Заметки вашего современника. Том 1. 1953-1970

Книжка 48 Июнь — сентябрь 1969 г.

Проснулся от счастливого вопля Васи: «Папа говорил, что он 7 раз стреляет, а он стреляет 52 раза!» Речь шла о подарке из Франции — водяном пистолете.

Все говорят о футболе. Раньше у русской интеллигенции было два вопроса: кто виноват? и что делать? Теперь прибавился третий: как сыграли?

День рождения Робы Рождественского. Праздник погиб из-за некой молодой дамы (кажется, с телевидения), которая без умолку кричала весь вечер какой-то вздор. «Как вы думаете, я смогу озвучивать фильмы?» — спросила она меня. Она ужасно меня раздражала, и я схамил: «Бесспорно! Но я соскучился по немым фильмам!» В полночь Роберт улетел в Берлин на форум сторонников мира.

Познакомился со скульптором Николаем Брацуном. Он показывал мне свой проект памятника Юре Гагарину. Над Ленинским проспектом поднимается тонкая арка высотой метров 50 и внутри её, в верхней точке парит Гагарин. Стальной штырь из его спины, соединяющий фигуру с аркой, с земли не виден. Памятник выглядит очень эффектно. Приезжали космонавты, всем нравится…

Николай Брацун вскоре погиб в автомобильной катастрофе: его убил заснувший за рулем таксист. После его смерти проект отклонили, хотя, по моему мнению, памятник Брацуна по всем статьям лучше того «аквалангиста», который ныне стоит на площади Гагарина.

Иногда в Чикина бес вселяется: кажется, всех готов покусать. Сегодня он сам взялся сокращать мой очерк «Анатолий Зыков, космонавт» и делал это с сатанинским наслаждением.

Бог мой, дай мне мудрость утвердиться в мысли, что люди сии — суть пигмеи! Бог мой, дай мне силы сносить уколы их, как подобает человеку и мужу!

Сегодня в 15.30 в Звёздном городке встречают астронавта Фрэнка Бормана, командира «Аполлона-8», который облетел в конце прошлого года вокруг Луны. На широкой лестнице Дворца культуры выстроились маршал Кутахов[314] и другое высокое начальство ВВС. Борман с женой и двумя здоровенными дылдами-сыновьями, переводчиками и посольскими клерками подъехал на двух «Чайках». Невысокий, даже щупленький, рыжеватый, в легкомысленном зелёном пиджачке и зелёных брючках в клетку. Проворно выскочил из первой машины, поспешил ко второй, открыл дверцу, высадил жену, предложил ей руку и начал подниматься по лестнице. В этот момент Кутахов заголосил, косясь в бумажку:

Эти люди первыми облетели вокруг Луны: Фрэнк Борман, Уильям Андерс и Джеймс Ловелл.

— Уважаемый господин Борман! Позвольте приветствовать вас на земле Звездного городка, откуда 12 апреля 1961 года начал свой путь в космос первый космонавт нашей планеты Юрий Алексеевич Гагарин! Мы рады приветствовать вас, а в вашем лице отважных… — И понёс, и понёс в том же духе.

Борман стоял и, улыбаясь, слушал нашёптывание переводчика. Кутахов умолк на секунду, чтобы перевести дух, и Борман успел просунуться в эту щель его речи:

— Господин маршал, прежде всего позвольте мне представить вам мою жену…

В зале Дворца культуры, на сцене, где сидел астронавт, чтобы он не забыл, кто всё-таки первым полетел в космос, повесили огромный портрет Гагарина. Борман держался очень непринуждённо, весело. На вопрос, как выглядит лунный ландшафт вблизи, сказал:

— Это суровая безжизненная пустыня. Наш прошлый президент Джонсон был родом из Техаса, так вот ребята с «Аполлона-10» говорили ему, что Луна похожа на Техас. А наш нынешний президент Никсон из Калифорнии. Так что может оказаться, что Луна теперь будет похожа на Калифорнию.

5.7.69

Рост на полном серьёзе рассказывает: «Один умелец сделал большие стенные часы из ваты!..» Репин тоже на полном серьёзе спорит, что быть такого не может.

Завтра «Аполлон-11» стартует к Луне. Вот до чего дожили: люди летят на Луну!

15.7.69

Мою статью об «Аполлоне-11» отложили на неопределённое время. Интервью Губарева с Сернаном[315] сняли из номера, так как пришло указание из ЦК «освещать «Аполлон» по ТАССу». Мне наплевать, что работа моя пропала. Меня стыд терзает. Неужели опять такой позор?..

Моя статья «Следы на Луне» было опубликована в «КП» только 26.7.69, то есть на десятый день после старта «Аполлона-11».

Большой компанией ходили в «Современник» смотреть «На дне». После спектакля ужинали в ресторане ВТО[316]. Там уже сидел Олег Ефремов с американцем по фамилии Попкин. Глупый спор о Евтушенко и Пастернаке, но Кваша так красиво и убедительно говорил, что я просто любовался им.

Меня назначили старшим группы советских журналистов, отъезжающих в Международный дом отдыха журналистов на Золотых Песках (Болгария).

Международный дом отдыха журналистов в Золотых Песках.

Группа очень пёстрая: Москва, Киев, Кишинев, Таллин, Вильнюс, Алма-Ата, Тбилиси, Якутск, Тюмень — всего 38 человек с жёнами и даже с детьми.

Едва прибыли на место, мою комнату захватил зам. министра здравоохранения Сидоров, мотивируя свой поступок тем, что он — зам. министра. На что мною было строго указано тов. Сидорову, что он зам. министра в Советском Союзе, а тут он — просто отдыхающий, да к тому же на «птичьих правах», поскольку не является членом Союза журналистов СССР, равно как и Союза журналистов какой-либо из стран социалистического содружества. Сидоров мгновенно утих.

Приехал Зорин[317], привёз болгарскому Дому подарок от СЖ СССР: документы на получение автобуса. Вечером — торжественное заседание по случаю 10-летия Дома. Главы всех делегаций должны сидеть в президиуме, но мне довольно легко было уговорить Зорина посидеть вместо меня.

Это меня вдохновило. Когда зам. министра Сидоров (он очень внимателен со мной) сообщил мне, что в Варну приходят с дружеским визитом корабли нашего Черноморского флота и по этому поводу во Дворце спорта будет грандиозный митинг, а он достал для меня билет в президиум Дворца, у меня мгновенно созрел план. Только полный идиот может поменять пляж Золотого Берега на стол президиума Дворца спорта в Варне. На пригласительном билете был только штамп: «президиум», а фамилии не было. Я нашёл Зорина и сказал:

— Валя, ты — самый знаменитый журналист в нашей группе, тебя все знают, и консул прислал тебе билет в президиум на торжества по случаю прихода наших кораблей в Варну. Надо быть завтра к 12.00.

К моему удивлению, Зорин не обрадовался.

— Понимаешь, какое дело, — смущённо сказал он, — завтра как раз в это время приедут товарищи из Софии и привезут мне гонорар за книжку, которая вышла в Болгарии. Так что завтра я никак не могу…

— Валя, жизнь — это постоянное столкновение интересов личных и общественных. Тебя ждут моряки, командующий Черноморским флотом, наконец. Надо ехать…

— Но я никак не смогу!

— Тогда будешь сам объясняться с нашим консулом в Варне…

Во время обеда я подговорил милую девушку, которая раздавала ключи в главном корпусе, позвать к телефону Зорина и сказать ему, что звонит консул из Варны. Зорин прибежал, но в трубке раздавались лишь гудки.

— Вот видишь, как нехорошо получается: консул волнуется. Звони ему, — назидательно сказал я.

Зорин позвонил консулу, представился по всей форме, упомянув обо всех своих регалиях и наградах, и очень энергично и категорично стал объяснять ему, как он устал, как мечтает отдохнуть, насладиться, наконец, морем и солнцем, а потому убедительно просит уж как-нибудь завтра постараться обойтись без него…

Не знаю, что отвечал на всю эту тираду консул, но подозреваю, что он был крайне удивлен, поскольку и знать не знал ни о каком Зорине. Повесив трубку, Валентин сказал:

— Поверишь, еле уговорил…

Поездка в старинный городок Несебр в 120 км от Варны. Почти весь расположен на острове. Он был бы хорош (и наверняка был хорош в те времена, когда им восхищался Паустовский), если бы ему не пришла мысль «пережить вторую молодость». Сегодня на каждом перекрёстке — горы кирпича, извести, досок, черепицы. Строят, достраивают, ремонтируют, восстанавливают сразу везде.

Афиша: «Экзотический зоологический аттракцион-феерия». Пошёл. Удав душит девушку. Товарищ во фраке вытаскивает за уши из цилиндра белого кролика. Смеющаяся обезьяна. А рядом чудесная церквушка XIII века… Что я, кроликов не видел?..

В моей группе Засурский[318] — человек замечательно образованный. Пьём с ним вино с утра до вечера. Он — американист, очень интересно рассказывает о Хемингуэе, Стейнбеке, Фолкнере, Джойсе, Дос Пассосе. И вообще — отличный мужик!

Два болгарских агитперла:

1) «Четверть века — равно столетию!» Может быть, с экономической точки зрения оно и правильно, но с логической и математической — доведено до полного абсурда.

2) «Наша родина — земной рай!» Излишне категоричный лозунг. Надо стараться, чтобы о твоей родине так сказали другие люди.

Объявили, что на прощание будет карнавал, и просили к нему подготовиться. Я придумал себе костюм астронавта на Луне и сделал его с помощью многих картонных коробок и маски для подводного плавания. Три поляка тоже сделали себе забавные костюмы. Больше никто не откликнулся, и карнавал отменили.

Саша[319]: «Мне нравится вот та загорелая лошадь…»

Человека посадили за то, что, агитируя за очередной заем, он сказал простодушно:

— С миру по нитке — голому рубашка…

В редакции «Юности» — паника: их автор — писатель Кузнецов — попросил в Англии политическое убежище. Я хорошо помню, как пришёл однажды в отдел прозы к Мэри Лазаревне Озеровой и застал её у распахнутого оконца, в которое выпрыгнул Кузнецов — с ним только что приключилась форменная истерика. Комната Мэри была на первом этаже, дворик за окном был крохотный, со всех сторон огороженный каменной стеной. Кузнецов даже не выпрыгнул, а вышел в этот дворик. Его вернули, мы с Мэри, помню, успокаивали его, а он кричал, что никогда не допустит, чтобы Полевой его правил. В конце концов выяснилось, что Борис Полевой, главный редактор «Юности», вычеркнул в романе Кузнецова «Бабий Яр» самую первую строчку: «Киев пал». Не совсем понимаю, что испугало в этой строчке Бориса Николаевича, но Кузнецов произвёл на меня неприятное впечатление неуправляемого психопата.

Поездка к Шварцу[320] по грибы. Шварц — коренной русский, тверяк. Но когда-то хозяином здешних мест был барон Шварц (тоже не еврей!), и все его крестьяне стали Шварцами. Во время войны немцы здесь много мин поставили. А когда пришли наши, разведчики попросили маленького Володьку провести их в немецкий тыл. Он повёл. Маленький, легонький мальчонка наступил на мину и не подорвался, а два разведчика подорвались. Он вернулся домой и как раз напоролся в деревне на СМЕРШевца. Тому всё ясно: погубил разведчиков, да и сам — ШВАРЦ! Володе было лет 12, когда ему дали 18 лет лагерей. В лагере в восточной Сибири его довольно быстро расконвоировали, благо и бежать из той глухомани было некуда. Он плавал по Лене на плотах практически вольным человеком, но отплавал почти полный срок до смерти Сталина.

«Бабье лето» — это когда поехал на курорт без жены.

Дома у Владислава Волкова. После встречи в «Отделении № 11» мы не встречались. Кажется, он полетит в космос. Буду писать о нём очерк. Окончил МАИ. Учился в аэроклубе. В «Спартаке» играл в хоккей: Быканов — Петров — Волков — лучшая тройка «Спартака». Команда МАИ стала чемпионом Москвы среди ВУЗов по футболу, Вадим стоял вратарем. Спортивные разряды по гребле и настольному теннису. Занимался лёгкой атлетикой, баскетболом, волейболом, парусным спортом. Играл в спектакле «Трембита» театральной студии МАИ. Занимался в школе бальных танцев, получил приз за мазурку. Науками в МАИ не занимался, но любил электротехнику, вёл в школе кружок по физике.

После МАИ работал в КБ С. П. Королёва. Написал заявление с просьбой включить его в отряд, но Королёв «завернул», хотя никто из штатских кандидатов в космонавты не прыгал затяжными прыжками, да и по здоровью Волков был самый крепкий. Долгий разговор с СП[321]: «У тебя много недостатков, ты — зазнайка. Ты должен стать солидным человеком. Нельзя быть таким откровенным со всеми, ведь люди — злы. Я из тебя сделаю отличного космонавта, но будь посолиднее…» Когда СП гневался, он кричал Вадиму: «Я тебя не только в космос, я тебя верхом на вороне не пущу летать!» Волков знал, что Королёв мечтает провести в космосе электросварку, и Волков тоже очень хотел этим заняться, но сварку доверили Кубасову[322]. Волков сказал мне: «Я хочу быть нужным всегда».

Рос в окружении авиаторов: отец работал в авиапроме, у Мясищева, Туполева, Яковлева. Мама — у Туполева, дядя Петя вернулся с фронта прославленным лётчиком. «В нашем доме жил Миль[323]!» Во время войны жил в Омске. Жмых, печка-«буржуйка». (Тут обнаружилось, что мы с Волковым во время войны одновременно жили в Омске и даже недалеко друг от друга. Поразительно совпадали детали быта. Но он на три года моложе. 7 и 10 — это в детстве большая разница.) Пел в хоре мальчиков в Колонном зале, даже поступал в хор Свешникова[324]. С женой Люсей встретился ещё в школьные годы. Женился в 20 лет. Отцом стал, когда был студентом.

У Вадима познакомился с Петей Колодиным. Он тоже в отряде космонавтов — единственный представитель и не лётчиков, и не инженеров — офицер-ракетчик. Тренируется для полёта на первую орбитальную станцию, которую планируют запустить где-то весной 1971 года.

В «Молодой гвардии» у Ганичева[325]. Он требует, чтобы я дописал в книгу «Этюды об учёных» несколько эссе, в частности — о Курчатове и о нескольких «сельскохозяйственных учёных», дабы соблюсти некие, только ему одному ведомые, пропорции: русские=зарубежные, русские=советские. От «с/х» мне удалось отбиться, а о Курчатове придётся написать.

Панкин дал нам с Ростом задание: провести подписную кампанию на Украине. Маршрут: Харьков — Киев — Одесса. Надо организовать телепередачи, выступить перед комсомольским активом, устроить встречи с читателями. Для совращения комсомольского актива нам выдали гору ручек и блокнотов с эмблемами «КП», цветные фломастеры и даже два чемоданчика-кейса, которые мы должны подарить самым отличившимся…

Харьков показался мне крайне неуютным городом. Может быть, отсутствие большой реки рождает это впечатление.

Зам. секретаря комитета комсомола ХТЗ[326] Зина Гринёва показывала нам завод. Грязный и какой-то пустой. На главном конвейере подле каждого рабочего места лежит кувалда. И всё уже ясно, и ничего не надо нам рассказывать о культуре производства.

Ходили с Ростом по магазинам. Нашли дивный эстамп: маленький кудрявый Ленин распахнул клетку и выпускает на волю птичку! Мы с Ростом чуть не прослезились от умиления. На следующий день спохватились: это же чудесный подарок для Харитонова — Венгерова — Лифшица! Побежали в магазин, а он закрыт. А мы уже уезжаем!

Рост сочиняет стихи: «И кефир, как врага народа, поутру я за горло тряс…»

У Юрки[327] замечательные родители: Михаил Аркадьевич и Неонила Георгиевна. Теперь я понимаю, в кого он такой обаятельный. Его мама готовит такой украинский борщ, какой я ни разу в жизни не ел и вряд ли съем в будущем.

В Киевском горкоме комсомола никакого «актива» для нас не собрали, потому что ухитрились потерять собственные списки этого самого «актива». Они тут похитрее наших московских, но зато бестолковых гораздо больше. Да-да, я точно заметил, что в украинцах замечательно сочетается хитрость и бестолковость.

Михаил Аполлонович Пузанов был другом Сергея Королёва в киевском Политехе. Потрясающая память! Помнит буквально всех преподавателей и студентов, а ведь с тех пор прошло 45 лет! Узнал от него очень много.