Рассвет после ночи

ЦВЕТОК ИЗ МЕСОЛОНГИ

— Если день выборов можно сравнить с оперой, то годовщина Политехники — увертюра к ней, — говорил по дороге в институт Никос своим друзьям — англичанину и советскому журналисту, которым даже показалось, что композитор на ходу сочиняет музыку об этих взаимосвязанных друг с другом событиях.

За день до выборов в парламент Греция отмечала годовщину подвига Политехники. Рано утром 17 ноября перед длинной железной оградой института было многолюдно. Через новые ворота, около которых, как горькая память, лежали поверженные танками старые, медленно вливался людской поток. Первые цветы и венки были возложены на эти покореженные и обожженные огнем железные ворота, на которых погибли студенты «первого заслона» против танков, грозно выстроившихся год назад у ограды. Институтская территория походила на кладбище: там, где погибли студенты, выросли холмики из принесенных цветов, а на них были имена и фотографии молодых героев. Из репродукторов громко разносились оставшиеся для истории, записанные в Кровавом ноябре призывные слова участников восстания. Никос как вкопанный остановился у входа на территорию института, услышав звонкий, полный тревоги девичий голос. Он узнал этот голос. Никос вздрогнул, до боли сжал кулаки, когда над самой головой раздались слова Нисы: «Греки! В этот момент танки наводят свои орудия на здание института!» Казалось, что сейчас живая Ниса предупреждает об опасности и призывает греков встать на защиту восставших студентов. Никос настороженно оглянулся, но поверженное железо старых ворот заставило его осознать, что все услышанное и увиденное в эти минуты в Политехнике — вчерашняя боль и гордость Греции, страница истории борьбы с хунтой…

После освобождения Никос много раз приходил на этот «островок свободы» поклониться подвигу и памяти «девушки в белом». С большого фотопортрета на него задумчиво и вопросительно смотрела Ниса, словно спрашивая: все ли она сделала в трагический час Политехники? За Никоса ответил Шерлок Джекобс, будто почувствовав во взгляде Нисы вопрос, обращенный к ее друзьям:

— Я только что видел на большом щите слова, написанные знаменитым греческим поэтом и моим другом, о том, что у этих поваленных ворот мы снова даем клятву бороться до последней капли крови во имя жизни и свободы. Эта девушка, которая первой отдала свою жизнь, как греческие героини древности, кажется мне розой, не успевшей расцвести. Нет, не только греки, все человечество не забудет подвига «юной гречанки.

Англичанин опустился на колени и бережно положил на могильный холм цветок.

— Из Месолонги, — тихо произнес мистер Джекобс. Ярко-красный, как капля крови, полевой цветок был полузасохшим, но бархатная плотность и блеск лепестков делали его вечно живым маленьким чудом природы.

Никос крепко сжал руку Джекобса, с волнением сказал:

— Наш Еврипид говорил, что подвиг не умирает с героем, а переживает его. Так стало с Байроном. Так будет и с Нисой, со всеми героями. Спасибо тебе, Шерлок, за этот вечно живой цветок.

Котиков вспомнил, что англичанин взял с собой, несколько цветков с места гибели Байрона в Месолонги, подумал, что тот увезет в Лондон эту дорогую реликвию, но вот, оказывается, один из них Джекобс принес с собой в Политехнику, положил на могилу Нисы Гералис.

По радио выступали оставшиеся в живых участники восстания в Политехнике. Диктор назвал имя молодого поэта Александра Сарандиса.

— Сын Рулы, — заметил Никос.

Поэт сказал, что прочтет стихи своего учителя, который одним из первых поспешил на зов восставших студентов.

— Это стихи о подвиге греков в борьбе с фашизмом, — объяснил он и стал декламировать:

По радио уже выступал другой поэт, а трое друзей словно вслушивались в отзвуки только что услышанных стихов. И не заметили, как к ним молча подошла седая женщина — мать Александра Сарандиса.

— Рула! — первым заметил гречанку англичанин.

Рядом с Рулой стоял незнакомый седовласый мужчина.

— Мой брат, — представила его Рула.

— Мы слышали ваши стихи, — обрадовался англичанин. — И думали, что Александр прочтет по радио…

— О, мы условились, что это сделаю я, — быстро ответил поэт. — Очень рад, что познакомился с вами, товарищи. Мне пора к микрофону.

— Можно и я с вами? — спросил мистер Джекобс.

— Такому гостю мы будем очень рады, — сказал поэт и вместе с англичанином направился к входу в институтское здание.

Никос и Котиков остались на площади. Через некоторое время услышали, как поэт объявил, что вместе с ним в институтской радиостанции находится гость из Англии, известный ученый-эллинист и исследователь творчества Байрона Шерлок Джекобс. Котиков невольно посмотрел на маленькое кроваво-красное пятно — бархатный цветочек из байроновского Месолонги, алевший среди моря других цветов. А над площадью уже гремел голос английского гостя:

Затем Шерлок Джекобс объяснял, почему он начал с этих строк Байрона:

— Еще раз Афины рухнули ровно год тому назад! Когда танки пошли на штурм самой сильной и самой красивой крепости в городе. От их таранного удара рухнули не только эти железные ворота, которые вечно будут напоминать о позорном деянии вандалов нашего века. В субботний день 17 ноября рухнули Афины, а под их руинами остались фашистские временщики. Сегодня мы возлагаем цветы на могилы греческих героев, и слезы застилают нам глаза. Сегодня мы клянемся памятью вечно живых героев Политехники, что фашизм не пройдет!

После англичанина прочитал свои стихи о Политехнике брат Рулы. Вечная тема.

Продолжил сын Рулы. Александр напомнил, что говорилось в стихотворении, написанном в тот день, когда «черные полковники» дали приказ утопить восстание студентов в крови, но и сами стали жертвой преступного безумия:

Оказалось, что у этого известного четверостишия есть продолжение — доклад инквизитора своему начальнику об успешно выполненном задании.

Из репродукторов донеслись первые аккорды оркестра бузукистов, и Никос Ставридис запел свою песню о полковниках, которые вместо уготовленной скамьи подсудимых оказались на экзотическом острове Кея. Но певец убежден:

Женский голос объявил по радио: «Начинается показ фильма-хроники о событиях, происшедших здесь год тому назад». На экране замелькали кем-то отснятые — в спешке, кое-как, лишь бы успеть, — кинокадры. Политехника в великом противоборстве: из здания выбегает девушка в белом платье, бросается навстречу танку, исчезает под черной махиной; с железных ворот и ограды падают изрешеченные автоматными очередями студенты; каратели идут по трупам своих жертв; высокий полковник с перекошенным от злобы лицом стреляет из пистолета в черные репродукторы…

— Этих киносвидетельств достаточно для того, чтобы в греческом Нюрнберге повесить главарей хунты! — гневно произнес Шерлок Джекобс.

— Час возмездия придет! повторил слова из песни Никос.

Котиков спешил все увидеть и услышать, что происходило в Политехническом институте. Он записывал слова выступлений, беседовал с участниками прошлогодней трагедии, фотографировал скорбящих людей…

Все участники митинга на территории Политехники затем присоединились к длинной колонне демонстрантов на улице.

— Идут к американскому посольству, — объяснил Никос.

Котиков сфотографировал эту мощную манифестацию.

— Ничего подобного в Афинах не видел, — признался он.

— Да, сотни тысяч афинян вышли на улицы, — сказал Никос.

— А впереди матери убитых студентов, — грустно произнесла Рула. — Боже, я тоже могла быть среди этих безутешных гречанок. Вот ведут под руки мать девушки в белом. Она совсем больная, но вышла вместе со всеми…

Никос остановился, вглядываясь в гречанок в черном, шедших в первых рядах. Он поспешил к женщине, которая шла, опираясь на плечи двух молодых гречанок. Это была мать Нисы. Никос не мог простить себе, что до сих пор не побывал в доме этой пожилой гречанки, дочь которой отдала свою жизнь за свободу. Он поздоровался с матерью Нисы, поцеловал ее руки. Говорить в этом шуме было трудно, но Никос все же поинтересовался, не трудно ли больной женщине идти пешком по длинной дороге к американскому посольству. Мать Нисы решительно покачала головой. За матерями убитых шли ветераны компартии, среди которых Никос увидел товарища Седого, а рядом с ним еще одну женщину в черном — Елену Киприанис. В этой колонне афинян было много знакомых ему людей. Плечом к плечу шли известные политические деятели и писатели, кандидаты в депутаты парламента и актеры, мэр столицы и старый священник… Колонну «сопровождала» радиостанция в автофургоне. То и дело по радио объявлялось, что манифестация афинян движется по «маршруту вечно живой памяти» — от Политехники до здания с американским флагом. По этому «маршруту» двигались в прошлом ноябре к Политехнике танки военной диктатуры. Все знали, что действиями карателей руководили из серого здания со звездно-полосатым флагом. Из репродукторов громко раздавались требования: «Американцы, вон из нашей страны!», «Долой американские и натовские базы на греческой земле!», «Янки, уходите из Греции!», «Позор вдохновителям трагедии в Политехнике!», «Хунту на скамью подсудимых!»

У здания американского посольства участники демонстрации стали громко скандировать, требуя ухода янки из их страны, привлечения к ответственности правительства США и ЦРУ за бесцеремонное вмешательство в дела страны…

Джекобс подошел к Никосу и сказал:

— Не хотел бы я сейчас быть американцем.

— Да, греки умеют любить и ненавидеть, — произнес Никос.

Эти слова услышала Елена, которая пробралась сквозь толпу к своим друзьям и спросила:

— Кого это любят и кого ненавидят?

— О, лучшего примера быть не может! — воскликнул англичанин. Любят, — Шерлок Джекобс поклонился Елене, — и… ненавидят, — кивнул на здание посольства. — Факты, как говорится, налицо.

— О, факты, факты! — улыбнулась Елена. — Но поговорим о ненависти. Да, они достойны нашей ненависти! Все наши беды от них. Сидят за океаном, а здесь пакостят. Кто вернет этим несчастным матерям убитых детей? От горя и ненависти бедные женщины почернели.

— Елена, вы сказали, что больше не будете в черном? — спросил англичанин.

— Завтра буду в красном.

— Почему именно завтра?

— Шерлок Джекобс, вы не догадываетесь?

Елена перевела взгляд на Никоса, который в этот момент разговаривал с отцом Алексиса. Англичанин заметил любопытство во взгляде певицы. И все же спросил:

— Елена, так о чем я не догадываюсь?

Елена зашептала на ухо своему собеседнику:

— Завтра победит один из двух… любезно беседующих. И я буду в красном.

И так широкое лицо англичанина расплылось в улыбке, что стало похоже на смеющееся солнце с детских рисунков.

— Все нитки, иголки, пуговицы и прочее для нового красного платья, прекрасная Елена, будут заботой вашего верного слуги. Как в Париже, — весело произнес он.

— Конечно! — согласилась Елена, наблюдая за беседующими соперниками.

Когда Никос, наконец, подошел, Елена спросила:

— Как же деятель, который смотрит в сторону Запада, принял участие в антиамериканской акции?

— Для любого деятеля в наше время это весьма престижно, надо полагать, — ответил Никос.

— Один из способов заигрывания с народом, — с иронией произнесла Елена.

Шерлок Джекобс положил руку на плечо Никоса и заговорщически сообщил:

— А завтра Елена прекрасная будет в красном платье.

— В честь какого события? — не понял Никос.

— В честь победы одного нашего друга!