Книжка 15 Март 1960 г. — март 1961 г.

Москва — Мурманск — Баренцево море — атомоход «Ленин» — Крым — Москва

Ничего я не боюсь,

Я на Фурцевой женюсь!

Буду щупать сиськи я

Самые марксисткие!

Брошу я хорошего,

Выйду за поганого.

Пусть ребята говорят,

Что и я Гаганова!

(Подслушал в студенческом общежитии)

* * *

Я лежу с чужой женою,

Сиськи мягкие крутя.

То, как зверь, она завоет,

То заплачет, как дитя.

У времени свои законы.

О, молодость! О, комсомол!

В кармане, где носил гондоны,

Ношу я нынче валидол.

(Авторство приписывают Михаилу Светлову)

* * *

Жители некой неведомой планеты переговариваются друг с другом, меняя цвет своей кожи. По их телу всё время бегут разноцветные волны. Они то темнеют, то светлеют, то ярко вспыхивают, то угасают. Выражать свои мысли и чувства они могут гораздо точнее и тоньше, чем жители Земли.

* * *

Петр Александрович Мантейфель.


Вчера в «Известиях» прочёл о смерти профессора Петра Александровича Мантейфеля. Я знал его, бывал у него дома весной 1959 года. Он жил в настоящей московской коммуналке с велосипедами и сундуками в коридоре. Комната Мантейфеля — узкий «пенал», сумрачная, неуютная, с единственным окном на стену дома в тёмном дворе. На всех вещах в комнате — налёт многомесячного запустения. Одна стена — высокие полки с пыльными книгами. На другой стене — рога оленя и охотничье ружьё. Под полками стоял небольшой письменный стол, уставленный какими-то случайными вещами: микроскоп, разновесы, пишущая машинка, листы, исписанные детским корявым почерком.

Пётр Александрович говорил напевно, с особой мягкостью, присущей старикам. Я подумал, что он рад моему новому приходу, так как со мной можно поговорить. Очевидно, он очень одинокий человек. Заочно я познакомился с Мантейфелем ещё в своём довоенном детстве, когда прочёл его замечательную книгу «Рассказы о животных». Он долгие годы проработал в Московском зоопарке и сделал для него много полезного. И теперь он с радостью вспоминал разные случаи из жизни животных, рассказывал о своей работе в зоопарке. Я не задавал вопросы, он сам переходил с одной темы на другую.

Пётр Александрович почти совсем ослеп, на машинке ему печатала племянница, с которой он меня познакомил, удивительно неприветливая женщина лет 30–35, живущая где-то под Москвой и изучающая крыс. На машинке она составляла картотеку небольших новелл, которые Мантейфель писал (или диктовал?) для своей будущей книги. Он предполагал, что их будет около 200, показывал мне их тематический список, некоторые уже были написаны, я отобрал несколько, и они были опубликованы в «Комсомолке».

Уже тогда Пётр Александрович выглядел плохо: дряхлый, бледный, слепой. Он числился профессором Ветеринарной академии, но работать, конечно, уже не мог. Мне говорили, что у него есть сын, известный учёный, доктор наук, но в это трудно поверить, разглядывая ту убогость, в которой он жил.

* * *

Мы мышата боевые,

Любим щели половые.

(Стишок из детской книжки-раскладушки)

* * *

Все мы — дети Солнца. Сегодня первый по-настоящему весенний день. Неистово чирикают воробьи, и даже лужи какие-то весёлые. И ото всей этой карусели немного кружится голова.

13.4.60

* * *

«Сколько миллионов лет назад появился на Земле человек, и в каком месяце?»

(Из письма читателя)

* * *

На встрече в Домжуре 23 марта академик П. Л. Капица сказал любопытную фразу:

— Истина не рождается из истины. Истина рождается из ошибок…

* * *

Академика Ивана Павловича Бардина, вице-президента АН СССР, я видел много раз, чаще всего на различных собраниях, пресс-конференциях. Говорил с ним дважды: в МГУ на 5-й ассамблее МГГ и в его кабинете в президиуме АН, где я был вместе с Михвасом в конце декабря 1959 года, буквально за несколько дней до смерти академика.


Иван Павлович Бардин.


Бардин был высокий, сутулый, грузный, но не толстый старик с седеющей крупной головой. В глаза бросались его холёные красивые руки, что удивительно с учётом его далеко не аристократического происхождения. Лицо по-стариковски тоже очень красивое, с породистым носом, в котором особенно резко были очерчены тонкие ноздри, с мохнатыми седыми бровями, под которыми почти не видны были глубоко сидящие глаза, поэтому улыбался он только ртом. При медлительности речи, долгих, каких-то больных паузах (впечатление было такое, что ему трудно говорить), мысль его работала отлично. Он много вспоминал из давно прошедшего, называл имена и названия книг. Охотно рассказывал о своих поездках за рубеж и по Союзу. Летом 1960-го он собирался в Индию.

Бардин в молодые годы был учеником знаменитого русского металлурга Курако и прославился потом на строительстве одного из флагманов индустриализации — Кузнецкого металлургического комбината. Очевидно, он был призван уравновешивать интеллигента-президента своим практически пролетарским происхождением.

Мы пришли по поводу статьи для предновогоднего номера газеты. Бардин читал статью (её, понятно, написал М. В. Хвастунов), иногда делал замечания, тоже весьма трезвые и логичные.

Пока он читал, я оглядел кабинет. В кабинете стояли большие часы похоронного боя, два стола (письменный и для заседаний), несгораемый «медведь». Два больших окна выходили на клумбу перед зданием Президиума. На письменном столе, кроме чернильного прибора и телефона, лежали образцы чёрного металла, маленькие слитки, срезы рельсов, запёкшиеся металлические капли… Тут же — мраморный, безвкусный барельеф Сталина.

Одет Бардин был в добротный дорогой тёмно-синий костюм, новую голубоватую рубашку со скромным галстуком. На ногах — штиблеты без шнурков, какие носят генералы.

Статью он подписал (знаменитый бардинский «крючок» вместо автографа) без большой правки. Потом разговор зашёл о молодых металлургах. Я попросил его написать статью — обращение к молодым металлургам, и он обещал к лету написать. Михаил Васильевич просил его быть рецензентом новой михвасовской книги «Металлы и человек». Бардин согласился. Когда мы уходили, он проводил нас до дверей кабинета и немощно пожал нам руки.

Рассказывали, что неделю спустя Бардин умер в своём рабочем кабинете от сердечного приступа. В Академии был большой переполох.

В январе 1960 года в Чепеле мне рассказывали, как Бардин приезжал в Венгрию. Вспоминали его и в Керчи весной 1959 года.

* * *

Из книги «Умныя речи, красныя слова великих и невеликих людей, собраны, записаны и изданы П. К. Мартьяновым в двух частях. Издание второе. Спб… 1890» (из фондов Ленинской библиотеки).


«Мир подробностей ещё ждёт своего микроскопа».

«Гений состоит в умении отличать трудное от невозможного».

«Солдаты — цифры, которыми разрешаются политические задачи».

Наполеон


«Что не удалось в полдень, то удастся вечером».

Цезарь Борджиа


«В тот день, когда дипломаты начнут говорить правду, они обманут всех».

«Не играя в карты, вы готовите себе печальную старость».

«Дайте мне человека, который за всю жизнь написал хоть строчку, и я вам докажу, что он заслуживает смерти».

Талейран

(В данном случае Талейран лишь перефразирует кардинала Ришельё, который говорил: «Дайте мне две строчки честнейшего человека, и я сделаю его достойным виселицы».)


«Женщина слаще жизни и горше смерти».

Соломон


«Россией управляют столоначальники».

Император Николай I


«Садись за жизненный пир, но не облокачивайся».

«Не поднимайте пыли на жизненном пути».

«С несправедливой родиной поступай, как с матерью: храни молчание».

Пифагор


«Надежда победить даёт победу, а уверенность в победе — отнимает её».

Тит Ливий


«Короли не бывают больны».

Людовик XIV


«Никогда счастье не ставило человека на такую высоту, чтобы он не нуждался в друге».

«Путь от Земли к звёздам нелёгок».

Сенека


«У меня умён да учён не тот, кто учился, а кому прикажу быть учёным».

Граф А. А. Аракчеев


«Ничто не сравнится с гордостью счастливого негодяя».

Еврипид


«Если бы не было роскоши, не было бы и нищеты».

«Мало полжизни, чтобы написать хорошую книгу, и полжизни, чтобы исправить её».

«Не увеселений недостаёт нам, а умения сделать их привлекательными».

Жан Жак Руссо


«Что слишком глупо, чтобы быть сказанным, то поётся».

«Скептицизм разрушает всё и даже самого себя».

Вольтер


«Острова — это цветы морей».

Виктор Гюго


«Применение науки составляет особое умение, гораздо более высокое, чем сама наука».

Бэкон


«Дети боятся темноты, а мы нередко пугаемся света».

Лукреций


«Чтобы любить людей, надо немногого ждать от них».

Гельвеций


«На всё нужно законное и плодотворное содействие времени».

Граф Поццо ди Борго


«Блажен, кто ничего не знает: он не рискует быть непонятым».

Конфуций


«Наука — бездна, которая глубже океана».

Монтескьё


«Преувеличение — это ложь честного человека».

Де Местр


«Брак — это лихорадка навыворот: он начинается жаром и кончается холодом».

Гиппократ


«Россия столь могущественна, что она никогда не присылала мне подарков».

Иоанн, абиссинский негус


«Самая большая трата, какую только можно сделать, это трата времени».

Теофраст


«Двадцатый век будет веком эфира».

А. Г. Столетов


«Я не знаю занятия, которое требовало бы более обширных знаний, чем живопись».

Леонардо да Винчи


«Женишься ты или не женишься, верно лишь то, что ты раскаешься в том, что сделал».

Сократ


«Тело, имеющее во всех частях своих глаза, не может не казаться уродливым. Так точно и государство должно быть уродливым, если все его подданные сделаются учёными».

Ришелье


«Омары на столе — красные кардиналы морей».

Жюль Жанен


«Философия и медицина сделали человека самым разумным из тварей; гадание и астрология — самым безумным; суеверие и деспотизм — самым несчастным».

Диоген


«Судьба была всегда против меня во всех моих предприятиях».

Император Карл VII


«России не нужны научно развитые женщины».

Князь В. П. Мещерский


«Он подмешивает кровь к своим краскам».

Гвидо Рени о Рубенсе


«Учение доброе и основательное есть всякой пользы корень, семя и основание».

Пётр I


«Книги вредны, если разноречат с Кораном, и бесполезны, если в них то же самое, что в законе Магомета».

Калиф Омар, отдавая приказ сжечь великую библиотеку в Александрии.


«Хороший опыт стоит больше, чем умозаключения, хотя бы и мозга, подобного мозгу Ньютона».

Гемфри Дэви

* * *

Загадка: «Не пил, а как пьяный. Перо валится из рук, а сам с ног падает. Что это такое?» Ответ: Голованов 21 апреля 1960 года.

* * *

Бывает такое дурацкое чувство, когда начинаешь ко всему уныло придираться, так уныло и бесталанно, что самому противно. Нет сил подняться до уровня негодяя, и ощущение, что ты — не более чем мелкий пакостник, тяготит душу.

* * *

С берега все корабли кажутся больше, чем они есть на самом деле.

* * *

Конфеты из сои, похожие на геморроидальные свечи.

* * *

Звуки. Бабушка шаркает ногами, будто спичка по коробку. Птица за окном кричит так тонко и визгливо, словно сухой бумагой протирают мокрое стекло.

* * *

Поэты говорят: у любви свои законы. А на самом деле вся сила любви — в её абсолютном беззаконии.

* * *

На стене столовой атомохода «Ленин» — большое резное деревянное панно. Слева — женщины в русских национальных одеждах провожают крутогрудую ладью. Выше — затёртый во льдах парусник с гордым острым форштевнем. Рядом — под всполохами полярного сияния высокотрубный «Ермак» ведёт через ледовые поля караван. Чуть пониже — бежит с барабана в лунку трос с приборами и рвётся из рук исследователей упругий шар радиозонда. А справа — в нагромождении льдов высится чёрный корпус и белоснежные надстройки «Ленина».

* * *

Через ледовые поля толщиной около 70 см атомоход идёт спокойно со скоростью 6–10 узлов.

* * *

Капитан Пономарёв жаловался журналистам, что когда «Ленина» перегоняли из Ленинграда в Мурманск, американцы сбрасывали в струю позади атомохода на парашютах приборы, измеряющие радиацию, и называл их поведение «нетактичным», поскольку «Ленин» шёл в нейтральных водах. Я что-то ничего не понимаю. А если бы «Ленин» шёл в наших территориальных водах, это было бы «тактично»?

Пономарёв начинал ещё капитаном на «Ермаке» в 1928 году. «Ленин» — его 12-й корабль и 7-й ледокол.

* * *

За переход из Питера в Мурманск атомоход израсходовал 500 грамм урана-235. Обычному ледоколу такого водоизмещения потребовалось бы 3 тонны мазута или 4,2 тонны угля.

* * *

На атомоходе есть секция классической борьбы и секция бокса. Помост для штанги. Готовятся участвовать в Олимпиаде пароходства.

* * *

Аполлон Петров, пензенский поэт, выпускник факультета журналистики прислал в «Комсомолку» стихи:

Мы запустили в небо спутник,

И он взлетел на небеса.

Не только спутник запустили,

Мы запустили в небо пса!

И вот теперь не пьяной дракой,

Наукой славен наш народ!

О, я хотел бы быть собакой,

Чтобы взлететь на небосвод!

* * *

Всё-таки Россия не перестаёт удивлять на каждом шагу: в сельпо Красково продают шербет!

* * *

Жизнь стремит свой бег в коммунизм, а Цацкин из Бреста опять прислал в редакцию проект «вечного двигателя».

* * *

Огненные всполохи со всех сторон. При каждом ударе молнии земля словно вздрагивает, ослеплённая и удивлённая. В их свете листва на деревьях кажется голубой, как у марсианских растений.

* * *

Просто удивительно, как иные собаки похожи на своих хозяев!

* * *

Из письма тов. Кохно (Киев): «Запольским, на глазах директора и парторга в общежитии института, имея жену и детей в другом городе, было организовано сожительство с работницей института Герасимовой В. на глазах у всех молодых специалистов, проживающих в этом общежитии, которая после прекращения этого была уволена «по собственному желанию» в город Чернигов. Каково же истинное лицо этого коммуниста в свете вышеизложенного?»

* * *

Клуб черепаховедов. Общество поощрения солнечных затмений.

* * *

«… насилу изнасиловали…»

* * *

«В своем великом открытии истинных законов движения планет Кеплер исходил именно из наблюдений, собранных Тихо Браге. Как выразился Кеплер, благодаря искусному полководцу Тихо Браге, ему удалось обойти все военные хитрости бога войны[51], открыв таким образом основы всей современной астрономии».

Из предисловия к книге Персиваля Ловелла «Марс и жизнь на нём». Одесса, 1911 г.

* * *

«Для науки, то есть для познания и понимания Природы и её путей, не существует национальных границ. Научные работники в Англии с глубокой грустью узнали о разрушении больших обсерваторий в Пулково и в Симеизе, которые в прошлом внесли столь важный вклад в астрономические знания. Я с надеждой смотрю на их быстрое восстановление и переоборудование, и я убеждён, что в будущем развитии астрономии участие Советского Союза будет весьма значительным».

Москва, июнь 1945 г. Предисловие Г. Спенсер-Джонса к русскому изданию его книги «Жизнь на других мирах». ОГИЗ, 1945. Спенсер-Джонс — нынешний (с 1945 г.) королевский астроном, директор Гринвичской обсерватории.

* * *

«Для наших потомков в отдалённом будущем вопрос о жизни на Марсе не будет уже больше ни загадкой, ни проблемой, требующей решения; эта жизнь исчезнет, уйдя за пределы познания и воспоминаний. Таким образом, для нас эта проблема представляет тем более жгучий интерес, что ей уже недолго существовать».

Персиваль Ловелл, «Марс, как пристанище жизни» (конец XIX века).

* * *

Так как трудно представить себе расстояния, измеряемые биллионами километров, то удобнее заменить их моделью, более доступной нашему воображению. Допустим, что у нас имеется пустой шар, по объёму равный Земле, то есть 12 700 км в диаметре, и что в этот шар брошено полдюжины теннисных мячей — они могут летать по всем направлениям, отскакивая от стенок после удара. Вероятность, что два таких мяча столкнутся, почти такая же, как вероятность столкновения двух звёзд».

Г. Спенсер-Джонс. Жизнь на других мирах. ОГИЗ, 1946. С. 185.

* * *

Начало ненаписанного рассказа. «В детстве я очень много дрался: родители назвали меня Адольфом. Те, кто пошёл в первый класс в 1941-м, поймут меня сразу…»

* * *

Тётя Наташа покрасила уборную зелёной эмалевой краской. От ацетона кашель какой-то чахоточный. Но запах быстро улетучился, и теперь уборная пахнет солдатиками. Да, да, вот точно так пахли новые оловянные солдатики. Впрочем, они были не оловянные, они были из какого-то сплава, который не паялся. Паять я их пробовал в Омске много раз, особенно лошадиные ноги у кавалеристов, но ничего не получалось. Такой же запах был у гранат, настоящих, не игрушечных. Я нюхал их в 1943-м.

Солдат бросает гранату и вдруг чувствует этот запах, запах игрушечных солдатиков…

Нос запоминает всё несравненно прочнее, чем глаза и уши.

* * *

Очень интересный журнал «Изобретатель» за 1929 год!


Альберт Эйнштейн. «Массы вместо единиц».

«Изобретателем я считаю человека, нашедшего новую комбинацию уже известных оборудований для наиболее экономичного удовлетворения человеческих потребностей.

…Без знания нельзя изобретать, как нельзя слагать стихи, не зная языка.

…Образовывать коллектив изобретателей я бы не советовал, ввиду трудности определения настоящего изобретателя. Я думаю, что из этого может получиться только общество укрывающихся от работы бездельников. Гораздо целесообразнее образование небольшой комиссии по испытанию и поощрению изобретений. Я думаю, что в стране, где народ сам управляет своим хозяйством, это вполне возможно.

Изобрести — это значит увеличить числитель в следующей дроби: произведённые товары / затраченный труд».


Валериан Владимирович Куйбышев, «Проблема изобретательства».

«Нам нужно добиваться того, чтобы каждый производственник, каждый хозяйственник сам искал бы изобретения, относящиеся к той или другой области, к тем или иным узким местам в его производстве».


Михаил Кольцов. «Да, там — по-другому».

«Общеизвестно, что гениальный изобретатель кино француз Люмьер остался на старости лет почти без куска хлеба. О нём вспомнили к тридцатилетнему юбилею кино, и на торжественном собрании в Париже нищий старик «удостоился» сидеть рядом с кинематографическими тузами-миллионерами, сделавшими головокружительные карьеры на его изобретении. Американский инженер Давид Бьюик, построивший известную всем автомобильную конструкцию «Бьюик», бедствует, живя в том самом городе Детройте, где ворочает сотнями миллионов долларов одурачившая его автомобильная компания. Четыре миллиона машин с именем Бьюика на радиаторе бегают по свету, а сам их старый конструктор перебивается уроками геометрии, плетётся в школу на трамвае. Об этом писали газеты, но компания «Бьюик» сочла лишним установить пенсию хотя бы в 50 долларов человеку, которому она всем обязана».


Николай Погодин пишет в журнале о молодом изобретателе — комсомольце Михаиле Курневиче, которого в Новосибирске пригласила работать в Германии дочь немецкого миллионера Элеонора Стиннес. Ему обещали миллионы, виллу, автомобили. Он отказался. Работал за печкой в бараке, подошвы сапог подвязывал верёвками, из 25 рублей, которые зарабатывал, 17 тратил на опыты.

И вот прошло более 30 лет. Кок сложилось жизнь этого Курневича? Где он сейчас? Жив ли?


Академик А. Крылов: «Нельзя предвидеть будущих форм изобретательства, нельзя указать, над чем должны работать изобретатели. Изобретать по заказу нельзя».


Надежда Константиновна Крупская. Из ответов на вопросы журнала «Изобретатель» (1929. № 2).

«До сих пор изобретатели очень мало обращали внимания на домашний труд работницы и крестьянки. Между тем, этот труд непомерно тяжёл, требует очень много времени. У женщины не остаётся совершенно времени на повышение своего культурного уровня, на общественную работу. Усовершенствование орудий домашнего труда работницы и крестьянки (стиральные машины, прялки и т. д.) имеет большое значение. Необходимо, чтобы изобретатели обратили внимание на эту сторону дела. Надо вызволять женщину из домашнего рабства. Думаю, что изобретатели из рабочей среды не могут пройти мимо такого рода изобретений».


Профессор О. Д. Хвольсон написал очень интересную статью о «вечном двигателе» (№ 2).


Ю. К. Милонов. Интересные факты из статьи «Какие препятствия стоят на нашем пути».

Над созданием «вечного двигателя» работали такие проницательные люди, как изобретатель прядильной машины Ричард Аркрайт, изобретатель паровоза Джордж Стивенсон, Роберт Майер, открывший закон сохранения энергии.

Английский инженер Брентон изобрёл «ногастый» автомобиль. Американский часовщик Фич строил вёсельный пароход. Французский портной Тимонье конструировал «рукастую» швейную машину.

Французский астроном Арго[52], открывший один из способов измерить скорость света и силовые линии магнитного поля, будучи членом палаты депутатов, высказывался против постройки во Франции железной дороги. Главный его довод: езда по холодным и сырым тоннелям вредно отразится на здоровье путешественников.

Наполеон Бонапарт, несмотря на положительный отзыв учёной комиссии, считал пароход Роберта Фультона «шарлатанством».

Паровоз изобрёл кочегар Джордж Стивенсон. Динамомашину изобрёл в 38 лет модельщик Зиновий Грамм, который до 30 лет был неграмотный. Спектроскоп — шлифовальщик стёкол Иосиф Фраунгофер.

О яблоке Ньютона известно всем. Майер открыл закон сохранения энергии, глядя на взмыленных от бега лошадей. Тогда он впервые подумал о превращении движения в теплоту.

Во время первой мировой войны 70-летний Эдисон, задавшись целью в исключительно короткий срок создать завод по получению синтетической карболовой кислоты, работал бессменно 168 часов, не выходя из лаборатории. Девиз Эдисона: «Идти к цели через опыты и учиться на ошибках». В речи на банкете в честь своего 75-летия Эдисон говорил: «Помните, что вы только слуги народа, что вы должны стремиться отдавать народу лучшие свои силы».


«Гений — это способность к бесконечному труду».

Томас Генри Гекели


Интересно, что…

…после смерти Ньютона яблоню (ту самую!) почти сто лет показывали посетителям Вулсторпа, а когда в 1820 году её сломала буря, из обломков сделали стул, который должен напоминать потомкам о роли этого дерева в истории науки.

…Захарий Янсон случайно посмотрел сразу через выпуклое и вогнутое зеркало и изобрёл телескоп[53].

…на Венской международной выставке 1873 года, как утверждают некоторые историки техники, один рабочий перепутал провода двух динамомашин. Так был изобретён электрический двигатель.

…песню «Смело, товарищи, в ногу» написал изобретатель-самоучка Леонид Петрович Радин.

…в бою под Сольферино в Италии 24 июня 1859 года между франко-сардинской и австрийской армиями изобретатель Феликс Надар впервые применил при наблюдениях за противником с воздушного шара фотокамеру. День рождения аэрофотосъёмки.

…безопасные бритвы существовали уже в 1762 году, примитивный граммофон — в 1671 году, водолазный костюм и перископ — в 1702 году. Каучуковая камера была изобретена ещё в 1845 году, но получила распространение только после изобретения велосипеда. «Вечное перо» запатентовано в 1809 году. Обо всём этом писал в конце 20-х годов XX века директор лондонского патентного управления Гом.

…первое открытие рудного месторождения золота на Урале было сделано в районе реки Пышмы крестьянином села Ширташа Екатеринбургского уезда Ерофеем Марковым в 1745 году. Он представил в Горную канцелярию обломки рудного кварца с видимыми в них вкраплениями золота. Канцелярия направила на место находки экспедицию для разведки. Поиски золота оказались, однако, бесплодными. Маркову под угрозой смертной казни велено было указать точно то место, где он нашёл злосчастный кварц. Марков не смог этого сделать, его посадили. Тем временем берг-коллегия указала, что руду надо истолочь и промыть. Но никто из уральских инженеров не был знаком с этой операцией. В 1747 году нашёлся пробирный мастер, который «испытал» песок и глину с берегов Пышмы и обнаружил золото. Маркова выпустили из тюрьмы, но наградить его никому и в голову не пришло.

…асбест открыл на горе Шёлковой рядом с дачей Верхне-Тагильского завода Екатеринбургского уезда крестьянин Софрон Сарга в 1720 году. Этим воспользовался Никита Демидов, открывший в Невьянске фабрику, на которой из асбеста изготовлялись полотна, ковры, скатерти, кошельки.

…академик Вернадский во время минералогической экспедиции на Южном Урале в Ильменских горах работал вместе с неграмотным крестьянином Андреем Лобачёвым. Академик спрашивал его:

— А ну, Андрей, скажи, где же нам закладывать шурф? Куда может пойти эта гранатовая жила?

Андрей садился на корточки, ерошил волосы и уверенно стучал молотком:

— Сюда закладывай, Владимир Иванович! Здесь она пойдёт обязательно… — Он никогда не ошибался.

Об этом пишет профессор Н. Федоровский, который ездил с Вернадским на Урал.


Выписка из архива Уделов за 1831 год:

«Крестьяне Белоярской волости (Урал), отыскивая смолистые пни, самосушник и валёжник для извлечения смолы, нашли между корнями вывороченного ветром дерева несколько небольших кристаллов и обломков зелёного камня. Крестьянин, нашедший их, показал место нахождения своим товарищам. Все они копались в корнях, под корнями и нашли ещё несколько кусочков, из коих поцветистее взяли с собой в деревню и потом привезли для продажи в Екатеринбург».

Так были открыты на Урале изумруды.

* * *

Письмо в редакцию. Читатель просит послать его в космос. Пишет: «…к голоду и холоду неприхотлив, знаком с эволюцией человека, слона и коня…»

* * *

Временно живу на улице с поэтическим названием «Живописная». Это у чёрта на рогах — в Щукино. В 9 утра и в 11 вечера езжу на автобусе, и в это время всегда с надрывом лают собаки. Это собаки Института биофизики, где их мучают радиацией. Над институтом — большая чёрная вытяжная труба, на вершине которой вечером загораются зловещие красные фонари. Через трубу «высасывают» радиацию, а собаки это чуют и воют. Вот тебе и Живописная улица!

* * *

Все меня в редакции зауважали за «Секрет императора Наполеона», да признаться, я сам себя зауважал: работа штучная. Если я найду сокровища, которые Бонапарт украл в Москве, это будет главным подарком к 150-летнему юбилею Бородинской битвы.

1.11.60

* * *

29 ноября вечером вместе с Юрой Зерчаниновым[54] поехали к Эренбургу на дачу в Истру. Дачка с виду неказистая, маленький, весь куда-то накренившийся клочок земли под ней. Лохматая узкомордая Тайга совалась под колёса машины, мы боялись её раздавить. Дверь открыла сухонькая старушка — сестра Ильи Григорьевича. Потом вышел он сам. Эренбург — седой сутулый старик небольшого роста. Гладко выбрит. Растрёпанная голова, мешки под глазами, асимметричное лицо. Удивительно миниатюрные руки, смуглые, с заострёнными пальцами. Зубов во рту мало. Голубые, очень умные глаза. Одет в вельветовую рубашку, поверх которой — курточка с кожаными пуговицами и отделанным шерстью воротником, старенькая и, наверное, любимая. Вельветовые коричневые брюки мешком, без следов утюга. Полуботинки без шнурков и модные нынче носки кубиками. Весь в коричневых тонах.

Много курили. Щёлкали кожаной газовой зажигалкой, похожей на ракушку мидии. Эренбург курил какие-то заграничные сигареты, прилеплял их к нижней губе и подолгу не стряхивал пепел. Сидели на тёплой застеклённой веранде, увитой зеленью. Плетёная мебель покрыта цветной тканью. Одна (закрытая) дверь вела в сад, другая — в кабинет. Там тоже много зелени, книг, лампа на цепи с потолка, картины. Я сидел напротив Эренбурга, и прямо передо мной висела картина Фалька «Цветы».


Илья Григорьевич Эренбург.


Говорили часа три, о чём только не говорили! О Китае, например.

Эренбург говорил:

— Их надо принять в ООН. Но когда они сделают свою атомную бомбу, будет трудно с ними разговаривать… Одна конголезка, очень милая женщина, рассказывала, как в Конго убили её братьев. Китайский делегат сказал: «Жертвы в такой ситуации необходимы».

Странный народ! Я знаю, они могут говорить «у меня умерла жена» и улыбаться. По-моему, нельзя говорить: «Я слышал, что у вас умерла жена» и улыбаться… А бомбу они наверняка сделают. Я помню одного китайца, он работал у Жолио[55]… Очень талантливый… Мне кажется, они думают так: если будет война, Россия и Америка погибнут, половина Китая тоже погибнет, но половина останется!.. Их толкование марксизма поддерживают Бирма, Индонезия, Япония. А Индия — нет! У нас с ними раскола не будет, во всяком случае формального…

Чувствовалось, что китайцев он не любит и не понимает. Говорили о работе над книгой его воспоминаний:

— Сейчас пишу 3-ю часть. 2-я будет опубликована в «Новом мире», в № 1 и 2. По-моему, она слабее первой. Я отдавал читать Твардовскому. Он позвонил на следующий день и сказал, что ему понравилось. Я там пишу о России. Твардовский говорит, что формально будет трудно «пробить» то место, где я пишу о Пастернаке. А по сути, его пугает мой Маяковский. Я пишу о Маяковском по-новому. Он стал каким-то трескучим поэтом. Никто не читает его просто так, дома, придя с работы… Пишу о русской живописи 1920–30-х годов…

Разговор заходит о «лианозовцах» — группе молодых художников, разгромленных в «Московском комсомольце». Эренбург говорил:

— Я был там с Мартыновым[56]. Он их страшно ругал, мне их даже жалко стало. Работают много, но ничего не умеют. Они открывают давно открытое. Если бы выставили Малевича, они бы поняли, что повторяют зады. Весь мир давно уже знает, что абстракционизм пришёл из России, только у нас этого не знают, а это написано во всех историях современной живописи…

Потом говорили по теме нашего визита: хотим заказать статью для «КП».

— Статью написать не могу: я пишу книгу, это — главное. Всё, что я скажу в статье, я лучше и полнее скажу в книге. Кроме того, приходится много ездить. В этом году я уже 10 раз ездил за границу. Вот сейчас 7 декабря снова еду в Италию читать лекции в университетах 4 городов. Надоело? Да, иногда, конечно, не хочется… Зачем я летал в Бухарест? Просидел в президиуме два дня только ради того, чтобы услышать, что китаец ответил конголезке? Но, говорят, надо ездить, иначе с Запада тоже перестанут ездить… Поэтому книга продвигается с трудом.

— Вот вы предлагаете мне тему: «искусство быть зрителем». Это очень трудная тема. Помню, на выставке Пикассо в Москве один мужчина стоял и кричал: «Шарлатан! Шарлатан!» Его попробовали утихомирить, а потом спустили с лестницы. После этого у музея дежурила милиция. А ещё помню дягилевский балет в Париже. В ложе со мной сидел один француз. Он тоже кричал: «Долой! Занавес!» Другой француз ударил его биноклем по голове. «Быть зрителем», то есть решать этическую задачу через искусство, это самое сложное. Пишите о скромности. Это — корень. О скромности поведения, манеры общения, скромности в оценках. Любопытно: работ астрономов почти никто не понимает. Но никто и не говорит, что это — шарлатанство! А о живописи вправе говорить все. И говорят! Этакая беспардонность! Помните эту фразу: «Эта штука посильнее «Фауста» Гёте…»[57] Очень слабая горьковская вещь. И пошло…

Я спрашиваю:

— Илья Григорьевич, мы с друзьями, говоря о вас, всегда недоумеваем: почему Сталин всё-таки не посадил вас? Вы с ним встречались, разговаривали?

— Ни разу. Я бывал вместе с ним, видел его много раз, но говорить приходилось только по телефону. Он сам позвонил мне как-то перед самой войной, мы долго говорили… Он испытывал ко мне какую-то нездоровую любовь (смеётся). Знаю только двух людей, которые с ним спорили и не сели: Литвинов и я. Я вернулся из Испании и снова собирался в Испанию, но мне не давали паспорт. Я написал Сталину. Он позвонил и сказал, что ехать не надо, что Испания кончается, и мне там делать нечего. Я начал спорить. Он рассердился. Но паспорт мне дали, и я уехал. После возвращения из Испании мне почему-то решили дать орден «Знак Почёта». Сталин вычеркнул меня из списков: «Пусть ему испанцы ордена дают!» А ведь до этого сам наградил именно за Испанию орденом Красной Звезды. Нет, он и в любви своей был опасен (улыбается)…

Разговор заходит о современной молодёжи:

— Я различаю три поколения молодёжи после революции. Последнее — ваше. Это поколение молчальников. Вы думаете, это не беспокоит наших руководителей? Конечно, беспокоит! Я говорил об этом с Сусловым. Умный человек, книжник, правда… Что это поколение будет делать, когда придёт к власти? А ведь они уже приходят! Они какие-то бескрылые. Смотрят, где бы получше устроиться, как бы не поехать по распределению… Это болезнь современной молодёжи…

Я говорю:

— Молодёжь всегда ищет, многое воспринимает по-своему и неверно. Ей свойственно переоценивать ценности, изобретать велосипеды. Вспомните ваш же «День второй»…

— В «Дне втором» Володя мучался потому, что гибла старая интеллигенция. Он чувствовал, что гибель её неминуема. Но там есть и Коля, жадный до жизни человек. Он приветствовал всё! Он ел и хорошее, и плохое, и горькое, и сладкое, и от всего был в восторге. Он не знал искусства, но он был в восторге! Это были свиньи, но это были крылатые свиньи! А теперь? Я получил письмо из Магнитогорска: «Хочу знать, как жить рождённым в 1938 году…»

Мы с Юркой задавали Илье Григорьевичу много разных вопросов, в частности просили подсказать автора для статьи. Он назвал Казакевича, Веру Панову, Виктора Некрасова. Кстати, о Некрасове он и до этого вспоминал («Кто из наших писателей знает живопись? Очень немногие. Вот Некрасов, он понимает живопись…»). Несколько раз вспоминал он Слуцкого. Говоря о Пастернаке, обронил такую фразу: «Теперь все, даже Грибачёв[58], считают, что сборник стихов Пастернака надо издать».

Говорили о смелости. Эренбург рассказывал, как к нему пришёл пьяный хулиган из местных, рассказывал о своём стороже Иване Ивановиче. Почему-то вспомнили Павлика Морозова. Потом разговор зашёл о воспитательнице испанских детей. Когда беседа наша коснулась разведчиков, Илья Григорьевич уже нас слушал, но, по моим наблюдениям, слушает Эренбург с меньшей охотой, чем говорит. Говорить он умеет, пауз мало, нить разговора держит крепко, и, чтобы «повернуть» беседу, надо его перебивать, выхватывать из его рук «вожжи».

Собака Тайга тёрлась мордой о мой новый чёрный костюм, оставляя на нём дым белой шерсти. Милая, ласковая, большая собака. Где-то в глубине дома невпопад куковала механическая кукушка: часы показывали совсем другое время.

Было очень темно, когда мы уходили. Он проводил нас до крыльца, сунул нам в руки свою маленькую смуглую ладошку. У меня с собой была его книга «Французские тетради», я хотел попросить автограф, но не решился.

Пройдёт несколько лет, прежде чем я пойму, что все писатели без исключения с превеликим удовольствием ставят автографы на своих книгах. И ещё больше лет, прежде чем сам пойму, как это приятно.

1961 год

Фрагменты из выступления И. Г. Эренбурга в клубе «Дружба» в феврале 1961 года:

— Это трогательно, когда в 1961 году люди говорят об искусстве… Ещё при жизни Чехова в 1888 году уже говорили, что наука обгоняет искусство. Но Жолио-Кюри любил живопись, Ланжевен — поэзию, Эйнштейн — музыку. Спор о гибели искусства смешон. Мне было бы интересно узнать не то, живо или умерло искусство, а сузился или расширился круг его потребителей, это для меня важно…

Родители дают детям образование и думают, что этого достаточно. Знаний только одних точных дисциплин — недостаточно. Какая утилитарная польза от искусства? Такая же, как от ракеты, летящей к Венере: познание мира…

Что такое досуг? Искусство быть читателем и зрителем… Говорили, что Гамлетов столько, сколько актёров играло Гамлета. Неверно. Гамлетов было столько, сколько было зрителей…

Живописная культура у нас более заброшена, чем музыкальная, не говоря уже о литературе. Шостакович — явление долгое и большое. Нельзя за один день осмотреть Эрмитаж, если любишь искусство. Зримый мир, разгаданный художником, даёт полную свободу живописному отражению. Абстрактная живопись существовала всегда. Орнамент — разве это не абстрактная живопись?

Самое противное в человеке — равнодушие. Равнодушие — это торжество мещанской сущности.

Что такое формализм? Это отсутствие идеи, чувства и вдохновения. Хлебников — поэт для поэтов…

* * *

Напечатал «У колыбели звездолётов. Репортаж с испытаний двигателей космических ракет». ЮП[59] считает, что мы всем «вставили фитиль». Я просто рассказал о том, как в 1953 году (бог весть сколько времени уже прошло!) испытывали двигатели для королёвской «двойки»[60]. «Сенсация» эта пахнет нафталином. Не говоря уже о том, что «двойка» — никакая не космическая ракета.

* * *

Ну как можно остаться равнодушным к письму Михаила Августовича Чижевского из Тарту, который прислал целый научный труд с иллюстрациями, в котором доказывает, что атомы вполне можно разглядеть невооружённым глазом, если знать, где надо надавить на глазное яблоко?!

Загрузка...