Заметки вашего современника. Том 1. 1953-1970

Книжка 20 Декабрь 1962 г. — февраль 1963 г.

Уважаемая редакция!

Сегодня весь мир признаёт огромные успехи, достигнутые советской наукой. Наша страна первой запустила искусственный спутник Земли, первым космонавтом стал гражданин Советского Союза, энергетические богатства атомного ядра были использованы в мирных целях также впервые в СССР. В Программе Коммунистической партии Советского Союза сказано: «Дело чести советских учёных — закрепить за советской наукой завоёванные передовые позиции в важнейших отраслях знания и занять ведущее положение в мировой науке по всем основным направлениям». Эти слова стали девизом всей работы наших учёных.

Но нам хотелось бы сейчас говорить не об общеизвестных успехах советской науки, а о том положении, которое, к сожалению, сложилось, по нашему мнению, в некоторых отраслях биологии — одной из важнейших наук современности.

Начало XX века отмечено выдающимися успехами физики. Сейчас многие учёные склонны считать, что начало будущего века, а может быть и конец настоящего станут временем невиданных успехов биологических наук. Но уже сегодня, когда связь между различными отраслями знания стала настолько тесной и неразрывной, что невозможно определить, где кончается биология и начинается кибернетика, а где кибернетика переходит в филологию, — уже сегодня отставание отдельных биологических направлений тормозит целый ряд связанных с ними разделов науки. Кроме того, биология — та самая область знания, от которой люди ждут решения насущных вопросов, дальнейшего подъёма и развития сельского хозяйства и медицины.

Думается, что культ личности особенно тяжело сказался на развитии биологических наук. Именно этим объясняется тот факт, что в некоторых направлениях современной биологии зарубежные учёные добились больших успехов, чем учёные Советского Союза.

Осудив порочную травопольную систему, наша партия, её ленинский Центральный Комитет во главе с Н. С. Хрущёвым ещё раз показали пример настоящей принципиальности в решении важнейших научных и народно-хозяйственных задач. Этот пример должен стать мерилом в нашей дальнейшей работе. Долг советских учёных — помочь партии в восстановлении ленинских норм и в биологической науке.

Это письмо мы адресуем в редакцию «Комсомольской правды» потому, что будущее советской науки, в том числе и биологии, находится в руках тех, кто сидит сегодня за партой, на студенческой скамье, кто сделал первые шаги в самостоятельной работе. В их руки передаём мы, представители старшего поколения, эстафету исследований. Им, строителям и современникам коммунизма, предстоит ещё выше поднять знамя советской науки.

Нам кажется, что публикация статьи молодого учёного, кандидата биологических наук Ж. Медведева в вашей молодёжной газете может быть хорошим началом большого разговора о путях развития биологической науки в нашей стране.

А. Александров, академик, член президиума АН СССР, директор Института имени И. В. Курчатова, дважды Герой Социалистического Труда;

Л. Арцимович, академик-секретарь отделения физико-математических наук, председатель Национального комитета Международного союза чистой и прикладной физики, лауреат Ленинской премии;

A. Берг, академик, председатель Всесоюзного совета по радиофизике и радиотехнике, член Государственного комитета СМ СССР по автоматизации и машиностроению;

П. Капица, академик, член президиума АН СССР, директор Института физических проблем имени С. И. Вавилова, Герой Социалистического Труда;

И. Кнунянц, академик;

М. Лаврентьев, академик, председатель Сибирского отделения, вице-президент АН СССР;

С. Соболев, академик, член бюро президиума Сибирского отделения АН СССР, Герой Социалистического Труда;

B. Сукачёв, академик, заместитель академика-секретаря отделения биологических наук, председатель Всесоюзного ботанического общества;

И. Тамм, академик, лауреат Нобелевской премии, Герой Социалистического Труда;

И. Шмальгаузен, академик;

В. Энгельгардт, академик, директор Института радиационной и физико-химической биологии.

Документ очень интересный, рассказывающий о жизни отдела науки «КП». Осенью 1962 года к нам пришёл молодой биолог из Обнинска Жорес Медведев и показал свою неопубликованную книгу «Культ личности и биологическая наука», в которой он очень доказательно смешивал Т. Д. Лысенко с пищей воробьёв. Зав. отделом науки Михаил Васильевич Хвастунов задумал сделать газетную выжимку из этой книги в размер газетной полосы. Мы хотели прикинуться перед цензурой этакими дурачками, сославшись на авторитет всемирно известных учёных. Главный редактор «КП» Ю. П. Воронов предупредил, что вероятнее всего мы положим на стол партийные билеты, и он вместе с нами, но сбору подписей под письмом, которое написал я, а Михвас отредактировал, не препятствовал. Михвас и я ездили к академикам. Не знаю, сохранились ли эти автографы, но знаю точно, что Л. А. Арцимович, А. И. Берг, П. Л. Капица, И. Л. Кнунянц, В. Н. Сукачёв, И. Е. Тамм, И. И. Шмальгаузен это письмо подписали, я сам был у них дома и при этом присутствовал. Убеждён, что и другие академики, возмущённые поведением Лысенко, тоже подписали бы это письмо, но мы просто не успели осуществить нашу «революционную» затею: в начале января 1963 года было опубликовано постановление ЦК и Совмина о положении в биологической науке, получившее среди учёных прозвище «лоскутного постановления», поскольку построено оно было по принципу «и нашим, и вашим». После его публикации было бессмысленным подписывать это письмо.

Пётр Леонидович Капица, замеченный в склонности к парадоксам, говорил нам с Михвасом, подписывая письмо:

— Что бы вы мне ни говорили, но противоречия стимулируют развитие науки. Вот вы говорите, что Лысенко — лжеучёный. Но ошибки — это ещё не лженаука. Лженаука — это непризнание своих ошибок. Вот я вам расскажу такой случай. Лысенко долго уговаривал Несмеянова организовать поездку всего президиума Академии в Горки Ленинские на его базу. В конце концов уговорил, мы поехали. Прогуливаемся. Лысенко говорит:

— Вот прекрасная иллюстрация к моей мысли, что внутривидовой борьбы не существует[88]. Взгляните, вот стоят две берёзки. Но большая не только не угнетает меньшую, но, наоборот, помогает ей, соединившись корнями!

— Каким образом? — спрашивает Владимир Николаевич Сукачёв, который о деревьях знает всё. — Ведь в России не растут деревья, которые имели бы общую корневую систему. Такие деревья растут только в тропиках. — И он назвал по латыни два каких-то мудрёных названия.

— Да зачем спорить, — вступил в разговор академик Энгельгардт. — Давайте просто выроем эти берёзки и посмотрим…

— Я не позволю нарушать природную среду эксперимента! — закричал Лысенко.

Тут я не выдержал и говорю:

— Трофим Денисович абсолютно прав: условия опыта нарушать нельзя. Давайте так сделаем: впрыснем с помощью обыкновенного шприца большой берёзе радиоактивный изотоп углерода[89]. А потом, даже не прикасаясь к маленькой берёзке, с помощью счетчика Гейгера проверим, есть ли в ней этот изотоп. Если есть — значит, внутривидовой борьбы нет, ведь так?..

Лысенко очень на меня обиделся. Говорит мне:

— Пётр Леонидович!.. Я когда-нибудь позволял себе лезть со своими советами в вашу физику? Так вот и вы, очень вас прошу, в мою биологию не лезьте…

Ну, мне совсем скучно стало продолжать этот разговор, и я пошёл на ферму. На ферме все бычки такие упитанные, гладкие. Я говорю скотницам:

— Какие у вас бычки красивые, гладкие…

А они мне в ответ:

— Так что же им не гладкими быть, коли они питаются вафлями и печеньем. На фабрике «Рот-Фронт» лом печенья и вафель в брак идёт, а нам его привозят…

А вы говорите «лженаука»!..

Академик Иван Иванович Шмальгаузен сказал:

— Я много раз говорил Трофиму Денисовичу, что знаю абсолютно верный рецепт увеличения жирности молока: корову нужно кормить!

У Игоря Евгеньевича Тамма в комнате был полный кавардак. Разбросаны рюкзаки, спальные мешки, альпенштоки, башмаки с шипами и разное другое снаряжение для альпинизма. Но он нас встретил очень радушно, был весел и оживлён, как мальчишка. Рассказал две истории, связанные с Лысенко.

На черноморском пляже подходят к нему двое мужчин и говорят:

— Нам сказали, что вы — физик и могли бы нам помочь…

— Да, я, в некотором роде, физик, — отвечает нобелевский лауреат. — А в чём дело?

— Мы — кинооператоры со студии документальных фильмов и хотели бы понять, почему микроскоп теперь инструмент как бы недействительный?..

— Видите ли, я — не оптик, точно сказать не могу, — отвечает Тамм, — но, насколько мне известно, микроскоп, как и во времена Левенгука[90], инструмент вполне действительный…

— Вот то-то, что вы не оптик, — говорят кинооператоры. — Вы просто не в курсе дело. Мы снимаем фильм об академике Лысенко. И для разнообразия видеоряда мы вставили кинокадры, сделанные через микроскоп. А Трофим Денисович говорит: «Уберите эти кадры. Сейчас столько «учёных» развелось, всё в микроскопы смотрят, а что видят — сами не знают!..»

Вторая история такая. После войны скопилось огромное количество взрывчатых веществ, но находились они в таком виде, что применение их в мирной жизни, скажем, в горнорудной промышленности, было затруднительно. Так вот один инженер, кажется из Донбасса, предложил очень экономичный способ их переработки, который экономил десятки миллионов рублей, за что и был выдвинут на соискание Сталинской премии 2-й степени. Премию инженеру совсем было решили дать, но тут, неожиданно для всех, взял слово Лысенко и «на полном серьёзе» сказал:

— Хватит землю пугать! Не нужны эти взрывы. Земля испугается — и рожать перестанет!..

Январь в Ленинграде. Снежит. То вдруг задует, задует сразу отовсюду, ничего не видно, дома призраками плывут. Зашёл в «Минутку», выпил чашку бульона с пирожком, взял кофе чёрного. Блаженство! Пирожки с грибами — такие вкусные, что попросил завернуть несколько с собой. Ночью пописал немного и вспомнил о пирожках. Надкусил, а там — рис! Почему-то этот обман очень меня расстроил…

Сегодня ходил в Эрмитаж, осмотрел Исаакий, солидно отобедал на 2 рубля. Зашёл к Петру, поблагодарил за город. Пётр работы Фальконе монументален, но хрупок. Посмотрите, какие у него лодыжки. С такими лодыжками такой город не построишь, да и государством управлять трудно.

Как хорошо, что у нас есть этот город! Как многого мы лишились бы, не будь его! Дело не только в его истории, незнакомой другим городам, а в его властном воздействии на русские души. Трудно сегодня без этого удивительного города представить себе облик нации.

Эрмитаж. «Дама в чёрной шляпе» художника Кес Ван Донгена — это героиня книг Александра Грина.

— После свадьбы кулаками не машут!..

(Подслушал в троллейбусе)

Всё искал лицо истинной петербуржанки, но не нашёл. От этого как-то нехорошо мне…

Детский утренник у Акимова[91]. Одни школьники и я. Дети взвинчены не только предстоящим зрелищем, но и тем, что видят друг друга в обстановке, им не знакомой. Смешной мальчик с белой «бабочкой» и в жёлтых ботинках на резиновом ходу. Голенастые, как на подбор уродливые девчонки, обнявшись, ходят в антракте по кругу, как лошади в цирке.

Почти вся книжка № 20 заполнена материалами об Андрее Григорьевиче Костикове (1899–1950). Многие часы беседовал я тогда с его женой — женщиной редкого темперамента, читал его архивы в большой квартире знаменитого «дома на набережной», где он жил. В начале 1963 года я написал о нём большую статью (её, помню, поставили очень красиво — высоким «подвалом» сразу на двух полосах газеты: «нараспашку») как об изобретателе знаменитой «катюши» — боевой ракетной установки времён войны. Я был уверен, что всё так и есть, поскольку и через 13 лет после смерти его называли «учеником Циолковского». 9 февраля на этой статье со звонким названием «Огненная стрела» я получил штамп военной цензуры с минимальными поправками и ликовал. Статья стояла в номере, когда утром в редакции появился курьер в полувоенной фуражке, протянул Михвасу пакет и исчез. В пакете оказалось письмо от 15 января 1957 года, адресованное заведующему редакцией истории естествознания и техники БСЭ Немченко:

Андрей Григорьевич Костиков.

«В 23-м томе Большой Советской Энциклопедии (второе издание) на с. 126 помещена статья о Костикове Андрее Григорьевиче, отмеченном высокими наградами «за большую заслугу в создании нового типа вооружения». Так как мы работали ряд лет совместно с А. Г. Костиковым и нам доподлинно известна его роль в создании нового типа вооружения, то мы считаем своим долгом сообщить об этом.

В 1937–1938 годах, когда наша Родина переживала трудные дни массовых репрессий советских кадров, Костиков, работавший в институте рядовым инженером, приложил большие усилия, чтобы добиться ареста и осуждения как врагов народа основного руководящего состава этого института, в том числе основного автора нового типа вооружения, талантливого учёного-конструктора, заместителя директора по научной части Г. Э. Лангемака. Таким образом Костиков оказался руководителем института и «автором» этого нового типа вооружения, за которое и был сразу щедро награждён в начале войны…

Репрессированные ранее работники института ныне реабилитированы, часть из них, в том числе Г. Э. Лангемак, посмертно.

Просим учесть изложенное при подготовке «Биографического словаря деятелей естествознания и техники» и следующего издания БСЭ.

Член-корреспондент АН СССР, Герой Социалистического Труда

Королёв С. П.

Член-корреспондент АН СССР, Герой Социалистического Труда

Глушко В. П.»

Пожалуй, самое удивительное в этой истории — то, как Королёв и Глушко узнали, что «КП» собирается публиковать восторженную статью о Костикове? Я потом хотел спросить у них, но всякий раз забывал. Так или иначе, но Немченко внял советам ракетчиков: в «Биографическом словаре», изданном год спустя, Костикова нет. Внял и Михвас, сняв мою статью из номера «КП», впрочем, тогда я не понял, что он спасает мою честь и репутацию. Все последующие годы я продолжал интересоваться личностью Костикова. Известен такой факт. Когда после 6 лет заключения в 1945 году Королёв попал в Германию, всем ракетчиком выдавали личное оружие. Разговор у них зашёл вдруг о Костикове, и Королёв, передёрнув затвор пистолета, процедил сквозь зубы: «Пусть я снова сяду, но эту б… я пристрелю!..»

Через 20 лет, незадолго до смерти, Сергей Павлович Королёв навестил вдову расстрелянного в 1937 году директора института И. Т. Клеймёнова. «Когда заговорили о Костикове, — рассказывало мне Маргарита Константиновна, — Сергей Павлович сразу помрачнел. Вы же знаете, он человек суровый, но не злой, о тут говорит: "Таких, как Костиков, добивать нужно! Его счастье, что он умер… Я бы его скрутил в бараний рог…"»

Костикову посвящены многие страницы моей большой книги «Королёв. Факты и мифы» (М: Наука, 1994). Ещё до её выхода, в декабре 1988 года журнал «Огонёк» напечатал мою статью «Лже-отец «катюши»» (№ 50), в которой рассказывалось, какое активное участие принимал Костиков в посадке Королёва и Глушко. У Костикова нашлись защитники: конструктор Л. С. Душкин, инженер Ю. Г. Демянко, историк Ю. В. Бирюков. Назначив сами себя «Комиссией ЦК КПСС», они попробовали устроить мне «проработку», оставшуюся, впрочем, без последствий.

История с Костиковым стола для меня поучительным уроком практической журналистики.

Во время испытаний «катюш» на фронте аэродинамик Михаил Семёнович Кисенко очень хотел «посмотреть немцам в лицо». Пуля попала ему в лоб. В Рузе осталась жена-татарка…

«Если ты в Жлобине умный, то в Одессе — еле-еле дурак».

Директор дома отдыха в Абрамцево пил метиловый спирт, который называли «стенолаз». Пьяного его переехал на мотоцикле главный бухгалтер.

1-й Новоостанкинский проезд[92], 46, кв. 8. Александр Леонидович Чижевский[93]. Говорили о Циолковском, с которым он дружил.

Господи, каким же идиотом я был тогда! До не о Циолковском надо было говорить с великим учёным, а о нём самом!

Хо Ши Мин

Из книги Вальтера Дорнбергера «Фау-2 — выстрел во Вселенную». Москва. Изд-во ИНИ. 1954. Тираж 150 экз. (!!):

Дорнбергер родился в 1895 году, в дни первой мировой войны был артиллерийским лейтенантом в рейхсвере. В 1930 году окончил в Берлине Высшую техническую школу. Работал в управлении вооружения армии как ассистент отдела баллистики и боеприпасов. Тогда же ему было поручено проектирование пороховых ракет для армии. Затем Д. — начальник отдела по проектированию жидкостных ракет в Куммерсдорфе под Берлином. В 1935 году защитил докторскую диссертацию. В 1936 году назначен руководителем всех научно-исследовательских работ по созданию и применению ракет в армии. С начала 1943 года — начальник военной испытательной станции в Пенемюнде, с июня — генерал-майор, с осени — руководитель работ по ракете А-4 (Фау-2). С января 1945 года — председатель комиссии по управляемым снарядам министерства боеприпасов. Одновременно занимался разработкой ЗУР[94].

Начало немецким работам по ракетной технике положил профессор Беккер (позднее — генерал-лейтенант артиллерии), который сделал в 1929 году доклад по ракетам у военного министра[95]. В начале 1930 года капитан Хорстиг сконструировал и построил ракету А-1 длиной 1,4 м и диаметром 30 см с тягой 300 кг, которую и испытали в Куммерсдорфе на базе Вест, где построили первый испытательный стенд. В 1934 году был построен ещё один стенд для испытаний двигателей большой мощности. В декабре того же года на острове Бокум начались первые испытания ракеты А-2, высота полёта которой составляла уже 2,2 км.

Там же, в Куммерсдорфе, в 1935 году начались работы над воздушно-реактивными двигателями для самолётов. Первый сделала фирма «Юнкере» весной 1936 года. Фон Браун сам испытывал его на стенде. Двигатель работал 90 секунд. Его поставили на авиетку «Юниор», а после испытаний — на «Хейнкель-111» в качестве дополнительного двигателя. Первые полёты «Хейнкеля» начались весной 1937 года на запасном аэродроме Нейхарденберг к северо-востоку от Берлина. Самолёт пилотировал капитан Варзиц. Он совершил 2–3 полёта, но во время последнего загорелась проводка в хвосте, Варзиц пошёл на вынужденную посадку и разбил самолёт. Опыты прекратились.

Инженер Делльмейер сконструировал вспомогательные ракетные двигатели для старта тяжёлых бомбардировщиков, которые потом отцеплялись и опускались на парашютах. В 1939–40 годы в Пенемюнде их испытывали на «Хейнкеле-111».

До этого, летом 1938 года в Пенемюнде испытывали первый реактивный истребитель «Хейнкель-176», который сделал несколько кругов над аэродромом. Двигатель, работавший уже 120 секунд, стоял и на новом «Хейнкеле-112».

Ракета А-3 была экспериментальной, лабораторной, А-4 — боевой. А-4 проектировали в КБ Риделя. Долго бились над двигателем. Доктор Тиль, подключив большую группу студентов разных вузов, исследовал работу центробежных форсунок. Фон Браун додумался до форкамер. Автопилот для этой ракеты делала фирма «Сименс», и весной 1940 года его испытывали на самолёте «Дорнье-17М». Один техник-чертёжник предложил делать газовые рули не из жаростойких молибденовых сталей, а из графита. В июле 1936 года доктор Герман привёз из аахенской аэродинамической лаборатории результаты продувок модели А-3 на устойчивость, которые оказались неудовлетворительными. Работы над А-4 свернули.

В конце сентября 1939 года доктор Герман продул третью модель А-3. Результаты были обнадёживающими. Но к А-4 не вернулись, а стали делать ракету А-5 — вариант А-3 с мощным механизмом управления фирмы «Сименс». Модели А-5 делала фирма «Вальтер». Над двигателем для А-5 фирма работала 7 лет. Ещё в декабре 1937 года начались первые запуски с острова Грейфсвальдер-Ойе (1 км в длину, 300 м в ширину).

Германия. Подготовка к запуску ракеты Фау-2.

Там А-5 и запустили летом 1938 года.

В марте 1936 года Дорнбергер, фон Браун и Ридель в Куммерсдорфе сделали проект испытательной станции Пенемюнде на острове Узедом. Аэродинамическую трубу спроектировал инженер-лейтенант Гесснер, измерительную аппаратуру — инженер Рамм.

Первый удачный запуск А-4 (Фау-2) состоялся 3 октября 1942 года.

Присутствовали: полковник Штегмайер (армия), доктор фон Браун (техническое руководство), доктор Штейнгоф (бортовая аппаратура).

Наблюдали за полётом в бинокулярные стереотрубы с 10-кратным увеличением доктора Герман и Курцвек.

Фау-2 ударилась о землю с силой 192 миллиона кгм, что соответствует силе столкновения между собой 50 мощных локомотивов, каждый весом в 100 тонн, двигающихся навстречу друг другу со скоростью 100 км/ч[96].

Стоимость Фау-2 оценивалась примерно в 38 тысяч марок. Стоимость бомбардировщика, считая расходы на подготовку лётчиков, была в 30 раз дороже. Широчайшая кооперация: радиопередатчик, который выключал двигатель ракеты, был создан профессором Вольманом в Дрездене. Интеграторы делала фирма «Крейзельгерете» и т. д.

Неудачи с Фау-2 обострились к началу 1944 года. Экспериментальные запуски до августа 1943 года проводились в Пенемюнде, но после грандиозного налёта британской авиации 27 августа 1943 года их перевели на полигон Хейделагере. Наступление русских в конце июля 1944 года заставило свернуть эти работы. Новая позиция Хейдекраут была построена в лесах в 15 км к востоку от Тухеля. Но в конце декабря 1944 года русские заставили свернуть работы и на этой позиции. В январе 1945 года она была эвакуирована. Был ещё полигон Близна между Вислой и Саном в Польше. В Кеслине, на Балтике под командованием полковника Штегмайера была организована школа для подготовки стартовых команд.

С августа 1944 года германская промышленность выпускала 600 ракет в месяц.

Ракеты Фау-2 стали поступать на фронт с 4 сентября 1944 года. С 6 сентября их уже начали применять. До 27 марта 1945 г. Фау-2 запускались из Голландии, они бомбили южную Англию, Лондон и Антверпен. 1500 были выпущены на Англию, 2100 — на Антверпен.

В сентябре 1942 года в ВВС под руководством штабс-капитана Брее был разработан проект воздушной крылатой торпеды Fi-103, известной, как Фау-1. 26 мая 1943 года в Пенемюнде специальная комиссия решала судьбу управляемых снарядов. Два пуска Фау-2 прошли успешно, Фау-1 — упал. Фау-1 применялись в Арденнах и Рейнской области. По Англии было выпущено 9600, но долетело около 6000.

Над ракетой А-9/10 работы велись с весны 1940 года. Её масса — 87 тонн, из которых 62 тонны приходилось на топливо. Двигатель А-10 за 50–60 секунд работы развивал тягу в 200 тонн, и ракета достигала скорости 1200 м/с. Затем включалась вторая ступень — А-9, и скорость возрастала до 2800 м/с. Предполагалось, что эта ракета могла разбомбить Нью-Йорк. Испытания А-9 состоялись в январе 1945 года.

14 ноября 1944 года в Мисдрое на острове Воллин состоялась демонстрация 60-метровой пушки инженера Кёндерсома, построенной на заводах фирмы «Рёхлинг» в Саарбрюкене. Планировалось построить пушку с длиной ствола 150 метров и дальностью стрельбы 170 км, которая могла бы стрелять со скоростью 1 выстрел за 5 минут.

На следующий день проводились испытания пороховой ракеты «Рейнботе» («Дочь Рейна») длиной 11 м, массой 1650 кг с дальностью 160 км, созданной доктором Вюллерсом в фирме «Рейнметалл». Примерно в то же время на заводах Хейнкеля профессор Вагнер сконструировал ракету «Вессерфаль» («Бабочка»).

Существовал проект оснащения подводного флота ракетами. С лета 1942 года пороховые ракеты запускались с подводной лодки. В дальнейшем предполагалось, что подводная лодка будет транспортировать контейнеры с ракетами А-4.

Пороховые ракеты R-4M для самолётов «Мессершмитт-109» изготовляли в Любеке на заводах фирмы «Дойче ваффен унд муницион».

Все проектные работы по ракетной технике были прекращены в Германии 3 апреля 1945 года.

Ездил домой к Валентину Николаевичу Кузнецову. Он изобрёл «вечный двигатель». В углу маленькой комнаты висит прикреплённая к довольно низкому потолку толстая пружина с грузом внизу. На ней — стрелочка, а на стене — линейка, позволяющая замерять растяжение пружины. Всё!!

Добрый славный старик, но глаза какие-то потухшие. Объяснил мне принцип действия своего «двигателя». Я понял его через минуту. Земля ходит вокруг Солнца и вращается вокруг своей оси, поэтому расстояние между ними меняется постоянно. А значит, меняется сила земного притяжения.

Когда в Москве ночь, сила земного притяжения меньше (расстояние между Землёй и Солнцем увеличивается на длину диаметра земного шара) — пружина сжимается. Днём, когда Москва ближе к Солнцу, земное притяжение больше — пружина растягивается. Ежу понятно! Колебания пружины ничтожны, приделать к ней какой-то механизм, совершающий полезную работу, очень трудно. Но разве в этом дело? Принцип важен, а он очевиден — пружина Кузнецова «дышит»!

Валентин Николаевич додумался до всего этого в ноябре 1950 года. Через три месяца он провёл эксперименты и увидел, что всё работает, как он предполагал. Шесть лет убеждал всех, что это — не «вечный двигатель». В июле 1957 года представитель Комитета по делам изобретений и открытий приехал к нему домой и два часа сидел, как истукан, глядя на пружину. Но в 1960 году Кузнецову всё-таки выдали авторское свидетельство. 10 лет человек доказывал то, в чём можно разобраться за минуту!