Рассвет после ночи

ВРЕМЯ НАДЕЖД

Прошла неделя после того, как Никос встретил Хтонию и детей, но все еще не верилось, что после долгой и мучительной разлуки они опять вместе, правда, пока без Лулу, под крышей небольшого дома в «красном поясе» Афин. Наговориться вдоволь никак не удавалось. Сразу же после освобождения у Никоса оказалось много срочных и важных партийных поручений, творческих и личных дел, надо было участвовать в разных совещаниях и собраниях, выступать на митингах, хлопотать о возвращении греческих политэмигрантов… Очень мало оставалось времени для того, чтобы посидеть за роялем, заняться любимым делом. Никос даже шутил, что на островах ему удавалось больше сочинять песни, чем теперь. И все же он уже написал несколько новых песен, одну из которых разучили Костас и Мирто. Никос был рад, что не только Лулу, но и младшие дети, которые взрослели без отца, тоже любят петь, причем поют весьма неплохо, с завидным задором. Новую песню отца на слова известного поэта Крстас и Мирто готовились исполнить на митинге, организованном компартией. К этому событию активно готовился и Никос. Знаменитый певец-коммунист был ответствен за художественную программу митинга.

Это лето в столице, как шутили афиняне, было дважды жаркое — от сильного солнца и накала политической борьбы. Но люди, готовившие праздничный концерт, словно не замечали зноя и духоты. Никос уходил из дома рано утром, а возвращался порой тоже под утро. Бывало, что засыпал тут же за столом, за который садился что-нибудь перекусить. Но поздно ночью накануне митинга, когда Никос вернулся домой, Хтония сообщила ему, что Лулу возвращается в Афины. Сон как рукой сняло. За разговором не заметили, как начало подниматься солнце. Никос посмотрел на часы. До начала праздника оставалось совсем мало времени. Костасу и Мирто не терпелось побыстрее отправиться на стадион, впервые принять участие в подобной политической акции участников антихунтовского сопротивления. Но Хтония сказала, что она остается дома, — надо же кому-то встретить Лулу. Против этого трудно было что-либо возразить, но Никосу очень хотелось, чтобы Хтония была на стадионе, тем более что ведущая концертную программу греческая актриса будет в образе легендарной эллинки, которая в древности спасла Афины от врагов.

— Эллинку, как известно, звали Хтонией, — привел убедительный довод Никос для того, чтобы жена пошла на стадион.

Никос обнял Хтонию, Костас и Мирто бросились к матери, поцеловали, весело закружили ее. Выход был найден. Соседка пообещала: как только приедет Лулу, она сразу же пошлет своего сынишку на стадион за Хтонией.

По дороге на стадион многие узнавали Никоса, приветствовали его. У самого входа произошла неожиданная встреча — Никос увидел рыбака Костаса и студента Георгиса. После острова смерти «радисты» давно не виделись. Друзья крепко обнялись.

— Вот приехали послушать, как ты поешь на свободе, — наконец сказал Костас. — А скоро специально приеду в Афины по делам мэрии и очень надеюсь на помощь старого товарища, которого рыбаки подумывают послать своим депутатом в парламент.

— Кого же это? — не сразу понял Никос.

— А того, кто еще не спел им обещанную песню о буре, — лукаво щуря глаза, ответил Костас.

Никос от смущения не знал, что и сказать, затем поинтересовался у Георгиев, как идут дела.

— Работаю на археологических раскопках, — ответил студент.

— Где?

— Там, где не закончил работу. В лабиринтах старой крепости. Практика нужна для получения диплома.

Никос опустил голову и задумался. Слова Георгиев напомнили о Нисе. Георгис, будто угадав мысли певца, продолжил:

— К годовщине событий в Политехнике наша студенческая организация решила поставить памятник Нисе.

— Да, да, молодцы студенты, — похвалил Никос. — Встретимся, Георгис, после митинга, поговорим еще. Это очень важно. Памятник Политехнике и его героям очень нужен. Я сегодня буду петь о подвиге студентов.

Стадион уже бурлил, отовсюду доносились громкие голоса и музыка. Празднично полыхали красные полотнища. Это был грандиозный легальный праздник КПГ. Но вот призывно зазвучали фанфары, и на трибуну-сцену посреди стадиона вышел мужчина с копной белых волос на голове. По стадиону пронеслось: «Товарищ Седой».

Высокий, крепкий человек, которого многие на стадионе хорошо знали и уважали, начал говорить:

— Греки и гречанки! Дорогие товарищи, друзья! С колыбели грекам поют известную песню о том, что мы не можем жить без свободы. Сегодня мы празднуем день нашей победы, которую мы завоевали в борьбе с новоявленным фашизмом. Многие из вас ценой страданий и лишений, долгих лет заточения принесли нам в подарок этот день. Но борьба, товарищи, не закончена, она продолжается в новой политической ситуации. Борьба за наши права, за возрождение демократической Греции. Сегодня в газете «Ризоспастис» — органе коммунистической партии опубликованы стихи нашего народного поэта Янниса Рицоса с призывом «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Мы обращаемся сегодня ко всем грекам и гречанкам объединиться в борьбе за торжество наших идеалов, за которые отдали жизни многие и многие тысячи наших братьев, сестёр, сыновей и дочерей! Да здравствует свободная Эллада! Да здравствует партия греческих коммунистов!

Весь стадион встал и, запел «Интернационал». Затем к микрофону подошел худощавый бородатый мужчина. «Яннис Рицос», — доносилось со всех сторон. Поэт начал читать стихи. Коротко и ясно — в своей обычной манере, без громких фраз. Никос, слушая строки из знакомой поэмы «Греция», пожалел, что до сих пор не написал к ним музыку. Не успел об этом подумать, как все на стадионе встали, начали вторить поэту.

Много раз в жизни приходилось Никосу подходить к микрофону, но после того, как стадион затих и ждал нового оратора, он почувствовал, что его ноги налились свинцом и он не может справиться с волнением. Никоса встретили долгими аплодисментами, и эта маленькая передышка позволила ему справиться с собой и обрести уверенность. Заиграл оркестр. Никос вдохнул в себя воздух, начал петь:

Певец оглянулся и махнул кому-то рукой. К нему подошли девушка и юноша — его дети — и подхватили песню:

Песня еще звучала эхом над стадионом, когда со всех трибун к сцене побежали, взявшись за руки, молодые греки, повторявшие хором:

Диктор громко объявил:

— Вместе с автором песни Никосом Ставридисом и его двумя детьми поют студенты нашей знаменитой Политехники!

Сквозь шквал рукоплесканий прорвался голос певца:

— Студенты-политехники тоже мои дети. Мы вместе споем песню нашей мечты и победы.

Бузуки заиграли мелодию сиртаки. И Никос запел:

Трибуны поднялись, тысячи людей устремились на поле стадиона. Такого сиртаки еще не было. Танцевал и стар и млад. Наступил день, которого ждали долгие семь лет.

Участники невиданного сиртаки не вернулись на трибуны, они тесно обступили сцену — маленький остров в людском море. Поэтому Никос и не заметил, как ушла Хтония: ее разыскал соседский мальчик. Праздник уже подходил к финалу, когда на стадионе появилась Лулу, не одна — вместе с оркестром бузукистов. Она с трудом пробиралась сквозь огромную толпу к сцене, на которой увидела Никоса… Диктор объявил по стадиону:

— На нашем стадионе находится только что приехавшая из эмиграции известная всем нам гречанка в красной — певица Лулу Ставридис!

Никос был похож на человека, который готов броситься в людское море навстречу своей Лулу. Они долго стояли, отец и дочь, на виду у всех, пока опять не грянула мелодия сиртаки.

Потом в наступившей тишине гречанка в красном сказала:

— Сегодня я увидела столько моих соотечественников, сколько вот так, вместе, не видела никогда. Но сегодня нас здесь могло быть еще больше. В свои дома еще не возвратились десятки тысяч греков и гречанок. Судьба разбросала их по всему миру. Они с нетерпением ждут возвращения на родину. Мы должны поднять свой голос за скорейшее и справедливое решение судьбы греческих эмигрантов. Я спою песню в этот первый день своего возвращения на родную землю, написанную Никосом Ставридисом и посвященную всем грекам, кто сегодня еще на чужбине, а завтра, мы в этом уверены, будет среди нас. Эта песня называется «Кто выгнал людей из отчизны моей».

Раздались первые аккорды оркестра, но неожиданный далекий взрыв ворвался в мелодию. Лулу побледнела и медленно начала опускаться. Никос обнял дочь, рядом оказалась и Хтония. Кто-то крикнул:

— Товарищи, не беспокойтесь, это баллон взорвался за стадионом!

Дома, когда все Ставридисы собрались около кровати Лулу, девушка призналась:

— Та неразорвавшаяся в Риме бомба до сих пор меня преследует. Елену тоже. А песню я все равно спою. И не один раз…

Доктор предупредил, что нервы у Лулу на пределе, нужен хотя бы короткий отдых. Три дня Лулу не вставала с постели, но, узнав, что Никос едет к рыбакам, попросила и ее взять к морю. В машине Лулу села рядом с Самандосом-младшим, с которым уже виделась в Болгарии. Никос и Хтония сели сзади. Когда они ехали вдоль побережья, Никос неожиданно спросил:

— Самандос, легенду об Эгейском море не забыл?

— О семи девушках и семи юношах? Конечно, помню.

— А ведь мы с тобой тогда как в воду глядели.

Самандос, не совсем понимая, покосился на Никоса.

— Говорили о цифре «семь», а потом сами пережили семь хунтовских лет, — уточнил Никос. — Всем досталось. Вот Лулу от каждого взрыва…

— Только те, кто это подстроил, — заметил Самандос, — на свободе остались. Может так получится, что и хунту судить не будут?

— Судить нетрудно, — сказала Хтония. — Справедливые приговоры выносить трудно. Вот Пацакис и разгуливает себе.

— Видели его недавно в одном приморском ресторанчике, — сообщил Самандос. — Внешность свою изменил, но дружок мой, таксист, все равно признал его. Этот Пацакис куражился в своей компании. Горы тарелок разбили. Таксист не выдержал, подскочил и так ему врезал, что эта полицейская ищейка сама стала как разбитая тарелка.

— Молодец таксист! — воскликнул Никос.

— А вы его знаете, дядя Никос?

— Таксиста? Постой, постой, не Тасос ли это?

— Он самый! На острове смерти сам к вам пришел, а сейчас стесняется.

— Пришел! — так громко воскликнул Никос, что Самандос удивленно обернулся. — Не пришел, а был с нами, нашу жизнь спас. Где сейчас Тасос?

— Опять арестовали.

— Из-за Пацакиса?

— Да. Того с разбитой физиономией увезли в больницу.

— К знакомой мадам Бурбулис?

— И та, что с ним была в ресторане, тоже Бурбулис. В полицейском акте ее имя записали. Личная переводчица.

— Ну а Тасос где?

— В Афинах. При хунте там сидел и сейчас…

— Почему ты не сказал мне об этом раньше?

— Видел, как вы заняты — с утра до ночи на стадионе. Да и отец обещал, что попробует помочь Тасосу.

— После возвращения сразу же займемся его делом. Он женат?

— Наша пирейская девушка Рита тоже при хунте была арестована. Поседела после пыток. Тасос уже хотел ее ввести хозяйкой в свой дом, любовь у них давно, да вот выходит, что все ему заменила тюрьма.

Долго ехали молча. Самандос осторожно поглядывал в сторону Лулу, которая, крепко сжав губы, смотрела только вперед.

— Обычная греческая трагедия, — тяжело вздохнул Самандос.

— Когда я читала или слушала древние легенды, мне казалось, что такого в жизни быть не может, — медленно произнесла Лулу. — А в действительности сколько трагедий на маленькой греческой земле — уму непостижимо. За что же нам такая кара?

Лулу обернулась к Хтонии и Никосу.

— За то, — объяснила Хтония, — что наши далекие предки вкусили свободу, вырастили дерево равноправия и справедливости, которое называют демократией. Много поколений греков за это расплачиваются. И кончились ли наши страдания?

— Это зависит от каждого из нас, — произнес Никос. — До земли, где кончились страдания, рукой подать. И вы сами ее видели и знаете. Говорю я о Болгарии.

— Да, но для этого нужна такая революция, как в России. Сейчас нам предстоят главные сражения, — сказала Лулу. — Но у нас из оружия, увы, только песни.

— Их боятся не меньше самого грозного оружия! — воскликнул Никос. — Мы живы и опять все вместе, а наши песни были сильнее тех, кто хотел взорвать бомбу в Риме, подавить Политехнику, поставить на колени Кипр.

На берегу в знакомом месте около лодок показались люди. Навстречу шел Костас, подняв руки в приветствии.

— Не сказал бы, что рыбаки собираются выходить в море, — улыбнулся Самандос. — Помню, дядя Никос, как вы пели: «На заре уплывают лодки, скоро рыба будет в сетях».

Когда Самандос остановил машину, рыбаки степенно подошли и по очереди пожали руки приехавшим. Никос всматривался в их лица и вдруг спросил:

— А где ваш старший, кто говорил тогда о буре?

За всех ответил Костас:

— В бурю погиб наш товарищ Стратос.

Какую бурю имел в виду Костас, Никос не уточнял:

— Мы в старом долгу у товарища Стратоса. В честь него мы будем петь новые песни.

— И о буре тоже, как обещали, — улыбнулся беззубым ртом старик. — Помним, маэстро, тот разговор.

— Всё песни будут для вас, — пообещал Никос. — Даже помощницу привез.

— Рыбаки! — громко объявил Костас. — К нам приехала и дочь товарища Никоса. Помните знаменитых гречанок в черном и красном? Вот одна из них — Лулу Ставридис.

— Спасибо тебе, дочка, за песни, которые хунту на позор всему миру выставили, — первым отозвался на слова Костаса старик.

Обычно сдержанные и немногословные, сейчас рыбаки улыбались и шумно переговаривались. Самандос вспомнил их первую встречу с рыбаками, затем на память пришел рассказ Тасоса, а главное — его слова о рыбаках: «Если ненавидят — так ненавидят, если любят — так любят». Никос был потрясен, что эти простые люди и, казалось бы, далекие от большого мира, слышали о гречанках в черном и красном и как родную встретили одну из них.

В рыбацком стане, куда привезли гостей, приготовления шли полным ходом. Женщины уже возились у больших жаровень с рыбой, накрывали столы, а малышня глазела на незнакомых людей. Никос и Лулу много и охотно пели. Наконец слово взял тот беззубый старик по имени Илиас и сказал, как припечатал:

— Дорогой наш Никос! Знаешь ты душу рыбацкую, вот и решили мы, что будешь ты наши интересы защищать в Афинах. Верно мы решили, рыбаки?

В небе вдруг показался вертолет, его большая тень заскользила по рыбацкому стану, потом по морю…

Никос смотрел на помрачневшие лица людей. Недобрым взглядом рыбаки проводили вертолет, который вскоре опустился на острове Пацакисов. «Что же произошло за эти годы? — подумал Никос. — Хунта ушла, но ее отщепенцы остались. С ними надо бороться не на жизнь, а на смерть».