Рассвет после ночи

ДРУЖБА ДЛИНОЙ В ЖИЗНЬ

По своему жизненному опыту Никос знал, что человек, имеющий много друзей, имеет и немало недругов. Каждый враг его друга как бы автоматически становился врагом популярного в народе композитора, певца и общественного деятеля. Вот и друзья Шерлока Джекобса были друзьями Никоса Ставридиса, как и враги англичанина стали врагами грека…

Да, много лет прошло после знакомства и начала дружбы с байронистом Джекобсом. Три десятка лет. Вся сознательная жизнь. Никос вспомнил, как это было. В один из дней антигитлеровского Сопротивления Никос Ставридис был вызван в штаб соединения ЭЛАС, которым командовал боевой капитан Седой, и увидел там двух незнакомцев — по виду иностранцев.

После совещания рядом с Седым стоял один из незнакомцев — коренастый мужчина средних лет.

— Никос, с тобой хочет познакомиться наш английский друг капитан Джекобс, — сказал командир.

— Я много слышал о вас, маэстро Ставридис, — улыбнулся англичанин. — Рад познакомиться с вами. Я очень люблю народные песни. Греческие песни прекрасны. Об этом говорил еще наш Байрон, — одним духом выпалил он. — Это чрезвычайно интересно! — продолжал он. — Когда вы успеваете воевать и петь? Я надеюсь, у меня еще будет возможность побывать на вашем концерте.

К ним подошел второй иностранец — высокий, надменный, со щеточкой усов на узком лице. Он — тоже по-гречески — поинтересовался, о каком концерте идет речь. Услышав ответ, холодно усмехнулся:

— Когда говорят пушки, музы молчат.

Все почувствовали неловкость, и в самом большом смущении был капитан Джекобс.

— О, мой коллега просто военный, и больше ничего, — заговорил он, стараясь сгладить неприятное впечатление. — Майор Стэнли артиллерист. Зато он большой мастер своего дела.

— Видимо, так, — согласился Седой. — У нас к музыке свое отношение. Есть песни, капитан Джекобс, которые сильнее сотен пушек. Помните, как сказал Шуман: «Пушки, спрятанные в цветах». Спросите любого в этих горах, и вы узнаете, что певцов здесь почитают так же, как героев и полководцев. А концерт будет, капитан Джекобс, непременно будет.

Конец осени был дождливым, с гор дули холодные, пронизывающие ветры. В один из таких ненастных дней из горного селения, где было расквартировано подразделение ЭЛАС, в долину спустилась группа бойцов. Не замеченные охраной, они залегли у подступов к железнодорожному мосту. Подрывники, скрытые сплошной пеленой дождя, заложили детонаторы. Все ждали сигнала. Люди не разговаривали, боялись даже шевельнуться. Этот мост надо было обязательно уничтожить: через него шли гитлеровские эшелоны с солдатами, вооружением, снарядами, продовольствием для войск Роммеля в Северной Африке.

Накануне операции капитан Джекобс долго разговаривал с Никосом.

— Когда в Каире мне сказали, — рассказывал англичанин, — что предстоит поездка в Грецию, я подумал: это сон. Греция была моей давней мечтой. Я филолог, эллинист, специализировался на творчестве Байрона, еще в детстве был восхищен его подвигом в далекой Элладе. И вот встреча с Грецией. Но с какой? Истекающей кровью, страдающей. И вдруг в этом хаосе войны я слышу звуки песен, вижу одного из лучших певцов. Вы еще только начинаете радовать людей, а рискуете своей жизнью. Отговаривать вас, знаю, бесполезно. Это ваша родина, и вы принадлежите ей.

Никос, выросший в порту, неплохо понимал по-английски, и капитан Джекобс в тот день читал ещё много стихов своего знаменитого соотечественника, звучавших как песни для Никоса. Он пообещал англичанину, что уговорит Фотрса написать музыку к греческому циклу стихов Байрона и споет их. Почувствовав доверие, капитан Джекобс прочел Никосу байроновские стансы:

И когда сегодня отряд под дождем пробирался к мосту, капитан Джекобс и Никос опять оказались рядом. Англичанин сказал:

— А ведь именно такому дню Байрон посвятил вот эти слова:

Англичанин был явно доволен, что вспомнил стихи, написанные словно сейчас, в ненастный осенний день тяжелого и опасного военного года. «Над Пиндом дождь и ветра вой… Над Пиндом дождь и ветра вой…» Эти строки не выходили из головы Никоса, он шел и раз за разом повторял их. И, желая как-то порадовать этого симпатичного англичанина, Никос сказал:

— Это не слова. Это песня, это музыка. Вы ее еще услышите. После боя. Вы меня поняли, капитан Джекобс?

— Понял, маэстро, понял. Будет два концерта. И первый мы сейчас дадим фашистам…

Со стороны Афин показался поезд. И как только, рассекая толщу тумана, он вполз на мост, раздался взрыв, за ним — выстрелы, крики. Фашисты ответили огнем: забили пулеметы, ухнуло орудие.

В горячке боя Никос каким-то боковым зрением заметил, как из-за небольшого пригорка выглянул ствол вражеского пулемета. Не успел он даже прицелиться, как Селина приподнялась с гранатой в руке и тут же упала, сраженная очередью. Никос рванулся к ней, схватил ее гранату и швырнул в пулемет. Взрыв и фигуры разбегающихся фашистов.

На следующий день погибших в бою провожали в последний путь. Взволнованную речь произнес капитан Джекобс:

— Этот подвиг будут помнить и чтить не только свидетели славной греческой эпопеи, но и дети наши, внуки наши! Дорогой ценой дается победа. В боях с фашистами гибнут сыновья и дочери народа. Но они гибнут, чтобы «и смерть в победу превращать!».

Никос был не в силах произнести ни слова. «Сколько жизней, — думал он, — надо положить на алтарь победы, сколько жертв надо принести, чтобы на своей же земле греки могли чувствовать себя греками! Вот и Селины не стало…» Никос вспомнил, как она впервые пришла в подвал, где он скрывался, как они с крыши увидели над Акрополем греческий флаг и как родилась песня, ставшая легендарной в эти трудные годы борьбы с фашизмом. Да, такие люди, как Селина — коммунист и соратник товарища Янниса, — помогли Никосу занять свое место в жизни, в борьбе… Что он скажет Яннису, тетушке Мосхо о гибели Селины? Как это звучит у Байрона: «И смерть в победу превращать!»

После траурного митинга к Никосу подошел капитан Джекобс. Долгое время они шли молча, потом англичанин извиняющимся тоном произнес:

— Простите, мой друг, мое легкомыслие… концерты…

Никос понимающе сжал ему руку, потом долго бродил по улицам. Опять стал накрапывать дождь. Никос поспешил к ближайшему дому и встал под навесом. Он слышал, как по другую сторону навеса, разгороженного деревянной стенкой, встал еще кто-то. Знакомый голос басил совсем неподалеку. Никос прислушался. Английская речь. Да, этот бас принадлежал майору Стэнли. Обычно сумрачный и молчаливый, майор сейчас говорил не переставая. В его голосе слышалась угроза. Шум дождя мешал Никосу разобрать отдельные слова. Но тут зазвенел от гнева голос Джекобса:

— Прошу вас замолчать! То, что я слышу, позор!

Майор Стэнли что-то зло пробурчал в ответ, и разговор прекратился. Никос, не отдавая себе отчета, зачем он это делает, переместился к ним поближе. Первым нарушил молчание майор:

— Этот проклятый дождь, видимо, не кончится. Предлагаю зайти ко мне погреться. Виски и кофе.

— Нет, спасибо, я пойду к себе, — сухо отказался Джекобс.

— Дело ваше, капитан Джекобс. Сразу видно, что вы не служили в колониях.

— Это моя первая и последняя служба.

— Да, она может очень скоро, капитан, оказаться для вас последней.

— Это что, угроза?

— Нет, капитан, просто предупреждение старшего по чину о том, что подданные Великобритании должны отвечать за свои слова.

— Мы с вами никогда не поймем друг друга. Надо вести честную игру, майор Стэнли. Я не скрываю, что восхищен мужеством греков. И убежден, что Греция никогда не будет ни нашей, ни чьей-то колонией. Это доказано еще со времен Байрона…

— Доказано? Кем? — перебил Стэнли.

— Самими греками.

— Ну что ж, попытаются доказать обратное в нашей военной миссии. Или вас тянет в пекло африканских пустынь?

Никос услышал, как один из собеседников вышел из-под навеса и быстро зашагал по улице.

— Ну хорошо же, красная сволочь! — процедил сквозь зубы майор Стэнли, направляясь следом.

«Враг под видом друга, — думал Никос. — Сегодня гитлеровцы, а завтра эти стэнли будут стрелять в нас».

Да, так оно и получилось — стэнли стреляли в участников Сопротивления. Никос опять живо вспомнил, как это было. Первой о том, что англичане угрожают свободе, завоеванной друзьями Никоса, сказала Хтония. О, из угловатой девочки-рыбачки Хтония превратилась в красивую, статную девушку. Особенно хороша она была в белом халате и косынке сестры милосердия. Хтония осталась помощницей известного партизанского хирурга Никифориса. Была санитаркой, потом стала помогать при операциях, «командуя» хирургическими инструментами.

В один день Никос и Хтония были приняты в ряды коммунистов.

Никос оценил твердый характер и сердечность Хтонии, когда она, вернувшись из Пирея, застала Никоса подавленного гибелью Селины. Он помнит, как поразили его слова Хтонии: «У нас не просто печаль, а гордая печаль. Не плакать, а мстить мы должны за нашего товарища».

Вскоре Никосу представился случай увидеть, как храбро сражалась Хтония во время внезапного нападения фашистов.

После первого поцелуя Хтония просто и искренно сказала Никосу: «Теперь мне ничего не страшно. Мы вместе».

Никос как-то показал на дневник и сказал:

— Последний аккорд. Точка. — Но, увидев печальное лицо Хтонии, спросил: — Что с тобой? Тебе жаль расставаться с горами? В долине нас ждет мирная жизнь. Понимаешь, мы скоро будем петь и танцевать.

— Ты думаешь? — с сомнением спросила Хтония.

— А почему бы и нет? Разве мы не заслужили? На «гри-гри» с дедом Андреасом мы отправимся в море, в открытое море! Наловим рыбы и закатим пир на весь Пирей!

— Не будет пира, — хмуро произнесла Хтония.

— Почему?

— А потому, что в Пирее английские корабли.

— Ну и что? Они же наши союзники.

— Союзники? Ты думаешь, что все такие, как капитан Джекобс. Да и самого Джекобса давно уже нет в Греции. А вот если на кораблях такие союзники, как тот Стэнли, ничего хорошего не жди.

— Ты что-нибудь слышала?

— Англичане требуют разоружить нас. Понимаешь? Разоружить ЭЛАС.

От веселого настроения Никоса не осталось и следа.

— Кто тебе сказал? — спросил он.

— В штабе, говорят, получено распоряжение. Сдать оружие. Разоружиться.

— Нет, нет, тут что-то не то. Ты меня извини, но я пойду и все сам узнаю. Жди меня здесь.

Хтония осталась ждать. Вдруг ее взгляд остановился на дневнике. Почти каждый день Хтония видела, как Никос что-то писал. Однажды Никос сказал, что дневник он ведет не только для себя, что о годах Сопротивления должны знать все. И еще Никос сказал в тот день, который Хтония никогда не забудет: в дневнике много слов о ней. Да, в тот день они условились, что поженятся после освобождения Греции, что сыграют свадьбу в Пирее.

Никос долго не возвращался, и Хтония решила идти в штаб. Около небольшого здания, украшенного красными знаменами, кумачовыми лозунгами, национальными флагами, портретами руководителей и героев Сопротивления, толпились бойцы ЭЛАС и крестьяне. Над толпой стоял гул голосов. Хтония услышала, как бородатый, увешанный гранатами и пулеметными лентами партизан горячо говорил:

— Знаем мы этих англичан. Не о нас они заботятся, нашу страну хотят прикарманить, хомут на нас надеть. Пусть попробуют! Для тех, кто захочет погасить наше солнце, у нас есть порох!

Значит, верно, что англичане хотят присвоить их победу? Хтония поискала глазами Никоса, но в большой толпе разыскать его было невозможно. Вдруг она увидела, как группа людей направилась к деревянной трибуне. Человека, который поднял руку, призывая собравшихся к тишине, Хтония сразу узнала: товарищ Седой.

Бурлившая толпа замолкла, приготовилась слушать, что скажет этот еще не старый, но рано поседевший в тюрьмах и ссылках человек, убежденный коммунист. Несколько дней назад на этой же площади товарищ Седой, весь сияя от радости и счастья, поздравлял их с победой: гитлеровцы были изгнаны из Греции! А сегодня товарищ Седой был озабочен и сдержан. Он начал говорить глухо, преодолевая внутреннее волнение, но в напряженной тишине его слова были слышны всем. Седой сказал: под нажимом командования английского экспедиционного корпуса, который высадился в Греции, нынешнее правительство требует разоружения тех, кто организовал Сопротивление и ценой огромных потерь изгнал врага.

— Первый ответ на это, — повысил голос Седой, — наше решительное «охи!». Нет, этому не бывать!

Заканчивая свою речь, Седой сказал, что скоро состоятся переговоры руководства ЭАМ и командования ЭЛАС с теми, кто требует разоружения Народно-освободительной армии.

— От нас в Афины поедут три делегата, — сообщил Седой. — Товарищ Никос Ставридис. Все его знают?

Толпа дружно ответила: «Зна-а-ем!»

Были названы имена еще двух делегатов.

У Хтонии перехватило дыхание. Она не сводила глаз с трибуны, на которой стоял Никос.

Хтония так и не дождалась Никоса после митинга — он еще долго совещался в штабе. Увиделись только на следующее утро, перед отъездом Никоса в Афины.

— Военное положение сохраняется, — объяснил Никос. — Все остаются на своих местах. Наша делегация вернется дней через пять. Держи связь со штабом. Там будет известно все. Если сниметесь отсюда, Хтония, из моих вещей захвати с собой, пожалуйста, ноты песен и дневник.

Хтония уже привыкла к превратностям судьбы. Но сейчас, когда, казалось, все страшное позади, когда они с Никосом готовились к поездке в Пирей, к долгожданной встрече с родными, с друзьями, с Лулу, такая неожиданность привела ее в отчаяние. С трудом сдерживая слезы, Хтония молча шла рядом с Никосом к зданию штаба. Никос говорил, что все должно уладиться, что нельзя не считаться с такой силой, как Народно-освободительная армия, что происки командования английского экспедиционного корпуса, королевского двора и греческой верхушки обречены на провал.