Рассвет после ночи

ЗЛОМУ ЗЛОЙ КОНЕЦ

Далеко от своей родины — в Париже Елена физически ощутила, как над Афинами опустилась ночь фашизма. Казалось, в день ее рождения — 20 апреля, когда в маленьком особняке около Булонского леса собрались самые близкие и дорогие люди, ничего не предвещало того, что Эллада вновь будет ввергнута в долгую ночь. Но рано утром радио принесло трагическую весть — на рассвете 21 апреля 1967 года власть в Греции узурпировала военная хунта неофашистов.

До этого рокового часа было весело и непринужденно во временном парижском обиталище Елены Киприанис. В памятный апрельский вечер было очень оживленно: во всех комнатах зажглись огни, оттуда доносились песни, веселый разговор… Новый привратник Жан — боевой друг погибшего в годы Сопротивления Пьера — вместе со своей женой то и дело бегал в кладовую и на кухню, щедро потчуя гостей. А гостей было много. Словно заранее сговорившись, они съехались в Париж из разных мест. Из Лондона приехал мистер Джекобс, из Египта — певица Акифа, из Милана — давняя подруга, балерина Сильвана, а из Греции — маленький ансамбль музыкантов, который гастролировал в Париже; среди них была Лулу, несказанно обрадовавшая Елену. И еще приехали русские — молодые родственники «красной княгини» Марии и других эмигрантов из знаменитого «Русского дома», которые погибли в годы Сопротивления. Все они помнили о дне рождения Елены Киприанис. Гости знали, что вот уже несколько лет — после смерти ее учителя и наставника Ланжевена — в этот день она обычно не бывает дома, гастролирует, а нынче осталась в Париже, отказавшись от нескольких предложений продюсеров. Сама Елена не ждала гостей. Ей казалось, что, кроме отца и маэстро Ланжевена, да еще Никоса, никто никогда не знал точно о дне ее рождения. Из оставшихся в живых лишь Один человек мог вспомнить и, как всегда, поздравить ее телеграммой или телефонным звонком из Афин. И вдруг такое нашествие: приехали самые даяние, самые желанные друзья. Не было только Никоса. Он прислал поздравительную телеграмму из Афин и еще сообщил: скоро собирается в Россию, где встретится с греческим музыкальным ансамблем, с Лулу, и все вместе они дадут долгожданные концерты. Всех огорчило отсутствие Никоса. Особенно сожалел об этом Джекобс.

— Я перевел стихи друзей Никоса по Макронисосу, чтобы он послушал, как они звучат на языке Байрона, — горячо говорил он. — Муза Сопротивления — это самая яркая и трагическая страница в мировой поэзии нашего века. Она не только рассказывает о том, что было, но и предупреждает о новой опасности. Да, опять стало тревожно в Греции. Не нравится мне эта чехарда с правительственными кабинетами, с переменами премьеров… Как, интересно, сейчас там Никос? Это хорошо, что он собирается в Россию. Там, уверен, очень полюбят его голос…

Словоохотливый англичанин не отходил от Лулу, рассказывая о том, как вместе с Никосом и Хтонией он воевал с фашистами, когда Лулу была совсем малышкой, он подружился с Никосом и гордился этой дружбой, что дети, внуки Джекобса и Ставридиса должны тоже дружить, потому что без братства честных людей трудно одолеть врагов свободы и демократии.

Дружно и вдохновенно гости пели греческие, французские, русские, английские, арабские песни.

— С таким ансамблем все продюсеры мира заключили бы контракты на сто лет вперед, — сказала Елена.

Сегодня она была счастлива. Такое не часто бывало в ее жизни. Под одной крышей собралось столько друзей! Помнится, так было во время последней поездки в Грецию три года назад, когда собирались в доме Никоса, в пирейском клубе докеров, в маленькой кофейне «Самандос»… После тех памятных дней Елена стала совсем другой: иные дела, кроме сцены, живо интересовали ее, особенно все то, что происходило на ее родине. Греческая певица-эмигрантка гневно осудила действия реакции и королевского двора, заставившие уйти в отставку либеральное правительство: «То, что произошло на моей родине, это первый акт большой по-литической драмы, авторами которой являются неофашисты и финансовые тузы типа Ахиллеса Пацакиса. Эта драма должна сойти с греческой политической сцены, иначе опять прольется кровь народа, опять моя родина будет брошена в огонь братоубийственной войны». Голос певицы и трибуна становился все громче, к нему прислушивались.

Артистическая и общественная деятельность требовала много времени, энергии, душевных сил… Елена очень уставала, но еще никогда не чувствовала такого удовлетворения от сознания полезности своей деятельности, как после поездки в Грецию. Она была популярна как певица, и в многочисленных поклонниках ее таланта недостатка не было. Елена была уверена, что популярность певицы — лучшая память об отце, который очень мечтал об этом, и что своим пением она прославляет свою нацию, свою родину. Она поняла, что в то время, когда в Греции происходят правительственные перевороты, когда подымает голову фашизм, когда страну оптом и в розницу продают американцам, когда демократия в опасности, ей, гречанке, нельзя быть посторонним наблюдателем. Она твердо встала на защиту той Греции, за которую погибли ее отец, Мелина Ригас, Селина и Фаэтон, за которую боролись Никос, Хтония, Самандос, Лулу и — многие другие ее афинские друзья.

Об этом и говорили гости в день ее рождения. Говорили греки, которые с особенным почтением относятся к своей соотечественнице, Высоко ценят ее деятельность во имя свободной Эллады. Говорил Джекобс, до слез растроганный ее страстными выступлениями в лондонском Гайд-парке. Говорили французы — очевидцы ее популярности на берегах Сены. Говорила Акифа, которая не только пошла по пути певицы, но и научилась у нее гражданскому служению своему народу. Говорили молодые русские, передающие из уст в уста легенду о дочери греческого маэстро — создателя знаменитого цикла «Прометей»…

И как бы в подтверждение известности греческой певицы поздно вечером в особняк приехали еще человек двадцать. Многих из гостей Елена не знала, но все они знали ее. Это были греческие студенты и эмигранты, французские коммунисты и артисты, просто соседи по улице и друзья Пьера по Сопротивлению, старые знакомые Дени Ланжевена…

Елена была безмерно счастлива. Она только просила гостей уже ничего не говорить о ней, потому что слишком поздно начала делать что-то полезное для Греции. Тогда все согласились и решили просто веселиться, петь, да еще в доме, где хозяйкой является сама муза. Джекобс предложил объявить конкурс на лучшую песню. Приз не за исполнение, а за песню. И когда собралось жюри во главе с Еленой, то Джекобс торжественно вручил приз — портрет виновницы торжества с ее посвящением — очаровательной Лулу.

Гости разошлись под утро. В особняке остались только Лулу, Акифа и Джекобс. Они договорились, что днем поедут в «Русский дом», а вечером будут присутствовать на первом концерте греческого ансамбля.

Елена не успела заснуть, как в дверь ее комнаты постучали, потом вбежала Лулу.

— Что случилось? — встревожилась Елена.

Лулу смотрела какими-то остекленевшими глазами и не отвечала.

— Что, что случилось? Ну, Лулу, что с тобой? — бросилась к ней Елена.

Словно выйдя из забытья, Лулу тихо произнесла:

— Переворот. Военный переворот. Всех арестовывают…

— Где? У нас? Откуда ты знаешь?

— Радио. Я всегда слушаю радио… по ночам. Чтобы успокоить сердце. В последнее время у нас очень тревожно. И вот… Боже мой!

Лулу разрыдалась.

— Ну, а Никос, Никос? — спросила Елена, ошеломленная страшной вестью.

— Арестовали. Одним из первых…

Елена стала нервно крутить колесико радиоприемника. На разных языках встречали дикторы утро нового дня. Все они подтвердили то, что сказала Лулу: на рассвете в Греции произошел военный переворот. В Афинах, Пирее, Салониках и других городах начались повальные аресты греческих патриотов.

Елена поспешила в греческое посольство, где узнала все подробности военного переворота, имена заговорщиков, среди которых был Ясон Пацакис. Грозные тучи опять заволокли небо Эллады. Еще одна черная весна пришла на греческую землю.

Потрясенная случившимся, Лулу не хотела выступать вечером на концерте, но Елена уговорила Лулу петь именно сегодня, чтобы выразить свой гнев против нового разгула греческой реакции и американской военщины. Лулу согласилась.

До начала концерта на сцену вышла группа греческих эмигрантов-демократов. Зал встретил их стоя. Слово было предоставлено Елене Киприанис. Зал рукоплескал, скандировал имя греческой певицы. С трудом сдерживая волнение, Елена начала говорить:

— Сегодня рано утром на греческой земле совершено преступление не только против моего народа, но и против всего человечества. По указке и с ведома Центрального разведывательного управления США в Греции совершен военно-фашистский переворот. Тюрьмы, концлагеря, даже стадион в Афинах переполнены арестованными патриотами, коммунистами, участниками Сопротивления, героями нации. Сегодня мы говорим: мы с вами, наши многострадальные отцы, матери, братья, сестры, дети. Мы слышим гулкое биение ваших сердец, понимаем ваши тревоги, ваше горе. У нас общее горе. Мы уверены, что все честные люди на Земле скажут «нет» заговорщикам и их американским хозяевам. Справедливость, Свобода и Демократия восторжествуют на земле героической Эллады! Скоро наступит день, грядущий день, когда придет наша долгожданная победа. Для этого мы не пожалеем своей жизни. Перед лицом человечества клянемся, клянемся, клянемся! Да здравствует Элефтери Эллада!

В зале творилось что-то невообразимое. Люди кричали, аплодировали, скандировали… А греки на сцене плакали: но это не были слезы отчаяния…

Концерт начался с исполнения гимна Греции. Все встали. Продолжали стоять и тогда, когда на сцену вышла Лулу и сказала, что споет песню Фотоса и Рицоса, которую они написали за несколько дней до ареста и которую не успел спеть Никос Ставридис. В зале воцарилась такая тишина, что казалось, все перестали дышать, боялись шелохнуться… Лулу смотрела большими, немигающими глазами в зал, где люди ждали обещанную песню. Печально и протяжно, как плач греческих женщин, запела Лулу:

Елена часто бывала в этом большом зале пела здесь, и слушала других, но еще никогда она не слышала, чтобы здесь так сильно и взволнованно прозвучала песня-призыв, песня-клятва, песня-набат. Лулу несколько раз повторила заключительные слова песни. А ее все не отпускали со сцены.

Елена смотрела на тех, кто пел и плакал, смотрела на своих друзей и совсем незнакомых людей и с тревогой думала, что трагедия Греции вновь повторилась. Опять в смертельном поединке огонь схватился с пеплом. Но пеплу не удастся загасить огонь Прометея» Нет, не удастся! Эта уверенность была и в неспетой песне людей, которые заслуживали почетные лавры, но которых опять заковали в кандалы.

Кованый сапог растоптал лавры героев Сопротивления. Набатный перезвон колоколов смешался с лязгом кандалов. Но воистину злому делу будет злой конец.