Рассвет после ночи

ДОМОЙ!

У Василиса Коцариса всегда радиоприемник был настроен на афинскую волну. В любой момент, особенно в длинные бессонные ночи, он включал маленький транзистор у своего изголовья и словно переносился в Афины. Радиопередачи были под постоянным контролем властей, так что на правдивую и объективную информацию нечего было и рассчитывать. Но даже из прохунтовских передач можно было угадать, что происходит дома. А когда прикованный к постели грек услышал о зловещих событиях на Кипре, он совсем потерял покой и сои, внимательно слушал все сообщения, предчувствуя приближение важных перемен. И все же не по радио, а по телефону от старого товарища в Афинах услышал Василис, что авантюра провалилась. Больше афинский друг не звонил, а из радиопередач узнать что-либо новое не удавалось. О самом важном ему мог сказать сосед — бывший министр, но он и не вспомнил о коммунисте-инвалиде. Бывшему министру было официально предложено вернуться в Афины. Такие звонки-предложения из Афин раздались в домах еще нескольких эмигрантов — бывших государственных деятелей, а один из них уже вылетел в Афины. Многие греки в Париже знали о падении власти узурпаторов во главе с генералом Йоанидисом и о решении передать власть гражданскому правительству, состоящему из оппозиционных к хунте политических деятелей в основном правых партий.

К Василису Коцарису приходили все новые и новые люди: товарищи по партии, старые боевые друзья — все хотели разобраться в новой политической ситуации на родине. С радостью было воспринято сообщение о том, что из лагерей и тюрем выпущено много товарищей, среди которых видные деятели компартии, писатели, поэты художники, издатели и редакторы газет, деятели антихунтовских молодежных организаций… Беспокоило же то, что в Грецию уже возвратились буржуазные политические деятели, а эмигранты — участники антинацистского Сопротивления, гражданской войны и антидиктаторскрго движения — еще не получили подобных разрешений. Это обстоятельство очень тревожило Василиса Коцариса и его единомышленников.

— Получается так, что те, кто в неминуемое падение хунты верил, еще не могут вернуться на родину, а скептики уже в Афинах и, конечно же, поспешат занять большие должности, — сделал вывод старый коммунист. Сам он не надеялся из-за болезни в ближайшее время вернуться на родину, но очень беспокоился за многих политэмигрантов, которые могли активно участвовать в обновлении Греции.

В комнате Василиса Коцариса старые коммунисты-политэмигранты провели партийное собрание, на котором очень бурно обсуждался главный вопрос — возвращение на родину. Решение в виде открытого письма было послано в адрес греческого правительства. В письме говорилось, что за рубежом многие десятки тысяч греков ждут скорейшего решения вопроса — отмены законов о запрещении деятельности компартии и отказе участникам Сопротивления в правах гражданства.

— А мой сосед, который до последнего дня не верил в падение сильной власти диктатора, уже получил важный пост, правда, временный, — с горечью произнес Василис, и все поняли, что речь идет об отце Алексиса.

— Интересно, а сына пустили? — спросил кто-то из участников собрания.

— Наверное, нет, он ведь по-другому стал жить и думать, — сказал Василис.

— Значит, двух знаменитых певиц тоже пока не пустили? — спросила вошедшая в комнату дочь Василиса Зара.

— О, песни сейчас тоже опасное оружие! — ответил отец. Вот возьмут певицы и повернут их против новых правителей, как делали в годы хунты. Разве такое понравится властям?

— А Ставридис поет! — сказала Зара. — Вчера слышала по радио его песню в защиту таких, как мы с вами. Песня так и называется: «Домой!»

— До этой песни он пел песню-протест против слишком мягких приговоров хунтовцам, — заметила пожилая гречанка.

— Да, я тоже слышала, — сказала Зара. — И ещё Ставридис сказал, что сочинил песню о Политехнике.

— Друзья! Не будем вешать носы. Давайте надеяться, что справедливость восторжествует! — бодро произнес Василис.

Но после ухода друзей старик загрустил, сославшись на недомогание, попросил Зару закрыть дверь — хотелось остаться одному. Тяжелые думы нахлынули на Василиса Коцариса. Рано или поздно, но политэмигранты вернутся на родину. Вернутся! Каждому найдется дело в стране, пережившей семь черных лет. Одна из самых больших побед — легализация партии марксистов-ленинцев, издание коммунистической газеты «Ризоспастис», восстановление прогрессивных массовых организаций… Есть к чему приложить руки и знания. Даже дух захватывает! Но только ему, пленнику этой маленькой комнаты, не выбраться домой, не отдать ум и сердце, всего себя возрождению демократических начал в жизни исстрадавшихся греков. Выходит, что пора под жизнью подвести черту? Все уедут; а он останется — один со своими думами, без друзей, без веры и надежды?

Всю ночь Василис не сомкнул глав. Маленький радиоприемник он приложил к самому уху. Афины не скупились на песни о новых надеждах, о будущем Греции. Одна песня ему очень понравилась. Пели Елена и Лулу словно специально для него:

Да, это о нем, о человеке, который подводит итоги жизни. Только не согласен он с такими словами:

Василис задумался, его губы шептали: «Одиноки и беззащитны», «Одиноки и беззащитны»… Рука потянулась к настольной лампе. Вспыхнул свет. Интересно, что бы сказал, оказавшись в чужом Париже, Павка Корчагин? Нет, он не захандрил бы, не посчитал бы себя одиноким и беззащитным. Жизнь — борьба и жизнь в борьбе.

Ну уедут старые товарищи, боевые друзья — станут служить родине, но разве одинокий солдат не боец? Жизнь еще впереди, дел еще много. Не оставят боевые друзья, греческие коммунисты, в одиночестве Василиса Коцариса. Молодым всегда нужен опытный советчик…

Ночь прошла в раздумьях, но утром, когда к нему вошла дочь, она не заметила следа бессонницы. А на вопрос о самочувствии вместо ответа услышала:

Зара хорошо знала отца, но удивляться и восхищаться им не переставала. От вечернего недомогания и грусти следа не осталось. Отец продолжал:

Дочь, видимо, поняла, что отец импровизирует, сказала с улыбкой:

— Что-то не слышала я песню с такими словами, будто специально для кого-то написанными.

— А ты, дочка, не поспи ночку и не такие песни услышишь. Елена и Лулу пели. Слова очень даже хорошие. Одинокими и беззащитными не будем. Разве не так?' Коммунисту везде есть что делать. Не до тоски и печали. Особенно теперь, когда борьба только начинается.

В комнату вошел Алексис. Вот так неожиданный гость! Василис крепко пожал его руку.

— Из каких краев? — обрадовался старик.

— Почти из наших. Из соседней Болгарии, — ответил гость.

— А они?

— Мы ждем разрешения на возвращение домой.

— Отца пустили, значит, и сына…

— Пустить-то пустят, но только когда?

— А ты отцу напиши, позвони.

— У него своя дорога.

Василис не узнавал молодого человека. Теперь у него свой путь на родину. Алексис объяснил, что с неделю поживет в Париже, закончит здесь все дела и вернется в Болгарию, где Лулу ждет разрешения вернуться домой.

— А Елена? — спросил Василис.

— Она сказала, что пришедшие к власти не вызывают у нее симпатию. Многих из них она слишком хорошо знает. Ее особенно возмутило оправдание этого Ясона Пацакиса, на совести которого жизнь многих патриотов. Он всю жизнь преследует Елену Киприанис и Никоса Ставридиса. Елена получила ряд приглашений в оперные театры, в частности — в Миланский. На днях она приезжаем, немного отдохнет, потом уже решит, где будет петь. Алексис коротко рассказал о дальнейших планах Елены Киприанис.

Лицо Василиса словно окаменело. Дочь знала, что это Признак сильного волнения и возмущения, когда отец усилием воли сдерживает свои чувства.

— И все равно она вернется! — убежденно произнес старик. — Позовут, не могут не позвать. Когда не будет этих пацакисов и их покровителей.

Алексис уже собрался уходить, но медлил. Чувствовалось, что ему хочется что-то сказать Василису наедине. Зара поняла и вышла из комнаты.

— Дядя Василис, — начал он неуверенно. — Хотел попросить у вас книги, которые вы посоветуете мне прочесть. Что-нибудь из ваших…

Алексис посмотрел на полку с книгами и продолжил:

— С чего начать, дядя Василис?

Зазвонил телефон. Старик взял трубку.

— Афины! — сказал он Алексису. — Кто бы это?

Старому коммунисту звонил председатель Союза борцов греческого Сопротивления. Он сообщил, что товарищу Коцарису разрешен выезд на родину, а готовые документы находятся в консульстве Греции в Париже, куда и необходимо обратиться. Василис словно лишился дара речи, он не находил нужных слов. Из трубки доносился далекий голос, его собеседник ждал ответа, но взволнованный неожиданной вестью старый грек молчал. Тогда Алексис взял трубку и попросил повторить сказанное Коцарису. Этой минутной паузы оказалось достаточно для Василиса, чтобы справиться с волнением, взять трубку и громко сказать в ответ, что коммунист Коцарис благодарит за заботу о старом члене партии и готов выполнить любое задание. И все. Положив трубку, Василис, уже не так громко и опять волнуясь, сказал:

— Дождался. Знал и верил, что наша партия… Не забыли, зовут домой ветерана. А наши знакомые певицы пели, что одинокими, беззащитными мы пребудем. В партии, в нашей партии такого не бывает. Давно это знаю. А тебе, дорогой мой сосед, еще предстоит это узнать.

— Дядя Василис! Товарищ Коцарис! — быстро поднялся Алексис. — Я пришел к вам за советом и… просьбой.

— Мои книги в твоем распоряжении. С Ленина начни, — произнес старик.

— Спасибо, дядя Василис. Обязательно прочту. Мне это очень надо. Но еще хочу спросить вас, дядя Василис. Кого принимают в партию?

Когда дочь вошла в комнату и опять увидела отца с неподвижным, будто окаменевшим лицом, она внимательно посмотрела на Алексиса: что за разговор был, почему отец так сильно переживает?

— Кто звонил? — тихо спросила она.

— Из Афин, — ответил Алексис и осторожно двинулся к выходу.

— Алексис! — остановил его старый грек. — Русский коммунист, который смотрит сейчас, на нас с тобой с этой фотографии, говорил, что жизнь дается человеку один раз. Прочти его книгу, она на этой полке. Там ты найдёшь ответ на свой вопрос. Ты меня очень обрадовал. Всегда можешь рассчитывать на старого коммуниста. И здесь, и дома, где ты, верно, скоро будешь, Алексис.

В Париже у Алексиса было много хлопот. Но большую часть дня Алексис проводил за чтением книг из библиотеки Василиса Коцариса. До своего приезда в Париж он понятия не имел о существовании таких книг, а во время турне греческой группы для чтения не было времени. Не все ему было понятно, не во всем он разобрался, когда читал эти русские книги, переведенные на греческий язык. Но вот слова о том, что жизнь дается человеку один раз, Алексису очень понравились. Надо запомнить как стихи… Конечно, старик Коцарис процитировал эти строки, чтобы юноша оглянулся на прожитые годы, задумался о будущем. Книги действительно давали ответы на вопрос Алексиса о партии. Коммунисты всегда в бою, в его горячем пламени. И в бою мало одних слов, надо показать себя в деле. Готов ли ты к этому, Алексис? Не висит ли еще на тебе груз прежних лет? Возникало много вопросов, но Алексис не спешил к соседу. Готовился к разговору на равных, разговору двух соратников и единомышленников.

Как-то вечером ему позвонили и сообщили, что приехала госпожа Киприанис и просит навестить ее в любое время. Вскоре Алексис уже был в знакомом доме около Булонского леса. Немного времени прошло после отъезда Алексиса из Болгарии, но Елена за это время заметно изменилась — осунулась и похудела. На молчаливый вопрос Алексиса ответила:

— Все эти годы, когда мы ездили с вами, с Лулу по миру, я была как натянутая струна. Добрались почти до порога дома, о котором так долго мечтала, а туда не пускают. И пустят ли? Да и не хочется пока. Вы все уедете, я останусь одна. Конечно, опять будут поездки, концерты. Но без вас, без нашей группы…

Елена не договорила. Алексис налил стакан воды и протянул ей.

— Ну а что у вас? — спустя некоторое время спросила певица.

— Подсчитываю свой дебет и кредит. Что-то вроде итога нескольких лет, которые никогда не забыть, — с волнением произнес Алексис.

— И домой?

— Куда же еще! Я убежден, что и вы тоже вернетесь. Вы очень нужны Греции.

— Но такие люди, как ваш отец, вероятно, иного мнения.

— Главное — мнение нашего народа. Спросите у того же Василиса Коцариса. Он вам скажет правду. Знаете, он дал мне книгу, там есть слова, которые вам очень понравятся. О смысле нашей жизни. Легендарной гречанке в черном платье не за что краснеть.

— Только черное стало красным.

— Теперь всегда будете петь в красном. Вы же сами говорили, что это цвет надежды.

Елена задумалась, улыбка тронула ее губы.

— Признаться, хотела уговорить вас на очень мне нужное дело, — сказала она. — Кто же организует мои новые концерты? Где найти такого надежного и верного человека? Теперь поняла, что я бы тоже, будь на вашем месте, поспешила домой. Но гостьей заморской в Грецию не приеду. Только как дочь своего отца, как патриотка новой Греции.