Рассвет после ночи

СВЕТ И ТЕНИ

В греческом королевском дворе считалось хорошим тоном приглашать на концерты для монаршей семьи и близкого окружения известных певцов и музыкантов. Устраивались и состязания молодых талантов, на которых, правда, не компетентное жюри, а хозяева дворца на улице Герода Аттики определяли лауреатов. В годы второй мировой войны концерты и конкурсы во дворце стали редкими, а затем и вовсе прекратились, когда последний король оказался в изгнании после неудавшегося контрпереворота в декабре 1967 года: ему не удалось договориться с «черными полковниками» о разделе власти, и он был вынужден спешно покинуть родную страну и поселиться в Италии. Король без королевства сохранял некоторые традиции, заведенные при дворе. Пробовал приглашать на редкие королевские концерты популярных греческих певцов, которые прославились на сценах ведущих мировых оперных театров. Среди них была и звезда первой величины Елена Киприанис. Интерес к певице сильно возрос, когда «женщина в черном» своей бескомпромиссной и мужественной борьбой с военной хунтой произвела огромное впечатление за рубежом.

Когда разговор заходил об этой легендарной гречанке, король и его окружение давали понять, что завоеванное лауреатское звание на конкурсе в афинском дворце положило начало блестящей карьере певицы. Елене Киприанис посылались письма-приглашения, где певицу называли не иначе как славной дочерью Греции, но все было тщетно. Гордая гречанка решительно отклоняла все приглашения, во всеуслышание заявила, что у нее нет ничего общего с королевской властью.

Случайная встреча с королем-изгнанником произошла в Лондоне вскоре после падения греческой хунты. Елена приехала на берега Темзы по приглашению одного известного импресарио, который предлагал очень выгодный контракт: петь на лучших сценах. На месте выяснилось, что было одно условие — одновременно сниматься в фильме с интригующим названием «Женщина, которая пела в черном и продолжает петь в красном». То, что было свято для гречанки, превращалось в доходное дело для дельцов от искусства. И Елена Киприанис решительно отказалась от этого шоу-бизнеса. Она уже собиралась было покинуть Лондон, но случайно забрела в музей, и то, что увидела там, заставило задержаться еще на несколько дней. Скульптуры и фризы из Парфенона, античные изделия из мрамора и бронзы, обломки знаменитых памятников и фрески… Боже, сколько же национальных ценностей разграблено и вывезено из Греции! Беспокойные мысли теснились в голове, заставляли искать ответа на главный вопрос: как оказались эллинские шедевры далеко от ее родины? Елена поспешила к старому другу Шерлоку Джекобсу, который, как она надеялась, должен был знать, тайны «перекочевывания» греческих ценностей со своих пьедесталов, постаментов, фундаментов… Но англичанина в Лондоне не оказалось.

Младший из братьев, Джордж Джекобс, прочел гостье небольшую лекцию о том, как «визитные карточки Эллады» оказались в Англии. В начале прошлого века один лорд вывез из Афин уникальные мраморные статуи Парфенона, которые находятся в Британском национальном музее. Многочисленные греческие скульптуры, фрески, изразцы и другие шедевры искусства «получили прописку» в Соединенных Штатах, Италии, Франции, в частности, Венера Милосская в Лувре.

— Все разграбленное, вывезенное из Греции культурное наследие народа должно быть возвращено, — заключил англичанин.

Первым делом он повез гостью в Британский национальный музей. Около статуй, некогда украшавших храм на Акрополе, Джордж Джекобс указал Елене на мужчину и тихо спросил:

— Узнаете?

Елена внимательно посмотрела на того, но лишь когда мужчина повернулся к ним лицом, догадалась, кто это. Они смотрели друг на друга — греческий король, находящийся в изгнании, и греческая певица… Они узнали друг друга. Королю эта встреча, которая, Конечно же, станет известна всем благодаря газетам, была на руку.

— Приятно встретить знаменитую соотечественницу, — произнес он. — Да еще около наших древних достопримечательностей.

Елена кивнула в ответ и сказала, явно игнорируя дворцовый этикет, без всяких «ваших величеств» и тому подобного:

— Вы печетесь об их возвращении?

— Все, что принадлежит Греции, все истинно греческое должно рано или поздно возвратиться на нашу с вами родину, госпожа Киприанис.

Елене хотелось упомянуть о предстоящем референдуме, но она ограничилась лишь намеком на событие, которое, конечно же, больше всего интересовало ее неожиданного собеседника.

Этот диалог мог зайти слишком далеко, и король поспешно сменил тему разговора, поинтересовавшись творческими планами певицы.

Думаю поехать в Афины и уговорить композитора Ставридиса создать произведение, в котором отразилась бы наша борьба с хунтой, — ответила Елена.

— Да, господин Ставридис обрел большую популярность. В нашем доме знают некоторые его песни. Прошу передать господину Ставридису наши добрые пожелания. Был бы рад познакомиться с ним. Надеюсь, госпожа Киприанис, что вы окажете любезное содействие, когда мы встретимся в городе нашего детства и мечты?

— Разумеется, если… встретимся в этом городе. Извините, но я задержала своего спутника и должна идти.

Елена сухо попрощалась с беглым королем, который все еще надеялся занять кресло в Греции.

Эта встреча в Британском музее вспомнилась Елене декабрьским днем в Афинах, когда на объявленном плебисците греки должны были сказать «да» или «нет» возвращению короля. «Да» — коричневый бюллетень в урну, «нет» — зеленый. Подавляющее большинство греков сказало «охи» — «нет». «Встреча в городе детства и мечты не состоится», — сделала вывод Елена.

Греция без короля. Греция — республика. Греция — на пути демократизации. Результаты референдума были достигнуты в напряженной борьбе с приверженцами королевской власти. Какой-то прыткий малый около здания парламента всунул в руки Елены небольшой плакат, на котором певица прочла: «Вернись, орел!» Елена усмехнулась, догадавшись, что «орел», конечно же, король. И вот тогда она невольно вспомнила встречу в музее, короля, который вовсе не походил на мощную и гордую птицу… «Разве сильный, самолюбивый человек после такого фиаско просил бы разрешения приехать в Грецию как «частное лицо»? — раздумывала Елена. — Скорее «частное лицо» хочет прибрать к рукам королевское состояние, которое оценивается по меньшей мере в сто миллионов долларов».

В течение трех недель Елена была свидетельницей и участницей двух крупных политических акций в Греции. После парламентских выборов и референдума собрался парламент. И Елена терпеливо ждала, чтобы поговорить с Никосом, обсудить с ним главное, что заставило ее приехать в Афины. Она жила надеждой создать вместе с Никосом большое музыкальное произведение, в котором греки предстали бы перед всем миром победителями в противоборстве с хунтой — продолжателями подвигов легендарных героев Эллады. Музыку для такой оперы или героической оратории мог написать только человек, который сам был участником трагических событий в Греции. И Елена очень надеялась на Никоса. Но в день ее приезда Никос сказал, что вдохновлен одиссеей русской мадонны, и в главной роли видит только Елену. Новая работа Никоса продвигалась медленно из-за занятости политическими делами, однако то, что Елена уже слышала, когда композитор музицировал по утрам, очень нравилось и волновало ее.

— К Новому году наша прекрасная Елена уже сможет спеть партию своей русской героини, — сказал Никос за ужином в тот день, когда начал свою работу парламент.

— Никос, а мои контракты? — спросила Елена.

— Но у тебя же есть опыт заменять контракты антрактами, — весело возразил Никос.

— То были вынужденные, а это будут добровольные, — все еще сопротивлялась гостья, но всем за столом было понятно, что она согласится.

— Нет, Елена, ты должна встретить Новый год только в Афинах, — сказала Хтония. — Такого Нового года у нас еще не было. Греция без хунты, без короля.

— И в звании республики, — поддержал ее Никое. — Да, кстати, сегодня позвонил из Лондона Джекобс.

— Джекобс? — переспросила Елена. — Какой…

— Тот, кто нужен в твоей новой важной миссии, — ответил Никос. — Археолог Джордж Джекобс приедет на заседание национальной комиссии, которая занимается проблемой возвращения из других стран шедевров греческой культуры. Он интересовался, в Афинах ли член этой комиссии…

— Когда он должен приехать?

— Сказал, что хочет убить двух зайцев сразу: побывать на заседаниях комиссии и встретить Новый год в Греции. Просил передать энтузиастке общего дела сердечный привет и наилучшие пожелания.

— Он очень похож… на нашего старого друга Шерлока, — проговорила Елена.

— Братья! И оба — отличные люди, настоящие друзья, — похвалил Никос. — Этот Джордж так боксирует, что диву даешься, как этот похожий на добродушного мистера Пиквика британец так ловко колошматит…

— Мистер Пиквик? — рассмеялась Елена. — А я-то думала, на кого похож брат Шерлока? Только это внешне… Когда он смотрел на нашего монарха, казалось, что у него сжимаются кулаки…

— Он же боксер! Да еще какой! Агенты этого Пацакиса отлетали от него как горошины, — продолжал Никос хвалить бывшего руководителя группы английских археологов на раскопках античной крепости.

— Кстати, вчера вечером взят под стражу Ясон Пацакис, — сообщила Елена. — Находится недалеко от нас. В тюрьме Коридаллос. Будут судить в компании главарей хунты.

— Сегодня фракция депутатов от левых партий сделала парламентский запрос, — сказал Никос. — Ответ был, что скоро состоится суд над главными виновниками греческой трагедии. Десятка два негодяев во главе с бандитом Пападопулосом.

— Вот для того, чтобы своими глазами посмотреть на этих преступников, я готова разорвать самый хороший контракт! — воскликнула Елена.

— Так и будет, прекрасная Елена! — пообещал Никос. — И Новый год будет. И английского льва… то бишь археолога-боксера, встретим. И русскую мадонну споем.

— Браво, папа! — захлопала в ладоши Лулу. — Атмосфера парламента отлично на тебя подействовала!

Никос встал.

— Да, на меня хорошо действует новая атмосфера в Греции, — начал он, словно произносил спич. — О теневых сторонах и моментах говорить не будем. Там, где родился свет, есть и тени. Главное — атмосфера новая. И высокую трибуну мы получили. Конечно, кое-кто знал про сегодняшний запрос в парламенте. И накануне Пацакиса засадили в Коридаллос. Но нам предстоит еще чертовски много работать, бороться и творить. Елена, я вижу тебя русской мадонной. А завтра увижу Электрой двадцатого века. И — не выдуманной, а реальной. И Лулу вижу в новой роли. И Костаса с Миртой в роли детей и внуков» моего друга Васи. И Хтонию вижу… как всегда, за кулисами, прячущей слезы…

Раздался звонок в дверь. Вошел Самандос-младший.

— Извините за поздний час, — сказал он. — Ехал из больницы.

— Как Алексис? — спросил Никос.

— Его пытались похитить, — ответил Самандос.

— Похитить? Кто? — встревожился Никос.

— Приехали четверо в белых халатах, — начал рассказывать Самандос. Сказали, что есть распоряжение срочно перевезти Алексиса из Пирея в хорошую афинскую больницу. На журналиста даже не обратили внимания. Алексис сказал, что ему и здесь неплохо, тем более что он вместе со своим другом. Те стали настаивать, пытались насильно уложить его на носилки. В это время как раз вошел в палату отец Алексиса. Он спросил, почему не в курсе того, что сына перевозят в другую больницу. В общем, он что-то заподозрил и сказал, что пойдет позвонить в ту больницу. Вслед за ним вышел один из четверых, а остальные опять пытались уложить Алексиса на носилки. Когда я вошел в коридор, то увидел, как человек в белом халате ударил сзади по голове другого человека, который держал телефонную трубку. Я кинулся к ним, узнал отца Алексиса. Тот, в белом халате, хотел ударить и меня, но я размахнулся и своим тяжелым свертком ударил его пр лицу, да, видно, так сильно, что он взвыл и бросился в палату Алексиса. Я громко звал на помощь. Из палат, из кабинетов выбежали люди. Врачи занялись отцом Алексиса, а я вместе с пятью-шестью мужчинами поспешил в палату, но оттуда уже выскочили эти четверо в халатах и, расталкивая всех и нанося удары, вырвались из больницы и скрылись на поджидавшей их машине.

— Когда это произошло? — спросил Никос.

Часа два назад. Отец Алексиса еще не пришел в сознание. Врач сказал, что жизнь его, однако, вне опасности. Но самое главное, Алексис, кажется, узнал одного в белом халате. Говорит, что заметил его в Риме, когда была попытка взорвать бомбу, заложенную под трибуну…

Самандос печально посмотрел на сидевших рядом Елену и Лулу.