Заметки вашего современника. Том 1. 1953-1970

Книжка 16 Март — октябрь 1961 г.

«У нас производство ракет поставлено на конвейер. Недавно я был на одном заводе и видел, как там ракеты выходят, как колбасы из автомата, ракета за ракетой выходит с наших заводских линий».

Н. С. Хрущёв

Как раз по поводу этой цитаты призвал меня ЮП пред ясные очи свои и спросил, что я об этом думаю. Я сказал, что Никита хватил лишку, и на колбасный автомат это, конечно, не похоже, но железнодорожный состав каждую ночь в Россию гонят. ЮП просил подумать, как об этом можно написать. Похоже, что «Автозавод» в Днепропетровске становится для нас «палочкой-выручалочкой». Репортаж с конвейера космических ракет напечатали 20 августа. Репортаж абсолютно пустой, поскольку цензура лютовала на полную катушку. Но ЮП опять ликует. Меня же совесть гложет: ведь ракеты, которые я видел в Днепропетровске, никакие не космические. Конвейера космических ракет у нас нет, это штучный товар.

Из письма в редакцию: «Я, как воин Советской Армии, с большим презрением ненавижу и презираю до сегодняшнего дня любителей спиртного напитка, которые возобновляют старые пережитки.

В. И. Гостев»

Были с Михвасом у Несмеянова[61], который очень мне понравился. Спокойный, видно, что умеет слушать, глаза умные. Удивился, поднял брови, когда я во время разговора без всякого намерения произвести впечатление на президента ввернул что-то про «число Маха». «А вы откуда Маха знаете?» — спросил он с улыбкой. Я сказал, что работал в лаборатории академика Петрова на большемаховых трубах. Это ему понравилось. Разговор, естественно, вращался вокруг Гагарина.

Пресс-конференция Юрия Гагарина. Пошёл на него поглазеть. Маленький! Симпатичный. Какой-то ладненький. Очень обаятельный. При этом страшно боится сказать что-то не то, всё время оглядывается на академика Евгения Константиновича Фёдорова[62], который выбивается из сил, делая вид, что он якобы имеет самое непосредственное отношение к этому историческому событию. Гагарин мне понравился. Самое интересное, что я узнал на той пресс-конференции, что он весил 69,5 кг.

Детская передача по радио: «Робинзон Кукурузо». То-то Хрущёв ликует! Дальше — некуда…

Хрущев на митинге в Тбилиси назвал «Восток» «техническим чудом современности».

Проект письма секретарю ЦК КПСС М. А. Суслову.

Уважаемый Михаил Андреевич!

Мы обращаемся к Вам с этим письмом, чтобы получить от Вас добрый совет и поддержку. Несмотря на то что мы в течение ряда лет работаем в различных центральных органах нашей печати, мы занимаемся одной, на наш взгляд очень важной, работой: пропагандой достижений науки и техники. Опыт нашей работы и работы наших товарищей в других редакциях приводит нас к выводу, что пропаганда научных и технических достижений в нашей стране количественно, а зачастую и качественно, не соответствует уровню развития советской науки и техники, достигнутому в СССР, не удовлетворяет возросших потребностей наших читателей. Мы не будем касаться причин, создающих такое положение. Причин много и, очевидно, они известны Вам. Остановимся лишь на одной, но весьма важной.

Сегодня в нашей стране издаётся лишь пять журналов, пропагандирующих достижения науки и техники. Это детский журнал «Юный техник», юношеские журналы «Знание — сила» и «Техника — молодёжи», журнал для взрослых «Наука и жизнь». Особое место в том списке занимает журнал «Природа», имеющий весьма узкий круг читателей. Таким образом, темпы роста науки и техники далеко не пропорциональны темпам роста органов печати, призванных рассказывать народу о том, что делают, над чем работают, о чём думают наши учёные и инженеры. Было бы неверным сказать, что существующие научно-популярные журналы работают плохо, однако мы считаем, что тематика, степень популяризации и литературно-художественный уровень материалов, публикуемых в большинстве этих журналов, далеки от совершенства. Но даже если все эти органы и будут отвечать предъявленным к ним требованиям, они не смогут, как нам кажется, удовлетворить спроса читателей. Ведь уже сегодня лучшие из научно-популярных журналов — «Знание — сила» и «Технику — молодёжи» — нельзя купить в киосках, подписка на них лимитирована.

Бурное развитие советской науки и техники в ближайшие 20 лет, внедрение вершинных достижений учёных и инженеров в промышленность и сельское хозяйство, повышение уровня образования в стране, большее участие народа в решении научно-технических проблем, реорганизация работы Академии наук — всё это позволяет, как нам кажется, ставить вопрос о расширении сети научно-популярных журналов. Мы предлагаем создать новый научно-художественный журнал под условным названием «Мир науки» — орган Союза журналистов СССР. Журнал должен быть ежемесячным иллюстрированным изданием. Штат работников не должен превышать 20 человек.

Прежде чем написать Вам это письмо, мы долго обдумывали наши предложения. Вряд ли нужно писать здесь обо всех деталях. Мы были бы очень благодарны Вам, если бы Вы смогли принять и выслушать нас.

С уважением

М. Хвастунов.

Я. Голованов.

И. Нехамкин.

Ю. Медведев»

Однако Суслов нас не принял, отфутболил к другому идеологическому секретарю Леониду Фёдоровичу Ильичёву. К этому времени идея журнала трансформировалась в идею ежемесячника формата «Недели», только потолще. И название мы ему придумали: «Спутник». К Ильичёву мы пошли вдвоём с Михвасом, предварительно сверстав «Спутник» и напечатав его в двух десятках экземпляров.

Огромный кабинет. За столом на вращающемся кресле сидит Леонид Фёдорович. Точнее, не сидит, а, упёршись коленками в стол, постоянно крутится вместе с креслом. Слушал вполуха. Глаза пустые. Потом вскочил, подбежал к огромному столу для заседаний, на котором пёстрой кучей лежали журналы АПН[63] на разных языках, принялся их ворошить:

— Вот, смотрите, разве в этих журналах мало пишут о науке? Нам очень важно, чтобы за рубежом знали о наших достижениях… Смотрите, сколько у нас журналов, а вы говорите пять…

Михвас что-то лепетал, что, мол, не в иностранцах тут дело, что у нас есть журнал «Советский Союз», но ведь его нельзя назвать научно-популярным. Ильичёв его не слушал. Миссия наша с треском провалилась…

3.7.61

В Ашхабаде инженер Ф. Зеленьков построил дом, который не боится никаких землетрясений.

Герман Титов подписал в космосе несколько фотографий, в том числе и президенту АН СССР Мстиславу Всеволодовичу Келдышу, но перепутал и написал: «Всеволоду Мстиславовичу». Ошибка обнаружилась уже при вручении. Келдыш сказал, что это — настоящий сувенир и что он этот снимок Титову ни за что не отдаст.

После возвращения Титова из космоса, они с Гагариным поехали отдыхать в Форос на дачу Максима Горького. Я поехал туда, чтобы сделать статью за подписью Титова к годовщине запуска первого спутника. Гагарина увидел первый раз на теннисном корте. Он был очень возбуждён и тут же предложил мне сыграть с ним. Юра приехал в Крым с женой, дочками и няней, Герман — один. Купались, загорали, вечером пошли с Германом в пивнушку, которая располагалась в церкви у самых Байдарских Ворот. Герман находился в состоянии непрерывного восторга. В пивнушку он надел лёгкую курточку на молнии, берет, и, когда мы там сидели, всё спрашивал: «Как думаешь, узнают меня?» Ему и хотелось, чтобы непременно всё-таки узнавали, но одновременно хотелось испытать тайное томление Гаруна-аль-Рашида.

Герман Степанович Титов. Форос, август 1961 года.

Потом появились две делегации: от моряков-черноморцев и от пионеров Артека, обе приглашали в гости. Каманин отказывал, понимал, что всё это для него лишняя головная боль. Космонавты настаивали, потому что на даче они скучали. Сначала решено было ехать в Севастополь. Гагарина и Титова сразу увезли на флагманский корабль, а мы с Жорой Мосоловым[64] пошли гулять по городу, потом сидели в ресторане. Космонавты вернулись очень сильно навеселе. В автобусе пели песни. Остановка на Сапун-горе. Тут оба сразу протрезвели, внимательно слушали экскурсовода, Гагарин записывал что-то в Книге почётных гостей, я их фотографировал.

Наутро я уезжал в Москву, потому что мне надо было доставить к сроку статью, а Юра и Герман собирались в Артек. Я поднялся на верхнюю дорогу, сел в автобус и уехал в Симферополь. На шоссе кавалькада машин с космонавтами меня обогнала. Я не был свидетелем этой злосчастной поездки, пишу со слов других людей.

В Артеке всё было весело и трезво: песни, пляски, красные галстуки. Но туда примчалась делегация из Ялты, приглашали на обед. На обратном пути заехали в Массандру, вина попили. Потом — обед с «отцами города» в Ялте. Герман «положил глаз» на секретаря горкома комсомола — красавицу с толстой косой — и исчез вместе с ней. Юру удалось запихнуть в машину. На Форос вернулись уже под вечер, легли спать. Ночью Юра вспомнил, что в столовой ему улыбалась хорошенькая официантка, и решил её навестить. Валя проснулась — нет «первого в мире»!

И бросилась его искать. Комната официантки была на втором этаже. Юра, как истинный джентльмен, выпрыгнул в окно. Под окном была круглая клумба, отороченная кирпичами, стоящими уголком. Ноги Юры зарылись в мягкую землю клумбы, и он со всего маху ударился бровью об острый край кирпича. Когда потом мне рассказывал об этом Каманин, он говорил, что вид у Юры был ужасный: всё лицо в земле и залито кровью. Николай Петрович признался, что хотел застрелиться. Ну, потом Юру отмыли, забинтовали, примчались врачи.

17 октября в Москве открывался XXII съезд партии, и Хрущев задумал, что он будет сидеть в президиуме съезда с Гагариным по правую руку и с Гагановой[65] по левую. Теперь все его планы поломались, и Никита Сергеевич пришёл в неописуемую ярость (удивительно, как Каманин уцелел). Тут Каманин вспомнил о Титове и понял, что дело совсем плохо: космонавт № 2 исчез. Немедленно в Ялту были брошены «службы поиска», которые вскоре обнаружили Германа и вернули в Форос.

Съезд продолжался 9 дней, но Гагарин появился день на пятый. Рана была очень заметна, приказано было не фотографировать его анфас. Пашка Барашев[66] опубликовал потом в «Труде» коротенькую легенду о том, как Юра гулял в Крыму в горах с младшей дочкой на руках, оступился и, спасая ребёнка, разбил себе голову. Впрочем, Пашке никто не верил.

Деликатная беседа в кабинете ЮП. Сначала ЮП обрисовал мне ситуацию. Ленинскую премию по журналистике придумал Аджубей и присудил её себе и ещё 10 товарищам за книгу «Лицом к лицу с Америкой». (В тот же год премию дали Шолохову за рассказ «Судьба человека», но Шолохов не поехал в Москву её получать. Из Москвы позвонили секретарю обкома, чтобы он уговорил Шолохова всё-таки приехать. Шолохов пил уже вторую неделю беспробудно. Совершенно пьяный сказал секретарю: «Не хочу получать великую премию вместе с этой футбольной командой…» — их было как раз 11 человек! Потом всё-таки поехал в Москву).

На следующий год долго думали, кому давать, вспомнили, что давно ничего не присуждали прибалтам, и дали Юхану Смуулу[67] за «Ледовую книгу». И вот теперь у Васи Пескова собирается хорошая книга «Шаги по росе», но нет в ней идейного стержня, а стержнем таким может стать рассказ о космонавтах. Он, Воронов, это понимает как член Комитета по Ленинским премиям. ЮП убеждён, что Ленинскую премию по журналистике скоро прикроют, и грех не воспользоваться таким случаем. Но понимает он и другое, понимает, что космосом надо заниматься мне, но вот обстоятельства так складываются, что космосом нужно было бы сейчас заняться Васе, и вот он интересуется, что я думаю по этому поводу? Я сказал, что ничего против не имею, всё понимаю и желаю Васе всяческих успехов, только прошу всё это передать Михвасу, чтобы он не считал меня «сачком». ЮП сказал, что с Михвасом у него уже был разговор. На том и порешили…

В. Песков получил Ленинскую премию, написав интересные эссе о четырёх первых наших космонавтах в книгу «Шаги по росе». Но потом он с трудом «соскочил» с космонавтики, поскольку работал хорошо и в ЦК не торопились с оформлением на космодром нового человека, который к тому же ещё окончил ракетный факультет МВТУ имени Н. Э. Баумана и знает больше, чем журналистам знать положено. Поэтому Вася описывал ещё три космических старта, а мне удалось заменить его на Байконуре только в 1967 году. Песков писал об этом в журнале «Журналист».

Оттого, что родина наша так безмерно красива, все мы немного несчастны.

Коли космос занят, решил заняться атомными делами. Мне удалось вчера уговорить Славского[68] быть самым главным цензором, убедить его, что людям системы средмаша тоже приятно будет прочесть о своей работе добрые слова. Результат моих уговоров — наша с Ильёй Гричером командировка в Жёлтые Воды на урановые рудники.

В Жёлтых Водах режимщик говорит Илье:

— Илья Григорьевич, вы такой человек душевный, так мне нравитесь, очень хотелось бы поближе с вами познакомиться…

— Ну что же, — говорит Илья. — Запишите адрес. Будете в Москве, милостью прошу, заезжайте…

— Да я не о том… — смутился режимщик. — Какой номер у вашего фотоаппарата?

Сколько думаю, не могу отгадать, на кой чёрт ему понадобился номер илюшкиного фотоаппарата?