Быть Джоном Ленноном

18. «Не хотелось мне в двадцать один… Я думал: всё, поезд ушел. Это только для семнадцатилетних!..»

На той самой неделе, когда Beatles вернулись в Ливерпуль, в продажу вышел первый выпуск газеты Mersey Beat. На второй странице была история группы — за авторством Джона. Для писателя нет более волнительного мига, чем тот, когда он впервые видит свой труд напечатанным, и Леннон исключением не стал. Он собрал всевозможные стишки, рассказы и комиксы из ящика в спальне в Мендипсе и отнес их на Реншоу-стрит, в крошечную редакцию Mersey Beat. «Печатай все, что хочешь», — с такими словами он оставил все Биллу Хэрри и согласился вести колонку для каждого номера газеты.

Итак, одна часть его карьеры набирала обороты. Другая быстро возобновилась, когда Рэй Макфолл выразил желание видеть Beatles в клубе «Кэверн» — в обед и, как и прежде, один вечер в неделю, — а в другие вечера Мона Бест и несколько других промоутеров зазывали их в клубы и танцзалы по всему Мерсисайду.

Да, волнительное было время. За несколько месяцев у Beatles даже возник свой фан-клуб. Музыкой и концертами они наслаждались как никогда прежде. Но не обошлось и без ложки дегтя. За пределами Мерсисайда группа оставалась никому неведомой. Им нужен был менеджер, но их никто не брал — все знали, что с ними трудно. Могла бы помочь Мона Бест… но когда ее сын был в группе… Нет, точно нет. Да и в самой «Касбе» ситуация была щекотливая. Нил Эспинолл, недавно ставший гастрольным менеджером Beatles, номинально квартировал в доме Моны, но мама Пита была чрезвычайно привлекательна, жила отдельно от мужа… и вскоре Нил стал ее любовником. Ей было тридцать восемь. Ему — двадцать один.

Что до битлов, так они по-прежнему в обед играли в «Кэверн», а всю вторую половину дня слонялись по городу, иногда забегая в бар «Грейпс» или в кафе «Кардома» на Стэнли-стрит. Впрочем, чаще всего они сворачивали на Уайтчепел, шли в магазин грампластинок NEMS, забирались в будку, прослушивали обе стороны новых американских релизов — и спорили о том, кто что будет петь. Так Джон застолбил за собой «Stand By Me» Бена И. Кинга. Пройдет немногим больше десяти лет, и он запишет ее сам — на своем сольном альбоме «Rock’n’Roll».

Некоторые выступления удавались лучше других, а больше всего им, как и другим ливерпульским группам, полюбился ночной концерт «Riverboat Shuffle»[27] в конце августа на борту парома «Ройял Айрис», который выходил из устья реки Мерси в Ливерпульский залив. Джон наслаждался этими джем-сейшенами, соединявшими музыкантов из разных групп. «Иногда мы собирались целой толпой — пятнадцать, двадцать музыкантов, и играли, и создавали что-то такое, чего ни одна группа раньше не делала на сцене… — рассказывал он годы спустя, когда такие совместные выступления уже вошли в практику благотворительных рок-концертов.

Все рождалось из порыва души, дарило массу эмоций, но никуда не вело. Должно было случиться нечто новое.

В то лето овдовевшая мать Синтии поехала к родне в Канаду, их дом в Хойлейке сдали в аренду, и Синтия решила, что неплохо бы снять комнатку у Мими. Но то была ужасная идея. Когда Джон жил дома, Мими всегда ждала его возвращения, и она не очень-то по-доброму отнеслась к тому, что теперь его будет ждать и Синтия… прямо в ночнушке, которую Мими, словно напрочь забывшая собственную тайную связь с одним из прежних квартирантов, считала слишком соблазнительной.

По словам Синтии, Мими была требовательной хозяйкой, но эта непростая ситуация не менялась в течение нескольких месяцев. Синтия в перерывах между учебой работала в универмаге Woolworths, а по вечерам отправлялась на выступления Beatles. И конечно, в Мендипсе им не светило никаких любовных шалостей — по крайней мере, когда дома была Мими. То было трудное время.

9 октября 1961 года Джону исполнился двадцать один год. В те дни столь великовозрастный юноша считался достаточно взрослым, чтобы брать на себя серьезные обязательства, а не «собирать толпу на глупых танцульках за три фунта за ночь! Идиотство!» — как не переставала твердить ему Мими.

Вопреки своему обыкновению на этот раз он к ней прислушался. «Не хотелось мне в двадцать один, — позже рассказывал Джон. — Какой-то внутренний голос говорил: «Слушай, ты слишком старый». Я думал: всё, поезд ушел. Это только для семнадцатилетних! Вон сколько звезд в Америке были просто мальчишками. Помню, кто-то из родни сказал мне: «Да, теперь только вниз»».

Кто предрекал ему эту злую судьбу? Сестра Мими, тетушка Матер? Или дядя Берт? Да нет, вряд ли. Они-то как раз проявили великую щедрость и подарили Джону на совершеннолетие сотню фунтов — две тысячи в сегодняшних деньгах.

С сотней фунтов Джон мог сделать немало. Положить их в банк под проценты. Оплатить рассрочку за гитару и усилитель. Свозить Синтию в романтическое путешествие. И что же он выбрал? Ничего из этого.

Он запланировал пеший поход по Испании вдвоем с Полом. На месяц. В реальности их хватило лишь на две недели в Париже, и поехали они туда на поезде. Синтия расстроилась, но была слишком робкой, чтобы жаловаться. Зато Джордж и Пит были в ярости, и не только потому, что их «кинули», — хотя Джордж должен был ощущать это очень сильно. У Beatles было запланировано несколько концертов как раз на то время, когда Джон и Пол уехали, и извиняться перед владельцами клубов за грехи коллег пришлось Джорджу и Питу.

Благодаря переписке со Стюартом, жившим в Гамбурге, Джон знал, что один из их немецких друзей, Юрген Фольмер, теперь живет в Париже и работает ассистентом фотографа. Сняв номер в небольшом отеле на Монмартре, Джон и Пол сразу связались с ним. Как они поняли еще в Гамбурге, Фольмер был ярым приверженцем французской моды, и они пошли смотреть на красоту — и, наверное, влюблялись в день раз по десять, пока шли в бесконечном потоке прелестных, искушенных, соблазнительных юных парижанок. В 1980 году в интервью журналу Playboy Джон будет вспоминать, что Париж дышал романтикой — о чем сотни лет непрестанно возглашали поэты. «Романтика… все эти поцелуи и объятья… Я видел пары, они стояли под деревьями и целовались. И никто никого не лапал, просто целовались. Быть там, смотреть на них… Я был в восторге».

Они приехали во Францию в черных кожаных куртках, черных джинсах, с набриолиненными волосами, точно парочка ливерпульских байкеров, но быстро поняли, что горделивые богемные девушки — с которыми они очень желали общаться — их просто в упор не замечают. Они осознали, в чем прокололись, увидев Юргена. Он, как и Астрид — а вместе с ней и Стюарт, — по французской моде зачесывал челку на лоб. Джон и Пол мигом возжелали такую же стрижку, и ассистент фотографа превратился в стилиста, а его тесная комната — в парикмахерскую. Нет, то была не его идея. Ему нравился рокерский стиль битлов. Но им казалось, с такими прическами «у них будет больше шансов с богемными красотками на Левом берегу», — рассказывал Юрген хронисту Beatles Марку Льюисону. Они никогда не говорили, оправдала ли новая идея надежды, — судя по их молчанию, возможно, план не сработал. Но через пару лет такие стрижки помогут миллионам других мальчишек.

Когда Джон и Пол вернулись в Ливерпуль, над ними поначалу хихикали, но Джордж быстро последовал их примеру и стал зачесывать челку вперед. Не получалось убедить только Пита. Он был самым красивым из всех, и ему нравилось, как он выглядит, — «наш ответ Джеффу Чандлеру», как писали о нем в Mersey Beat.

Бедный Пит, нелюдимый, скромный… он так и не смог стать в группе своим. Вскоре остальные, даже не заметив того, перестали общаться с ним вне сцены, да он и сам к ним не хотел. Он просто и так отличался от них во всем — а теперь еще и прической.