Заметки вашего современника. Том 1. 1953-1970

Книжка 39 Январь — апрель 1968 г.

В Доме учёных — вечер, посвящённый кавалерам ордена Ленина. Поскольку «КП» награждена орденом Ленина № 1, Борис[226] дал мне орден и просил выступить на этом вечере. Впервые рассмотрел орден. Он отличается от нынешних: гораздо массивнее, толще. На вечере пел Артур Эйзен. Голос удивительной силы. Как заревёт «Вдоль по Питерской…», но ужимки и гримасы кошмарные. Выступал хирург Андросов. Мне и раньше рассказывали, что специалист он уникальный, хирург «от Бога», но объяснить, что делает и почему — не может. Теперь я сам убедился, что он — совершенно дремучий человек, не владеющий падежами. Я выступил тоже довольно косноязычно, показал орден. После окончания вечера кавалеры отправились в ресторан, а у меня рваная трёшка в кармане, однако выпить тоже хочется. Отвозить орден в редакцию было уже поздно, и я поехал с ним в свою коммуналку на улицу Гашека. По дороге созрел план. Моим соседом в коммуналке был Федя — шофёр маршрутного такси, и выпить не дурак. Я приехал, позвал его, завёл на кухню, вытащил коробочку с орденом, приоткрыл…

— Фёдор! Если ты мне друг, волчьим намётом дуй в «Пекин» за бутылкой. Такое событие раз в жизни бывает, нельзя не отметить…

Федя побежал. Потом сидим на кухне, орден тут же лежит в коробочке, Федя спрашивает:

— Славка, за что же тебя наградили? И вот ведь сразу — орден Ленина!

Я похрустел огурчиком и отвечаю, потупясь:

— Знаешь, Фёдор, долго рассказывать… Но, если коротко, одним словом: заслужил!..

Через два дня во всём признался и сам сбегал в «Пекин».

В книге «Архимед» профессора С. Я. Лурье, изданной в Ленинграде в 1945 году, приведена потрясающая цитата неизвестного философа конца V века: «Тирания, это ужасное и гнусное бедствие, обязана происхождению своему только тому, что люди перестали ощущать необходимость в общем и равном для всех законе и праве. Некоторые люди, неспособные судить здраво, думают, что причины появления тиранов — другие и что люди лишаются свободы безо всякой вины с их стороны только потому, что подверглись насилию со стороны выдвинувшегося тирана. Однако это ошибка… Как только потребность в общем для всех законе и праве исчезает из сердца народа, на место закона и права становится отдельный человек. И действительно — в каком же другом случае неограниченная власть могла бы попасть в руки отдельного человека? Такой человек, который захотел бы уничтожить право и устранить общий закон, должен был бы быть сделан из железа, человек, который вознамерился бы отнять эти блага у народа — он, один, у них, многих! Если же он сделан из плоти и крови и устроен так же, как другие люди, то он, конечно, не в состоянии это сделать. Но если потребность в равном для всех законе и праве и без того исчезла, то такой человек может достичь неограниченной власти. Поэтому некоторые люди не замечают тирании даже тогда, когда она уже наступила».

Уникальность этой цитаты в том, что она приведена в книге 1945 года, когда тирания Сталина достигла, пожалуй, своего пика. Но дело в том, что редактор книги не мог её вычеркнуть! Если бы он сделал это, Лурье мог бы спросить: «А почему вы вычёркиваете? Кого, собственно, Вы имеете в виду?» Редактор не смог бы объяснить, почему он вычеркнул эту цитату, а если бы попытался, его посадили бы. Интереснейший парадокс культа личности!

Вот было бы интересно, если бы Бархударов[227] в письме к Ожегову[228] сделал 18 орфографических ошибок!

Задвигайте. Литовская фамилия.

Сморкаясь, разведчик подражал крику иволги.

Большая творческая кухня совсем маленького писателя.

День рождения Ландау. Я дежурил, опоздал, приехал злой, голодный, а все гости уже кофе пьют. Вокруг меня коньяки армянские, кастрюльки с икрой, поросята, индейка, я не обедал, а они кофе пьют! Я приличиями пренебрёг, налил себе коньячку, подсел к Капице и, мило так переговариваясь, уминаю всё потихоньку, а кофе — в сторону…

Цвет физики! Если взорвать в этой комнате бомбу, советская физика была бы обезглавлена: Алиханьян (с женой), Кикоин (с братом), Мигдал, Понтекорво, Смородинский, Андроникашвили, Абрикосов, Компанеец, Капица. Ландау был одет в зелёный шерстяной жакет, сидел рассеянный, немного грустный, но и заинтересованный в то же время. Таня-санитарка массировала его сведённую руку. Андроникашвили — гладкий, модный, элегантный, несмотря на тучность фигуры, с красивым зачёсом не волос даже, а какого-то дорогого, холеного меха на голове — был за тамаду.

— Дау! — восклицал он. — Величие Дау заключается в том, что ни одна его работа, даже сделанная много лет назад, не перечеркивалась дальнейшим развитием науки! Или она остаётся незыблемой в очерченной им области, или ложится в фундамент новых построений!..

Капица рассказывал анекдот: «Вы знаете, что такое ад? Это американская реклама, английские законы, итальянская армия, советские журналисты…» Я было решил вступиться за журналистов, но меня перебил Понтекорво[229]:

— Это почему же итальянская армия?!

— А что? — спросил Капица.

— По-моему, полиция!

Все рассмеялись. Заговорили о Нильсе Боре. Очевидно, чтобы сделать приятное юбиляру, который у него учился. Капица рассказывал:

— Бор поехал в Англию учиться к Джи-Джи Томсону. Приехал, прочёл его работы и нашёл несколько ошибок. Написал Томсону статью, в которой указал на ошибки и разобрал их. Идёт время. Бор спрашивает Томсона: «Прочли мою работу?» «Нет, ещё не успел…» — отвечает Джи-Джи. Бор заметил, что его работа на столе Томсона неизменно лежала внизу высокой стопки бумаг…

— И тогда, — добавил Мигдал, — Бор не выдержал и поехал в Манчестер к Резерфорду…

— Ну, Резерфорд тоже не стал бы читать работу, где его критикуют, — засмеялся Капица…

Разговор заходит о врачах. Мигдал считает, что врачи делятся на две категории: на тех, которые лечат больных людей, — они вредны. И на тех, которые лечат здоровых, — они полезны, хотя бы тем, что могут успокоить здорового человека, сказав ему, что он не болен.

Капица говорит:

— А Крылов[230] всегда Библию цитировал в этих случаях: «И врачи полезны, ибо и их молитва об исцелении страждущего может быть услышана господом Богом…»

Курили на кухне. Абрикосов утверждает, что Станюкович — феноменальный болван. Я с ним спорю, а Компанеец — ближайший дружок Кирилла Петровича — отмалчивается.

На кухне Андроникашвили говорит мне:

— Ужасно подвела меня «Комсомольская правда»…

— Каким образом?

— Приходит какой-то корреспондент в красной рубашке, расспрашивает о том, о сём, об институте, о моей работе, вообще о физике, потом спрашивает: «А вы в школе двойки получали?» Я говорю: «Получал…» «А с уроков убегали?» Я говорю: «Убегал». Потом разворачиваю газету, а там, кроме того, что я двойки получал и с уроков убегал, ничего нет! Полное падение авторитета академика!..

Дау ушёл к себе наверх, не дожидаясь конца ужина. Все разошлись до 10 часов. Это не день рождения, это дань уважения к прошлым заслугам. И ещё я почувствовал, в каких разных мирах они живут: Дау и эти академики. Для него, больного, они, здоровые — просто инопланетные существа.

22.1.68

Фтизиатр, педиатр — это не профессии, это звучит, как «ихтиандр», это люди необыкновенные, они должны уметь летать, видеть сквозь стену, убивать взглядом…

С моей точки зрения, сны — самостоятельная литературная форма, наряду с рассказами, романами и др. Очень скоро выйдут в свет книги снов. Не сонники — толкователи снов, а сами сны. Вот сегодня мне приснился странный и трогательный сон.

Кучино — посёлок, где когда-то мальчиком я жил на даче. Встретил Солженицына. В реальной жизни я с ним не знаком, фотографий его не видел, но точно знаю, что это — Солженицын. Высокий, худощавый, несколько медлительный, усталый человек. Мы говорим о чём-то, и мне неловко сказать, что его «Раковый корпус» и «По первому кругу», которые все прочли в рукописях, я не читал. И ещё более стыдно мне признаться ему, что я пишу сам.

— Вы, я слышал, никого из корреспондентов не принимаете, — говорю я.

— Да, не принимаю, — отвечает он.

Меня подмывает сказать, что вот мы с вами беседуем, а я — газетчик, но я не говорю этого. Мы идём по посёлку к реке, и мама моя, не такая старая, как сейчас, идёт с нами чуть позади. У одного из домов Солженицын приседает за колодезный сруб, прячась от кого-то, и говорит мне тихо со злобой:

— Здесь живет Марцинкявичюс[231]. Ненавижу Марцинкявичюса!

Я и с Марцинкявичюсом не знаком, читал его давно, ни с кем о нем не говорил, не вспоминал его, наверное, несколько лет…

— Почему вы не любите Мярцинкявичюса? — спрашиваю я.

— Не люблю, не люблю, — быстро перебивает Солженицын, и я вижу, что разговор этот неприятен ему.

Мы выходим к обрыву над рекой, и тут я вижу, что реки нет. На месте большого луга за рекой, на месте старой аэродинамической лаборатории Рябушинского, на месте зарослей ольхи и лип на берегу, до самой железнодорожной станции бьётся бушующее море. Десятки полуголых загорелых людей прямо под нами обтесывают гранитные глыбы и облицовывают ими берег моря. Там, слева, у железнодорожного моста, уже готов гранитный парапет, и об него уже бьются волны. Ветра совсем нет, тихо, тепло, но вода на море кипит, как в котле, и волны подкатываются прямо к подножию обрыва, на котором мы стоим. И вдруг я понимаю, что случилось нечто ужасное, что никогда уже не будет в Кучино речки Пехорки с корягами, кувшинками и зелёными добрыми лягушками, в которой учил меня плавать папа, никогда всего этого я уже не увижу, и я плачу, уткнувшись в плечо Солженицына, мама гладит меня по голове, а я всё плачу и просыпаюсь.

7.2.68

Хорошее название для рассказа Шукшина: «Родион — большие яйца».

Если предположить, что «ум» — это «образование»+«остроумие», то тогда получается, что «ум» — «остроумие»=«образование», с чем кое-как согласиться можно. Но другой вывод, а именно: «ум» — «образование»=«остроумие», абсурден. Из чего можно заключить, что первоначальное уравнение неверно.

По ошибке к троллейбусным дугам приделали такие пружины, что они с корнем вырывали столбы из тротуаров.

Поздравительная открытка Василия деду:

«Дарагой дедуся поздровляю тебя с днем рожденья жэлаю здоровья и счястья и хочу чтоб ты не болел а рос здоровым и счисливым и крепким сжэмаю тебе руку знаменитый наш тонкист Аликсей Гиоргиевич — генерал! Твой внук Васили (Голованов Вася)».

20.2.68

Из письма В. И. Ленина к матери (из Кракова в Вологду 21.2.1914):

«Париж — город очень неудобный для жизни при скромных средствах и очень утомительный. Но побывать ненадолго, навестить, прокатиться — нет лучше и веселее города. Встряхнулся хорошо».

Послал эту цитату в письме к Лёве Володину в Париж.

«Наша жизнь — это то, что сейчас».

Жак Превер

Скромное открытие в русской орфографии. Большой простор для выражения эмоций могут дать не только знаки «!» и «?», но также «!,» и «?,». Например: «Ты куда?, а я как же? — спросила она». «Ребята!, за Родину!, за Сталина! — закричал политрук». Мне кажется, ничего противоестественного здесь нет.

Запомни, Голованов, заруби себе это на носу и не вздумай потом пересматривать, обновлять эти строки:

50 лет — конец зрелости и начало старости. Умереть до 56 лет — несправедливо, в эти годы умер мой отец. Ещё можешь кое-что сделать. Но если ты не сделал к 60-ти главное, ты вообще его не сделаешь. После 60-ти твоё призвание — не мешать молодым, искать среди них талантливых людей, поддерживать их, помогать им. Это самое достойное занятие в старости.

Пожалуй, верно. Главную свою книгу «Королёв. Факты и мифы» я написал в 58 лет.

«Нас всех мгновенно охватило чувство локтя!..»

Химки-Шушенское.

Что может быть веселее мяча?!

Некоторые цифры, которые назвал в своем выступлении, посвящённом истории русского самодержавия, историк и писатель Натан Яковлевич Эйдельман:

Знаменитое 3-е отделение — «государево око» — было распущено в 1880 году ввиду разбухания штатов. Тогда там служило 82 человека. Ещё в середине века один современник отметил в дневнике: «В зале ресторана собралось всё 3-ие отделение. Выпили 40 бутылок шампанского на 35 человек».

В период с начала царствования Николая I по конец царствования Александра III (1825–1894) к смертной казни в России было приговорено 43 человека, включая пятерых декабристов и народовольцев. В то же время Пётр I, начав царствовать в стране с населением 13 миллионов человек, довёл эту цифру до 11 миллионов. Разумеется, это объясняется не только казнями и гибелью в петербургских болотах, но и тем, что многие пустились в бега.

Устный журнал вёл в ЦДЛ Марк Галлай. Я должен был рассказывать о Королеве. Марк говорил обо мне разные приятности: какой я талантливый, и как меня любил Сергей Павлович. Воодушевлённый, я выступил неплохо, весело, без робости. В перерыве высунулось остренькое личико Рины Зелёной. Цепко, как куриной лапкой, пожала мне руку: «Вы такой очаровательный!» Малознакомые люди похлопывали меня по плечу. А задумывались ли все они, как я должен на всё это реагировать?

Игорь Кваша.

Странные чувства испытываешь: хочется закричать: «Говорите! Говорите ещё!» и одновременно убежать хочется. Невыносимо, когда, глядя тебе в глаза, говорят: «Ну, ты просто молодец!» Что отвечать? Как себя вести? Я не знаю! Говорю обычно с глупой улыбкой: «Это ты верно подметил…» Или говорят: «Я вас по телевизору видела…» При этом даже не уточняют, был ли я хорош или плох, видела — и всё! Тут я говорю:

«Ну и повезло же вам!..» Но при этом я точно знаю, что нам обоим невесело. Публичность не то, чтобы претила мне, но она рождает чувство постоянной неловкости. Гораздо удобнее прятаться за газетной страницей.

У Игорька[232]. Он получил «заслуженного». Доволен, но скрывает.

26.2.68

Сегодня Панкин, отводя глаза в сторону, сказал мне, что редколлегия не будет поддерживать мою кандидатуру на соискание премии Ленинского комсомола: «Мы обменялись с некоторыми товарищами… Чикин[233] сказал: "Рано…"» Я зашёл к Чикину: «Валя! Неужели «рано»?» Чикин закипел, зашипел: «Первый раз слышу! Он со мной ни о чём не говорил!..» Да в гробу я видел эту премию!.. Впрочем, вру: именно теперь нужно её получить!

Партгруппа в Союзе писателей. Борис Яковлев мордовал Вячеслава Горбачёва. Гладилин мордовал журнал «Юность», а Медынский — Гладилина. Потом Борщаговский и Яковлев вместе мордовали Горбачёва. Рудько (по обыкновению пьяный) кричал из зала Горбачёву: «Подонок!» Я всё силился понять, в чём же конкретно обвиняют Горбачёва, но так и не понял. Росляков (тоже пьяный) принялся защищать (непонятно от кого) молодёжь, но делал это так вяло и туманно, что на него шикали. Бек жаловался на судьбу. Было очень весело. Мы с Шимом и Георгием Семёновым тихо смылись в ресторан и ещё тише начали пить водку. Потом к нам подсели Казаков с Росляковым, потом Ося Герасимов. Познакомился с двумя милыми людьми: Володей Войновичем и Борисом Можаевым. Практически партгруппа переместилась в ресторан.

13.3.68

Офицерские сборы в Военно-политической академии имени В. И. Ленина. С каждой лекцией я убеждаюсь всё больше и больше: страшно не от того, что придуманы столь изощрённые орудия убийства. Ну, убьют и ладно. Страшно оттого, что в мирное время тратятся циклопические, астрономические, метагалактические деньги на всё это вооружение. Сотни тысяч молодых людей превращены в трутней! Сотни тысяч лучших мозгов заняты единственной мыслью: как убить?

Килограмм трития стоит полмиллиона долларов. Термоядерная бомба в 50 мегатонн может разрушить любой город мира до основания. У нас есть бомба в 100 мегатонн. Зачем??

Майор Савченко сказал:

— Товарищи! Вам полезно знать, что Япония к осени 1945 года имела 3 килограмма чумы…

Кто-то засмеялся, а мне хотелось заплакать. Не из-за страха перед японской чумой, а из-за стыда за человечество.

Зашёл в «Современник». Табаков отвёл меня в сторонку и спел тонюсеньким противным голоском: «Тихо вокруг, только не спит барсук. Яйца свои повесил на сук, культурно проводит досуг…» И сам так радуется, что хочется его расцеловать!

Мальчику Мише папа привёз из Италии пистолет. Он был совсем как настоящий. Даже пистоны закладывались в обойму, как настоящие, а обойма, как настоящая, закладывалась в рукоятку, и был предохранитель! А при стрельбе коротким острым язычком вырывался огонь!

Потом к папе пришли гости, пили водку, и папа палил в гостей из Мишиного пистолета, а гости — в папу. Было очень весело, а одна тётенька даже визжала…

Выносить пистолет во двор Мише запретили. И правильно: такой пистолет у него сразу отнял бы Нос из 3-го подъезда, или Полосатый — Репкин дружок. Дома стрелять было не в кого. К папе часто приходили гости, и пистонов становилось всё меньше и меньше. Папа бодро говорил: «Не бось, Мишаня, не бось… Пришлют! Я тебе говорю: патроны едут, не бось…»

А потом пистоны кончились, и гостям теперь показывали пистолет просто, чтобы они увидели, что он совсем как настоящий. И одна тетенька сказала даже, что детям вредно покупать такие натуральные игрушки.

А пистоны из Италии так и не прислали…

Из письма в редакцию: «…и вот теперь, в 75 лет, я встал в тупик: что же такое пустота?!»

…А над ним незримо реял ангел-осведомитель.

Что не может сделать робот: выбрать из двух равных дел одно.

А нужно ли вообще что-то делать, «сжав зубы»?

Иссык-Куль. Здесь не бывает гриппа. Нет яблочных червей.

Трёхмесячные курсы по подготовке Героев Советского Союза.

Возьми себя в руки. Но не забудь потом помыть их.

В США на пресс-конференции у Олега Газенко[234] спросили:

— Почему в Советском Союзе запускают в космос собак? Мы в США запускаем обезьян. Ведь обезьяна физиологически ближе к человеку…

— Правильно, — ответил Газенко. — Обезьяна в самом деле — ближайший родственник человека. А собака — только друг. Я думаю, что тут всё зависит от личных привязанностей: одни больше любят родственников, другие — друзей…

На той же пресс-конференции ведущий психолог космоса профессор Дмитрий Фёдорович Горбов, известный в космобиологических кругах как любитель выпить, на вопрос, какое у него хобби, ответил не задумываясь: «Выпивка!»

— О, это хобби многих из нас, — засмеялись американцы.

— Не путайте меня, — возразил Горбов. — Вы это делаете дома после работы, а я и на работе тоже!

Пионеры Волчанской школы Лысогорского района Тамбовской области собрали металлолом на строительство авианосца.

Всемирная неделя помощи слаборазвитым. Вообще слаборазвитым.

Из зоологических изысканий. Поскольку в России не водятся крупные птицы: страусы, марабу, кондоры, грифы и другие, полагаю, что русское слово «птица» происходит от французского «petit» — «маленький».

В 10 утра 26 марта звонит мне Кора Терентьевна Ландау:

— Слушайте, Слава, что вы сейчас должны сделать, слушайте внимательно. В воскресенье (23.3) Льву Давидовичу стало плохо, очень плохо. Я звонила, вызывала врачей, а они не едут, потому что думают, что ему плохо, как обычно. А у него паралич кишечника! Живот раздулся! Полная непроходимость! Только к вечеру его увезли в больницу. Операцию делал профессор Симонян, а анестезиологом был профессор Кринский Юрий Александрович, замечательный врач. А ночью Дау стало плохо. Я умоляла, каталась в ногах, чтобы Кринского не отпускали, но он ушёл. Сейчас, кажется, он снова в больнице. Надо, чтобы он не уходил! Позвоните в президиум Чехмахчеву[235], позвоните Григорьеву — главврачу, напугайте их! И палатку! Ему нужна палатка кислородная, а я боюсь, что палатки у них нет…

— Кора Терентьевна, может быть, и кроме Кринского там есть опытные врачи. Ведь не может же он…

— Ну вот! И вы тоже!! — кричит она, и плачет, и готова бросить трубку.

Я соглашаюсь. Звоню Чехмахчеву. Долго не подходит к телефону, а когда подходит, сразу начинает орать и хамить:

— Почему вас интересует Ландау?! Какое вам до этого дело! Мы не обязаны отвечать на ваши вопросы!

Поначалу я спокойно пытаюсь объяснить, но срываюсь:

— Кто вам дал право говорить со мной в таком тоне?!! Меня это интересует потому, что я знаю Ландау много лет! И кроме меня здоровье Льва Давидовича интересует ещё несколько миллионов человек. — И я бросил трубку.

Григорьев, напротив, очень вежлив:

— Да, положение было безвыходное, операция обязательна. Непроходимость происходит из-за отказа нервной системы кишечника. Сейчас сделан вывод в боку, временный, мы зашьём его, так как со временем функции кишечника, по нашему мнению, должны восстановиться. Кислородная палатка? В ней нет никакой необходимости. Мы его прекрасно разместили, он лежит в люксе. Опасность? Ну, разумеется, после такой операции состояние тяжёлое, но будем надеяться…

Снова звоню Коре.

— Я так и знала! (О Чехмахчеве).

Спасибо! Это мне и нужно было.

Лишаи на теле науки! Чиновники!

Ничтожества! Ездят на «Чайках»! Я везу Дау к врачу, он в «Волге» не может протянуть ноги, кричит от боли! Я говорю: возьмите Нобелевскую премию, дайте мне длинный автомобиль! Я сказала секретарше Келдыша, и ему самому сказала бы, если бы меня к нему пустили:

— Вы не вышли ростом, Мстислав Всеволодович! Так дайте же Ландау вашу «Чайку», ведь вам не больно ездить на «Волге»…

Плачет. Успокаиваю её и советую поспать…

Л. Д. Ландау принимает поздравления коллег по случаю присуждения ему в 1962 году Нобелевской премии. Стоят: К. Т. Ландау, М. В. Келдыш, Н. Н. Семенов и П. Л. Капица.

Какое-то забытое всеми, довоенное слово: целлулоид.

Вспомнить в 1973 году.

Я, Кваша Игорь Владимирович, утверждаю, что через два года после ввода в строй завода в Тольятти цены на автомобили в СССР будут резко снижены. Настоящие цены: «Волга» — 5600–6000 руб., «Москвич» — 4500 руб., «Запорожец» — 3100 руб. В случае если в эти сроки цены на машины типа «Москвич», «Волжанка» будут установлены в пределах менее 2500–3000 руб., Голованов ставит Кваше угощение из расчёта 30 руб. Если наоборот, то… наоборот!

Я. Голованов, И. Кваша.

26.3.68

Зюзюкин[236] родил афоризм: «Как бы я хотел купить большой ковёр и бороться с самим собой!»

Не стало Юры Гагарина.

Мерзостный город в марте, когда из-под снега брызжет грязь, лезет полуразложившийся мусор, везде валяется какая-то мокрая, жалкая гадость. Только за солнце я люблю март. Никогда не бывает такого радостного, звонкого, хмельного солнца, как в марте.

Утром пошёл за пивом, встречаю Люду Овчинникову. «Ты знаешь, — говорит она, — Гагарин разбился насмерть…» Я остолбенел. Пошёл домой, включил радио, а там уже о правительственной комиссии, о похоронах. Что-то делать надо… Только подсел к столу, звонок из редакции: надо ехать в ЦК ВЛКСМ. Приезжаю. Сидим друг против друга с Камшаловым[237], вздыхаем, вспоминаем Юру. Приносят некролог ЦК ВЛКСМ. Оказывается, меня вызывали, чтобы я перевел его с русского на русский. Звонит Панкин, требует в редакцию. Приезжаю. Панкин говорит: «В день похорон нужна полоса…» Поехал домой. О чём писать? Как писать? Я не могу представить его мертвым. Кружился вокруг стола: не могу начать! Нет мыслей! Пошёл на проспект Мира, к бюсту Гагарина. Там народ. Одна старушка, стоящая рядом со мной, так проникновенно, с такой болью тихо сказала: «что же ты наделал, сынок…» Вернулся домой. Сел писать уже часов в 10 вечера и писал всю ночь.

28.3.68

Похороны Юры на Красной площади. Кто писал речи всем этим людям!? Никто, даже Андриян Николаев, не сказал, что Гагарин был весёлым, жизнелюбивым, радостным человеком.

30.3.68

Позвонил Оганов[238]: умер Ландау. Звонил Капице — никто не отвечает (как потом выяснилось, он лечил в Крыму радикулит). Дозвонился до Мигдала[239] и поехал к нему. Вместе сочинили заметку. АБ хвастался своей деревянной скульптурой. Действительно, очень, очень неплохо. «Физика мешает», — вздыхал Мигдал.

Она не была опубликована. Подпись А. Б. Мигдала поставили под правительственным некрологом, и Мигдал потерял право на индивидуальную скорбь.

Гроб с телом Ландау стоял в зале Президиума АН СССР. Дорогой, дубовый, с нелепыми дверными ручками по бокам. У гроба — группа в чёрном: Кора Терентьевна, санитарка Таня, красавица-невестка, спокойный и рассеянный Гарик[240]. В холле физики оживленно беседуют, чуть ли не смеются. Для них это повод встретиться и поговорить. Вместе с Даниным[241] стоял в почётном карауле. Смотрю в лицо Ландау. Удивлённо поднятые брови. Он не понимает, почему лежит тут, в центре зала, откуда эти цветы. Потом вошло академическое начальство: Келдыш, Константинов и др. Выступали Лифшиц, Марков, Боголюбов. Все говорили тепло (особенно Марков), но в то же время бездушно. Келдыш строго оглядывал зал, досматривал за порядком, как бармен в салуне.

4.4.68

По заданию райкома партии писал речь за знаменитого рабочего Маслова, которую он должен сказать в Кремле на праздновании Дня космонавтики. Звонил тов. Саратов из райкома: «хотелось бы, чтобы война во Вьетнаме тоже присутствовала…» (Какая замечательная формулировка: «чтобы война присутствовала»!) Когда речь была готова, и я поехал её отвозить, оказалось, что я перепутал райкомы и вместо Тимирязевского отвез её в Дзержинский (он ближе!), а там и инструктора такого нет! В Тимирязевском райкоме тов. Саратов сказал, что речь хорошая, но есть слова, которые рабочий Маслов произнести не сумеет. Я сказал: «Ну, вы уж тогда сами… Почём я знаю, какие слова он сумеет произнести, а какие не сумеет…» Тов. Саратов был, как я почувствовал, неприятно удивлён моим равнодушием к судьбе столь важного документа.

Почему-то мне кажется, что наша дружба с Борисом Егоровым непрочна, и мы расстанемся в смертельной обиде друг на друга. А жаль. Жаль, прежде всего, его. Ведь я ему нужнее: он очень одинокий человек.

12.4.68

Действительно, в начале 1970-х годов мы разошлись, впрочем безо всяких «смертельных обид». Просто встречались очень редко, вплоть до смерти Бориса в сентябре 1994 года, о которой я узнал в Тель-Авиве.

Сможем ли мы когда-нибудь заводить автомобиль мысленно?

Достойная семья с добрыми традициями. Мама: «Молодые люди! Ухаживайте за девушками!..»

Любые слова человека становятся значительными, если это его последние слова.

Для фантастического романа: «вариационный кронштейн переменной фокусировки».

От чего нужно срочно избавляться:

1) Не смеяться из вежливости анекдотам, которые уже слышал.

2) Не говорить авторам книг, что ты читал эти книги, если ты их не читал.

3) Сразу переходить на «ты», если какой-нибудь начальник тебе «тыкнет», невзирая на возраст. Делать исключение только для седобородых аксакалов.

Совершенно замечательное «научное» письмо в редакцию от тов. М. П. Дёмина (Куйбышев, Вертынская ул., д. 63). Замечательно оно не только размерами (20 убористых страниц на машинке), но и тем ещё, что сам ничего подобного сочинить я не смогу никогда, как бы ни старался. Один абзац наугад:

«Проходя новой дорогой через тела, а также между тел, возвращаясь в обратный путь, туда же, откуда и пришло то тело, из которого она произошла. Вот дорога, вот путь, где образуется новая удивительная сила по своему состоянию, а также по силе её действия и свойство сохраняться в материальных телах, не имея своего собственного тела, образуются силы жизни, науки, разума. Или иначе: тепло, свет, электричество, звук и т. д.»

И вот так 20 страниц!