Рассвет после ночи

БОМБА НА ТРИБУНЕ

В один и тот же день в редакцию московской газеты пришли тревожные вести из Афин и Рима. Они были срочно опубликованы. Сообщалось о том, что в Греции продолжаются преследования участников антинацистского Сопротивления, коммунистов, прогрессивных государственных, общественных и культурных деятелей. Агентами хунты схвачен и брошен в концлагерь известный певец и композитор Никос Ставридис.

Римский корреспондент газеты сообщал: за несколько минут до начала многолюдного митинга в итальянской столице, на импровизированной сцене-трибуне была обнаружена бомба с часовым механизмом. Только случайность спасла от неминуемой гибели греческих певиц, выступающих в знаменитых черном и красном платьях с песнями протеста против фашистской хунты.

На редакцию большой газеты, словно на высокий скальный берег, накатывались мощными волнами сообщения из «горячих точек» планеты, к ним привыкли и поэтому относились с профессиональным спокойствием, но эти две информации нарушили привычный ритм в телетайпной, комнатах сотрудников международного отдела, печатном цехе… Еще совсем недавно в редакции ждали греческого гостя, ждали его песен и рассказов о жизни, о борьбе за свободную Элладу, и вот теперь он в смертельной опасности. Захватившие власть в Афинах неофашисты способны на любые преступления. Это подтверждала обнаруженная в Риме бомба, от которой могли погибнуть две греческие певицы — знаменитая Елена Киприанис и дочь Никоса Ставридиса. Два события, взаимосвязанные друг с другом, были не просто газетной сенсацией, они как зеркало отразили опасную политическую ситуацию в Элладе, призывали к борьбе с наследниками Гитлера и Муссолини, к солидарности с жертвами «черных полковников». После этих публикаций в редакцию хлынул поток телеграмм и писем с выражением искренней солидарности героям Греции. Из Афин был получен подробный обзор событий, связанных с арестом группы Никоса Ставридиса. Юрий Котиков писал, что теперь идет борьба за спасение человека, имя и песни которого хорошо известны не только на его родине. В нынешней Греции, подчеркивал журналист, где невозможно создать даже нелегальный комитет в защиту арестованного певца, многие греки даже под дулами автоматов карателей поют или слушают записи песен Никоса, и этот мощный хор пугает мятежников, не дает фашистскому топору опуститься на голову Ставридиса, который опять на «острове смерти», но продолжает петь.

Для молодого журналиста Котикова, который впервые работал за рубежом, события после военного переворота стали испытанием не только профессиональной подготовленности, но и мужества. Он отказывался верить во все происшедшее, но, действительно, был совершен переворот и был арестован Никос Ставридис. В тот же день, когда журналисту удалось передать в редакцию короткое сообщение о перевороте, была опубликована и статья Никоса Ставридиса «Первая встреча с В. И. Лениным». К сожалению, порадовать Никоса сообщением о вышедшей в свет статье он не смог — на телефонные звонки в доме певца никто не отзывался. Прошедшему слуху о том, что Никос Ставридис в числе первых арестованных в ночь на 21 апреля, Котиков не поверил и был очень рад, услышав голос певца по подпольному радио. Не хотелось верить и второму сообщению о том, что певец все-таки схвачен и ему угрожает смертная казнь. Чем можно было помочь узнику хунты? Котиков испытал чувство удовлетворения, когда узнал, что после его очерка о трагической судьбе греческого певца музыкальная общественность образовала комитет в защиту арестованного.

В кабинете Ясона Пацакиса всегда были свежие Номера газет — греческих и зарубежных, шеф лично просматривал публикации о политической ситуации в стране. После схватки на развалинах античной крепости Пацакис испытывал двойственное чувство: с одной стороны, удовлетворение, что ликвидирована группа и арестован Ставридис, но, с другой стороны, слишком дорогая цена содеянного ввергала его в мрачные размышления. Кроме трусливого господина Дастоглу, все участники археологических раскопок встали на защиту группы, особенно иностранцы. Эти англичане так яростно боксировали, что, казалось, дерутся на ринге за самые почетные призы. Об этом писали многие газеты. По сообщениям получалось, что этот случай противодействия новому режиму в Греции имел международный характер и вызвал огромный резонанс. В Москве даже образован комитет в защиту певца, советские газеты полны антихунтовскими выступлениями. Но если главная цель операции в античной крепости все же достигнута, то в Риме все сорвалось из-за досадной случайности: кто-то заметил провод, запутавшийся с другими около микрофона, и сказал об этом радиотехнику, ну и тот, конечно, обнаружил бомбу. Если бы она сработала в установленное время, турне этих гречанок в черном и красном закончилось. Да, сорвалась задуманная и, казалось, тщательно подготовленная операция «Трибуна». Шум, поднятый прессой вокруг этих событий в Греции и Италии, заглушал «музыку оркестра», которым дирижировал шеф тайной полиции Ясон Пацакис. Тот шум был услышан во всех уголках Греции и воспринят как поддержка в антихунтовском сопротивлении. Еще одна подпольная радиостанция — «Голос правды» объявила о создании в Греции антидиктаторского Патриотического фронта с сокращенным названием ПАМ, а вслед за этой новостью было сообщено о создании КНЕ — Коммунистической организации греческой молодежи. Пацакис знал, что самой главной и самой энергичной силой в этой борьбе были коммунисты. Сколько их было схвачено и брошено в тюрьмы, в концлагеря на безжизненных островах смерти! Десятки тысяч греков и гречанок. Но коммунисты опять поднимаются и дерзко орудуют под самым носом у тайной полиции, и уничтожить их пока не удается. Диктатор в первый день переворота сказал Пацакису, что опасность коммунистического заговора в Греции он будет доказывать компрометирующимикомпартию документами. Но что-то не видно этих разоблачительных бумаг. Только как снежная лавина ширится сопротивление против хунты. Из донесений тайных агентов, действующих за пределами Греции, явствует, что никто, кроме правительственных верхушек США, ФРГ, Испании и Португалии, власть «черных полковников» не поддерживает, больше того — открыто выражаются протесты. А после неудачной акции в Риме поднялась огромная волна возмущений. Кто должен сдержать этот бешеный напор? Службы греческой безопасности — тайная полиция, военная полиция…

Тяжелые думы хозяина кабинета прервал телефонный звонок — заработал аппарат прямой связи с главой хунты. По тону Пападопулоса Пацакис понял, что диктатор находится в состоянии крайнего раздражения. Вскоре, войдя в кабинет диктатора, он был встречен прямым вопросом:

— Перед вашей службой поставлена задача вызывать недовольство наших друзей?

Переспрашивать о «наших друзьях», чтобы выиграть время для правильного ответа, было бы наивно, и Пацакис голосом ретивого служаки быстро сказал:

— Наши друзья решили и на этот раз принять участие в выполнении тщательно подготовленной моими людьми акции в Риме. Из мадридского разведцентра ЦРУ в Рим были посланы специалисты по… радиотехнике. Они откорректировали план операции «Трибуна» и сами взялись за установку… сюрприза с часовым механизмом. Так что все претензии не к Афинам.

— Такой тон и такой совет неприемлем! — повысил голос диктатор.

— Позволю заметить, что и для моей службы тоже.

— Ваша служба ничего общего с делами внешними не имеет. Нам надо все уладить и успокоить наших друзей. Ссориться с ними не входит в мои планы, как, надеюсь, и в ваши, господин Пацакис.

— Да, но такие осечки, как в операции «Трибуна», могут возникнуть еще, и тогда не просто недовольство — на наши головы будут ниспосланы все громы и молнии…

— На вашу голову, уважаемый шеф тайной полиции.

— От этого никто не гарантирован.

— Представьте себе, что наши друзья не предъявляют претензий к другой полиции.

Сильнее удара по своему престижу шеф тайной полиции еще не испытывал. Ему был приведен в пример генерал военной полиции — человек, который только и. думал, как отодвинуть на второй план старого служаку Пацакиса, который, дескать, отстал от современных требований, отдалить его от диктатора. Хорошо зная этого генерала, Пацакис хотел предупредить Пападопулоса, что военной полиции нельзя давать слишком большую власть, что ее шеф и глазом не моргнет и если надо, арестует самого главу хунты, а сам займёт его место. Вместо всего этого Пацакис, не показывая обиды, пообещал:

— Господин Пападопулос, верная вам тайная полиция учтет замечания и впредь не будет вызывать как ваше недовольство, так и недовольство наших друзей.

Пацакис продолжал стоять, несмотря на разрешение диктатора садиться, когда зазвонил телефон. Пападопулос с кем-то долго и любезно разговаривал. «Женщина», — определил шеф тайной полиции и бросил быстрый взгляд на настенные часы: потом он поинтересуется, кто в это время звонил диктатору и о чем был разговор.

— Кстати, господин Пацакис, — уже мягче произнес диктатор после окончания телефонного разговора, — как обстоят дела с нашим островом?

— Он будет вашим, как и все, что самим господом богом дано нашему вождю!

Сочетание «бог» и «вождь», когда речь шла о «главе христианской Эллады», особенно льстило диктатору, он верил в свою миссию — спасти страну от врагов, самыми опасными среди которых были коммунисты. Пацакис хорошо знал и эту слабинку, и то, что обычно следовало за грубой лестью, которая сейчас настойчиво насаждалась в Греции. Но диктатор лишь довольно вскинул голову и заложил руки за спину. «Неужели все еще находится под впечатлением телефонного разговора?» — подумал Пацакис и пожалел, что на сей раз заряд его лести не достиг цели. Обычно же «вождь Эллады» сразу начинал говорить о великой миссии «спасителей нации и христианства», требовал решительно бороться с коммунизмом и тем самым заслужить похвалу всевышнего и друзей на земле.

— Говорят, что ваш остров когда-то предназначался в подарок одной даме, которая превратилась в нашего общего врага? — диктатор продолжил разговор.

— Та дама достойна другого подарка.

— Но она отвергла и это.

Пацакис прямо посмотрел в глаза диктатора, стараясь разгадать смысл сказанного.

— Не теряйтесь в догадках, — будто угадал его мысли диктатор. — Буду с вами откровенен. Я бы хотел видеть в тиши на уютном острове даму, которая того заслуживает. И не хотел бы, чтобы кто-то мешал нам, допустив, другая дама, которая поселилась бы на… вашем острове.

— Это исключается!

— Да, если речь идет о той даме, которая, как вы сказали, достойна… другого подарка. Но, кроме вас, есть и ваш высокоуважаемый папа.

— Мой отец любит сравнивать женщину с бриллиантом в короне. Ваш бриллиант должен быть единственным и неповторимым. Никто под небом Эллады не может позволить себе то, что дано…

Диктатор поднял руку и улыбнулся, давая понять, что он вполне доволен таким оборотом дела. Провожая Пацакиса до дверей кабинета, сказал:

— Ничто человеческое не минет и нас, рабов божьих. Да поможет вам бог в нашем общем деле и в делах… за тридевять земель!

По дороге в свой офис Пацакис думал о том, что имел в виду этот «вождь Эллады» и одновременно агент ЦРУ, действиями которого руководят из мадридского филиала ЦРУ. Пусть диктатор знает, что это известно шефу тайной полиции. Ну а что касается генерала — шефа военной полиции, то жизнь еще покажет, кто действительно работал на «вождя», а кто сам бы хотел быть в этой роли.

Со смешанным чувством обиды, тревоги и неудовлетворенности от разговора с диктатором-выскочкой шеф тайной полиции и вошел в свой кабинет. Первое, что он увидел, на столе цветные фотографии из Рима. У микрофона на трибуне стоит Елена вся в черном, не ведая, что через какое-то мгновение может сработать часовой механизм. Рядом — молоденькая женщина в красном. Приемная дочь Ставридиса. Повзрослевшая, красотой не уступающая даже Елене. А вот они обе с недоумением смотрят, как люди на сколоченной сцене-трибуне разглядывают густую паутину проводов. Крупным планом лицо мужчины с вытаращенными, видимо, от сильного испуга глазами. Сын министра-эмигранта, подвизающийся около двух певиц, Алексис, Агенты-Пацакиса пытались завербовать его, соблазняли большими суммами, но он неожиданно отказался и вот теперь выступает в роли организатора этого турне. Его отец, который среди либералов считался крайне правым, тоже позволил себе резкие выпады против режима диктатуры в Греции, приветствовал создание антидиктаторского фронта, призывал беженцев и эмигрантов включиться в движение за свободную от фашизма Элладу.

Шеф вызвал помощника.

— Куда теперь направляются эти? — кивком показал на фотографии.

— Планируется поездка в Лондон, где их сопровождать будет старый знакомый, байронист Джекобс.

— Джекобс? Какой Джекобс?

— Старший брат археолога Джекобса.

— Он тоже коммунист?

— Всегда им сочувствовал.

— Старший брат поддерживает коммунистов дома, младший в Греции. Попахивает агентурой. Какие у них связи с Москвой?

— Надо выяснить, шеф. С Москвой, надо полагать, связи у двух наших соотечественниц.

— Каким образом?

— После Лондона они должны быть в Москве.