Рассвет после ночи

ТОВАРИЩ СЕДОЙ

У него, конечно, были имя и фамилия, но о них мало кто знал, даже самые близкие друзья по партии и Сопротивлению. С годами, все привыкли к подпольной — кличке, которая так крепко к нему пристала, что иначе его и не называли; даже в партийных и партизанских документах он тоже так значился. Седой так Седой — согласился Григорис Флакидис, он сам привык к этому прозвищу, отзывался только на него. Уже в двадцать лет его стали так называть из-за поседевшей головы. С того времени прошло уже два раза по двадцать лет, а товарищ Седой, казалось, внешне и не менялся, хотя жизнь его не баловала. Человек неукротимого духа и стойкости, Седой от трудностей и лишений становился крепче, как сталь от долгого и жаркого огня.

Никос познакомился с товарищем Седым на острове Идра, уда подростком приехал на летние каникулы к бабушке. Тогда Никос не знал, что еще довольно молодой мужчина с симпатичным, мужественным лицом и шапкой густо посеребренных волос скрывался здесь от преследования. На маленький остров боялись совать свои носы не только шпики, но и отряды карателей — так было испокон веков, со времен частого чужеземного засилья в Греции, когда турки и другие оккупанты предпочитали обходить стороной бунтарские острова. Дом Ставридисов на холме неподалеку от живописного идринского залива всегда был открыт для добрых гостей: заходи, путник, будет тебе и хлеб и вода, да еще чарка крепкого узо или стакан терпкой рецины. На огонек старого ставридиевскрго дома и зашел седой человек, осмотрелся и понял: здесь живут хорошие люди. И еще приметил юношу, который был хоть и очень любознательным, но смутно представлял себе мир с его многосложностью, противоречиями, надеждами. Приехавший из Афин Никос напоминал морское судно без руля и ветрил — легкую добычу для бури и подводных рифов. И вот тогда товарищ Седой дал ему прочесть книгу Ленина — единственный экземпляр, который имел с собой в идринском подполье! Когда Никос сказал, что прочитанное открыло ему глаза на многое в мире, разделенном на бедных и богатых, он подарил юноше эту книгу, наказал беречь ее и обязательно дать прочитать его сверстникам.

Седой и Никос подружились. Затем неоднократно встречались в Афинах. Позже Никос прочитал многие произведения Ленина, познакомился с трудами выдающихся коммунистов-революционеров, стал политически образованным человеком. В годы антинацистского Сопротивления он оказался в большой партизанской дружине, которой командовал капитан Седой. Часто бывая на грани верной гибели, они победили. И опять вступили в новую борьбу: с английскими интервентами и предателями из королевского окружения. Прошли все трудности и невзгоды гражданской войны, познали трагическую участь патриотов свободной Греции, оказавшись в страшнейшем из концлагерей — Макронисосе.

Никос Ставридис стал известен в стране своими песнями и своей борьбой. Многие, особенно молодые греки, приходили за советами, за поддержкой к популярному певцу и коммунисту. Сам же Никос по-прежнему шел к товарищу Седому, к своему боевому капитану: знал, что тот всегда поможет, поддержит, посоветует. Вот и сегодня после телефонных разговоров Никос пошел к товарищу Седому в центр Афин — туда, где выпускалась коммунистическая газета и где собирались вышедшие в последние годы из заключений деятели партии. Ему и хотел рассказать о трудностях с визой для поездки в Советский Союз, сообщить о статье в московской газете.

Товарищ Седой что-то сосредоточенно писал, когда Никос вошел в комнату.

— Посмотри на это, — неожиданно предложил Седой, указывая на угол комнаты.

Только сейчас Никос заметил в полутьме свой портрет, сделанный художником — товарищем по Макронисосу.

— Две краски нашел для тебя художник, — сказал товарищ Седой. — Два цвета: красный и черный. Отсвет огненного зарева на лице и подступающие со всех сторон тени… У таких, как ты, много друзей, но и врагов тоже немало. А это значит, что борьба не прекращается, что черные силы замышляют новые преступления против исстрадавшегося народа. За ответом чиновника стоят враги, наши извечные враги вроде этого Ясона Пацакиса. Расчет их прост: измученный ожиданием и волокитой Никос Ставридис сам откажется от приглашения. Зачем ехать в Советский Союз такому греку, как ты, который никогда не был среди друзей Пацакиса, и дорогу, указанную Лениным, считает единственно правильной, своей собственной дорогой? Ну а твоя статья — это выражение преданности всех честных греков делу Ленина.

Когда товарищ Седой говорил, он был похож на старого школьного учителя — таких Никос встречал в сельских школах. Но он превосходил их своим жизненным опытом, коммунистической убежденностью, обширными знаниями. Товарищ Седой говорил медленно, четко выговаривая каждое слово, стараясь донести свою мысль до слушателей. Он имел полное право учить, помогать исправлять ошибки людей из своего окружения. Никос поблагодарил за разговор и собрался было уйти, чтобы дать возможность товарищу Седому продолжить свою работу, но старый друг сказал:

— Есть еще один вопрос, Никос. Возникла необходимость кому-то из авторитетных товарищей побывать в Салониках. Там готовятся отметить в мае очередную годовщину гибели Ламбракиса большим маршем в защиту демократии, против Происков королевского двора и американского ЦРУ. В нынешней ситуации дело это чрезвычайно важное. Надо помочь товарищам в Салониках разобраться в политической ситуации, организовать многолюдный марш.

Никос хотел спросить, а как быть с ожидаемой визой, но товарищ Седой опередил его:

— То, что они будут еще волынить, сомневаться не приходится. Тем более вряд ли они доставят тебе удовольствие поехать в Союз в ленинские дни. Ну а если примут положительное решение, быстро вернешься из Салоник. Не теряй времени, дружище, не то еще расхандришься, опустишь крылья, а кому нужен бескрылый орел? Ни Хтонии, ни друзьям, ни самому себе. Поезжай. Самый лучший кислород, скажу тебе, атмосфера борьбы, дорогой Никос.

У товарища Седого была привычка делать сюрпризы — любил дарить что-нибудь друзьям, находил для каждого вещь, которая будет оценена по достоинству. И сейчас он не отпустил Никоса без сюрприза.

— Прочти, а потом возьми на память, — сказал он, протягивая лист бумаги.

Никос с возрастающим интересом читал чьи-то строки: «Товарищ, знаешь ли ты, что ты дал человечеству? Знаешь ли ты, брат мой, в своей честной замасленной робе, какую мечту, какую надежду, какую веру ты подарил людям всего мира? Какую окрыленную юность вселил ты в этот дряхлый ворчливый мир? Здравствуй, товарищ! Дай мне свою руку. Твои друзья в Греции просили тебя расцеловать».

Пока Никос читал, товарищ Седой вышагивал по комнате, но, почувствовав на себе пристальный взгляд, резко остановился:

— Десять, вернее, одиннадцать лет назад, когда один наш общий друг впервые оказался на советской земле, на пограничной станции, он увидел простого железнодорожного рабочего и написал это. Не буду испытывать твое терпение. Это был Яннис Рицос. Желаю испытать это и тебе, Никос. Бывал я там, но тебе завидую, если… поедешь. Рано или поздно, но обязательно поедешь. А это возьми, может, родится музыка.

Рано утром 20 апреля Никос вместе с Хтонией выехал в Салоники. За рулем сидел сын Самандоса — тоже Самандос.

Молодой Самандос был ламбракидом — членом молодежной организации имени греческого героя. Он радовался поездке в Салоники, да еще вместе с известным певцом и его женой, которые в пути могут рассказать много интересного из своей жизни, особенно о годах Сопротивления. Перед тем как отправиться в путь, Никос послал телеграмму в Париж, — поздравление Елене Киприанис с днем рождения. Самандос заметил, что после возвращения Никос и Хтония долго молчали.

Почему же после телеграммы в Париж у супругов Ставридисов испортилось настроение? Не из-за дочери ли, которая в Париже? Спросить бы будто невзначай, но что могут подумать ее родители: по какой, мол, причине интересуется парень Лулой? Ведь Самандос лишь два раза видел и слышал пение Лулы да перекинулся однажды несколькими словами с девушкой после ее выступления в «красном поясе» Афин. Да, никакая это не причина. Но так хочется спросить! Конечно, это можно назвать легкомыслием, мальчишеством, но что поделать, если парень с первого взгляда влюбился в Лулу. Уж кто-кто, а дядя Никос знает, какое это большое чувство, о котором обычными словами и не скажешь. Самандос гордился знакомством с самим Никосом Ставридисом, близкими, дружескими отношениями, знаменитого певца с Самандосом-старшим. Знал из рассказов отца об истории любви Никоса и Хтонии, о том, какие трудности надо было преодолеть двум влюбленным, чтобы соединить свои жизни.

А какая она — любовь Самандоса? И что общего у него с Лулой? Правда, их родители большие друзья, участвуют в общей борьбе, но Лулу отличает от Самандоса завидная популярность ее песен в рабочих пригородах Афин. А он просто сын их большого друга, ничем особым себя еще не проявивший, обыкновенный парень, который больше помогает отцу в уютной кофейне, чем в организации тайных собраний, маршей протестов и мира, в сборе средств для узников лагерей на островах смерти… Но кому и как сказать, что он, Самандос, не только носит гордое имя отца, но готов ринуться в самую опасную схватку, драться за людей, которые собираются в кофейне отца, драться за свою любовь!

— Самандос, ты знаешь легенду о семи девушках и семи юношах? — нарушил молчание Никос.

После мучительных раздумий, вернее, разговора с самим собой Самандос не мог так быстро переключиться и ответить. Вопрос повис в воздухе.

— Что-то не припомню, дядя Никос.

— Посмотри направо, может быть, вспомнишь. — В голосе Никоса было легкое дружеское подтрунивание.

Машина мчалась вдоль берега моря. Дорога как дорога, море как море — ничего примечательного.

— Почему море называется Эгейским, знаешь? — опять спросил Никос.

— Я весь внимание, дядя Никос, — дипломатично ответил Самандос.

— Что это ты заладил «дядя Никос» да «дядя Никос»? В старики меня записал? А самому сколько, а? Постарше нашей Лулы?

Если бы высокая гора слева вдруг поползла в сторону автобана, это не заставило бы Самандоса так сильно вздрогнуть, как последняя фраза Никоса. «Он разгадал мои мысли!» Пронзившая мозг догадка лишила Самандоса дара речи.

— Самандос, дядя Никос, кажется, задал тебе кучу вопросов? — опять вывел его из замешательства голос певца.

— Никос, он же за рулем, — заметила Хтония.

— Ну тогда, — согласился Никос, — послушай легенду, которую сложили древние эллины. Молодым грекам это знать не мешает.

«Сорвался разговор, — опять мелькнула у Самандоса тревожная мысль. — Сорвался разговор о Лулу! Какой я плохой дипломат! Просто болван!»

— Да, кстати, у нас появился новый знакомый, молодой советски журналист Котиков, — сказал Никос. — Совсем недавно он у нас, а столько эллинских легенд знает, что многие в Греции могли бы позавидовать.

И Никос начал пересказывать легенду. Самандос весь обратился в слух, чтобы не пропустить ни одного слова или внезапного, вопроса Никоса и Хтонии.

Легенда была о том, как Тесей, один из древних афинских героев, решил спасти семь девушек и семь юношей, которые должны были стать очередными жертвами могущественного царя Миноса, правившего на Крите. Это была дань царю. Жертв запирали в огромном дворце-лабиринте, и чудовище с туловищем человека и головой быка — Минотавр — пожирало несчастных девушек и юношей. Когда очередные жертвы были готовы для отправки на Крит, Тесей вместе с семью девушками и семью юношами тоже отправился туда, чтобы вступить в единоборство с чудовищем. Тесей смелостью и хитростью победил Минотавра в лабиринте, но навлек на себя страшный гнев царя Миноса и вынужден был немедленно спасаться на быстроходном корабле. Отплывая на Крит, Тесей обещал отцу, что в случае победы над Минотавром черные паруса на его корабле будут заменены на белые. Но забыл об этой договоренности. Старик Эгей увидел приближающийся корабль с черными парусами, понял, что его сын погиб на Крите, бросился с высокой скалы в море. С тех пор море и называется Эгейским.

Впервые услышанная легенда произвела большое впечатление на Самандоса. Но Хтония сказала:

— Что-нибудь и повеселее мог бы рассказать нам, Никос. Как, например, сегодня вечером будет в Париже. Интересно, придет ли Лулу к Елене?

Опять Лулу. Нет, не иначе что они разгадали мысли Самандоса. Но внутренний голос предупреждал: нет, Ставридисы не из тех, кто хочет непременно знать, что в душе у влюбленного парня. Как же тогда быть? Опять промолчать, не поддержать разговор о Лулу?

— Непременно придет! — убежденно произнес Никос. — Она очень любит и уважает Елену.

— Она ей вторая мать, — тихо произнесла Хтония.

Никос не ответил. Опять наступило молчание. Самандос подумал: не успели отъехать от Афин, а сколько загадок — не разгадаешь. И почему певица Елена Киприанис была второй матерью Лулу? Ведь Никос и Хтония — пример большой, долгой и верной любви.

Самандос почувствовал руку на своем плече. Никос предложил:

— Не остановиться ли нам, Самандос-младший, около этих рыбаков?

— Тебе уже есть захотелось? — удивилась Хтония.

— Поговорить, поговорить захотелось, — мягко произнес Никос. Самандос увидел в смотровом зеркале, как Никос помог Хтонии выйти из машины, обнял ее и тихо запел: