Быть Джоном Ленноном

31. «Мы были как короли джунглей. Как цезари»

И вот они, прославленные завоеватели, снова вернулись домой, в свою благодарную и ликующую страну. С каждой неделей Британия молодела, жить в ней становилось все веселее. Шла середина шестидесятых, и на улицах уже бушевала культурная революция — менялся стиль, менялся цвет, менялась поп-музыка, и столица превращалась в «свингующий Лондон» — так вскоре опишет ее американский журнал Time. Все короче становились юбки моделей; фотографы обретали звездную славу; за внимание в моде бились оп-арт и поп-арт — и Beatles воплощали собой этот исторический миг. Более того: они стали локомотивом, что тянул за собой всю кавалькаду шестидесятых, ведь их песни стали саундтреком эпохи.

И все же Брайан не мог позволить парням отдохнуть. Не прошло и двух недель, как они вернулись на телевидение, а еще спустя день отправились в тур по Великобритании на месяц. Почему Эпстайн так их истязал — безумный темп продолжался еще три года, — а бог его знает. Этого и сейчас никто не поймет. Может, по неопытности он не знал, чем еще заняться, и стремился обеспечить их непрерывное и максимальное появление на публике. И Beatles не жаловались, а между концертами даже выкроили время на сессии в студии — и успели закончить вторую пластинку и новый, четвертый в том году сингл.

Джон потом признавался, что это были его любимые годы за всю его карьеру в Beatles. Ночная жизнь рок-н-ролльного Лондона била ключом; ночные клубы — Bag O’Nails, Ad Lib, Scotch of St. James[66] — не закрывали двери до рассвета. И там, вдали от поклонников, битлы встречались и общались с музыкантами из других групп, теми же The Animals и The Rolling Stones. В течение года желтые газеты пытались создать конкуренцию между ними и хоть какой-то новой группой. Сначала то были The Dave Clark Five с их хитом «(Feeling) Glad All Over» (который лукаво прозвали как «feeling glad all over»)[67], а теперь — блюзовые The Rolling Stones. Джон любил компанию «роллингов» и их пластинки, но соперниками их не считал. У них не было соперников. «Мы были как короли джунглей. Как цезари», — говорил он.

К тому времени Ленноны съехали из Южного Кенсингтона. Да, там было удобно — но еще и просто сказочно удобно для фанатов, чей нездоровый энтузиазм ставил Синтию и маленького Джулиана в положение осажденных. Леннонам нужен был дом, но такой, где можно было держать фанатов на расстоянии.

Никто из битлов никогда еще не покупал себе дом. Лондона они почти не знали, и никто не представлял, где искать, потому они попросили совета у бухгалтеров Брайана. В итоге Джон и Синтия выбрали Кенвуд, большой особняк в стиле эпохи Тюдоров в графстве Суррей, в лесистом поместье Сент-Джордж-Хилл, недалеко от Уэйбриджа. Прошло несколько месяцев, и Ринго тоже нашел себе дом, чуть поменьше, а Джордж и Патти Бойд переехали в более современное, но не менее эксклюзивное бунгало в нескольких милях от Эшера.

Для богатого семьянина-бухгалтера, любителя гольфа, Кенвуд был бы раем земным. Но для велеречивой рок-звезды в возрасте двадцати четырех лет, наслаждавшейся быстрым и требовательным ритмом города, все обстояло иначе. Хотя Джон потратил 25 000 фунтов стерлингов на сам особняк и столько же на ремонт и установку бассейна, счастья он там не обрел — и по выходным часто мотался в Лондон тусоваться по ночным клубам. Пол выбрал лучше — купил викторианский особняк в самом сердце лондонского Сент-Джонс-Вуд, всего в нескольких минутах ходьбы от студии на Эбби-роуд.

И именно на Эбби-роуд продолжала строиться легенда Beatles. Их рождественский сингл 1964 года «I Feel Fine», веселая попсовая песенка, которую Леннон выстроил вокруг риффа и случайного фидбека любимой гитары Rickenbacker, сразу стал всемирным хитом. Удивляло то, что именно эту песню выбрали для сингла — ведь Пол уже написал «Eight Days A Week», и она ждала только выхода, а в итоге ее выпустили на новом, в остальных отношениях довольно слабом альбоме «Beatles For Sale». Beatles спорили, какую песню выбрать, и Джон просто выиграл этот спор. Впрочем, «Eight Days A Week» станет номером один в США, где Capitol Records штамповала больше синглов.

Интереснее всего была первая песня нового альбома — «No Reply». Ее написал Леннон, и она посвящена тому, как девушка, которую любит певец, не может увидеться с ним и поговорить. Джон снова принял облик страдальца. Да, страдал он всегда на загляденье.

Еще совсем недавно Beatles, ливерпульские неудачники, смотрели на яркие огни Лондона, как беспризорники в заиндевевшее окно. Но теперь для них отворились двери во все круги мира искусств и шоу-бизнеса. И когда Джон, извечный беспокойный искатель нового, трижды появился с Питером Куком и Дадли Муром на телеканале BBC 2 в программе «Not Only… But Also»[68], ему польстило, что главные сатирики страны — один выпускник Кембриджа, другой Оксфорда — воспринимают его как равного. Синтии приходилось сложнее. Ей такие люди казались «столь безусильно идеальными».

Певица Альма Коган, «девочка со смешинкой в голосе», была в Британии звездой, еще когда битлы только ходили в школу, и в те годы Джон высмеивал ее пение. Она была всего на восемь лет старше, но для него воплощала все, что было «не так» с британской музыкой: старомодная во всем, от вороха пышных юбок до милых песенок. Но когда Beatles повстречались с ней на телешоу «Ready Steady Go!»[69], а потом их и Брайана пригласили на одну из ее вечеринок с шампанским в роскошную квартиру на Кенсингтон-Хай-стрит, где знаменитости расселись прямо на подушках на полу, он понял: пора провести переоценку ценностей.

Как вспоминала Синтия, гости подобрались будто из колонки светской хроники «про богатых и знаменитых», так что Джон с его врожденными предрассудками против гламурного лондонского шоубиза, казалось бы, не слишком-то туда вписывался. Однако же он вписался. С другой стороны, Синтия чувствовала, что ей самой не хватает утонченности, и видела себя «наивной девочкой, которой просто повезло и которая не заслуживает права находиться здесь».

И даже то, как сильно ей нравилась полная жизни Альма Коган, не помогло ей не задаться вопросом: а не флиртовала ли певица с ее мужем? А может, у них даже был роман, как позже предполагала младшая сестра Альмы, Сандра Карон? Джон никогда не говорил об этом, а он обычно хоть кому-нибудь да рассказывал — чаще всего Питу, другу детства, — так что, наверное, ничего там и не было. Синтия не спрашивала.

Когда дело доходило до других женщин, она никогда ни о чем не спрашивала, даже когда несколько месяцев спустя Джон нагло запел перед ней новую песню, которая начиналась со слов: «I once had a girl, or should I say, she once had me…»[70] Это была первая строка «Norwegian Wood», а Ленноны проводили отпуск на горнолыжном курорте Санкт-Мориц с Джорджем Мартином и его помощницей (и вскоре второй женой) Джуди Локхарт Смит. Продюсер был поражен: он ясно понимал, что эта песня — об интрижке Джона с женой друга-фотографа. Но Синтия то ли не вслушивалась в слова, то ли не понимала их скрытого смысла — и, в общем, не отреагировала никак.

Она не задавала вопросов и тогда, когда однажды вечером в Кенвуде нарисовался фотограф Роберт Фримен со своей заплаканной женой Сонни. Роберт был очень сердит, попросил поговорить с Джоном с глазу на глаз, и тот увел обоих в столовую. Синтия не присутствовала при разговоре. Примерно спустя полчаса, когда пара ушла, Леннон не стал ничего объяснять, а просто поднялся в маленькую студию, устроенную на верхнем этаже. Об этом инциденте больше никогда не упоминали. Позже, когда Роберт и Сонни развелись, Синтия напишет, что «не могла не прийти к выводу», что у Джона и Сонни, должно быть, был роман, хотя у нее «никогда не было доказательств».

Были и другие женщины — то подруга-журналистка, то актриса, но Синтия никогда не знала точно. Она не хотела этого знать. В автобиографии она написала: «Конечно, я понимала, что у Джона могли быть случайные связи с девушками во время гастролей… Если с кем-то из них (Beatles) вдруг и приключалась такая оплошность — что ж, они ведь всего лишь люди, да и это ничего не значило».

Для Джона это совсем не было «случайной оплошностью» — но кто обвинит Синтию, если ей удавалось успокоить себя с помощью таких объяснений.

У Джона никогда не было реальных денег, но, когда те появлялись, он никогда не интересовался, откуда они пришли или куда идут. Он никогда о них не волновался, даже в те далекие времена, когда занимал у друзей в Художественном колледже и забывал отдать, а теперь довольствовался тем, что о его богатстве заботились финансовые эксперты. Его это просто не волновало. «Деньги приходят, деньги уходят», — говорил он мне. Наличные у него водились редко, но чек он мог выписать на любую сумму.

Мими воспринимала это как наивность по отношению к деньгам. «Он просто никогда понятия не имел об их ценности, — говорила она, прежде чем по обыкновению съязвить. — Ему просто пахать не приходилось, как другим. Он был доверчив как лопух. Наслушается слезливых историй, а потом все деньги раздаст какому-нибудь прихлебателю, который ему с три короба наврет».

Было время, когда она обеспечивала его, — но теперь, наоборот, Джон стал ее кормильцем, даже несмотря на то, что продолжала постоянно его критиковать. Мать Синтии, Лил, ему никогда не нравилась — как не нравилась она и Мими, считавшей, что Лил ниже ее по положению в обществе, да и, что греха таить, глупее. Но чего не сделаешь ради спокойной жизни — Джон арендовал для тещи дом поблизости от них с Синтией и назначил и ей ежемесячное пособие.

В своем новом особняке в Кенвуде он сперва вел себя словно победитель лотереи. В придачу к грандиозному дому он купил черный «роллс-ройс» (хотя и подержанный), затем «феррари» и «мини-купер» с черными окнами, под цвет колес (вызвав насмешки Пола: «Тебе бы еще велосипед с черными окнами»). Но даже сдав в феврале 1965 года на права, Джон редко ездил на своих автомобилях, а также не проявлял большого интереса ни к «фольксвагену-жуку», который купил для Синтии, ни к «порше», который пришел тому на смену. Слепой как крот, за рулем он был беспомощен и доверял вождение Лесу Энтони, бывшему валлийскому гвардейцу. Единственными автомобилями, которыми он любил управлять, хотя бы недолго, были модельные: их он гонял по огромному треку, собранному из трех наборов Scalextric, который занимал две пустые спальни на чердаке.

Всякий раз, когда Джон чем-то увлекался, он полностью погружался в это, а потом внезапно забывал и двигался дальше. Ринго, переехав поближе, построил в своем саду дорожку для картинга, а в доме устроил бильярдную, поэтому Джон иногда бывал у него. Однажды ударник очень красноречиво сказал мне: «Иногда я хожу к Джону поиграть в его игрушки, а иногда он приходит ко мне поиграть в мои».

В то время самыми близкими друзьями битлов были их коллеги по группе. Это было неизбежно. Помимо Нила Эспинолла, который теперь числился их ассистентом, и Мэла Эванса, который, в свою очередь, был ассистентом Нила, почти все их знакомые просто не вписывались больше в их компанию. Конечно, им был близок Брайан, ныне обладавший роскошными новыми апартаментами в Белгравии, но он был прежде всего их менеджером, а потом уже другом, так что он проводил время со своими спутниками, а Beatles — друг с другом.

Возможно, Брайану было бы лучше сблизиться с группой. В одиночестве в Лондоне, без постоянного партнера, он порой сходился с опасными людьми и попадал в беду. Но несмотря на то, что он связался с плохой компанией и стал употреблять наркотики, он делал все, чтобы слухи про это не дошли до Beatles.

Зная, сколь тесно музыка связала Джона и Пола, можно было бы предположить, что они, как авторский дуэт, окажутся самыми близкими друзьями. Но это было не так. Джон всегда ладил с Ринго. С Ринго ладили все. Добрый весельчак, он умудрялся сплачивать всех в группе. Еще Джон обычно неплохо ладил с Джорджем. В вот с Полом он порой был на ножах. Пол не заглядывал в Кенвуд просто так, как когда-то заезжал на велосипеде в Мендипс. Его визиты были чисто профессиональными — он съезжал в своем «астон-мартине» с трассы A3 на Суррей, ждал, пока Джон насладится своими рисовым хлопьями на завтрак и просмотрит газеты, а затем они на три часа погружались в совместную работу.

«Все эти песни… «Help!», «Eleanor Rigby» и «Norwegian Wood» — мы сочинили их вместе, — позже рассказывал мне Пол. — И мы ни разу не сработали вхолостую. Мы оба были хороши. Если он застревал, я всегда мог ему помочь. Всегда. Я никогда ему не отказывал. И если я застревал, он никогда не отказывался помочь». Так что большая часть песен для фильма «Help!»[71] была написана ими вместе, лицом к лицу. А когда это было невозможно, они связывались по телефону — Джон с гитарой в руках, а Пол, возможно, за фортепиано.

Ленноны бежали из Лондона от фанатов и прессы, но даже теперь, с экономкой Дот Джарлетт, с водителем, с садовником, они по-прежнему были просто молодой супружеской парой с маленьким ребенком, оказавшейся в необычных обстоятельствах. Временами Синтия могла поехать в Лондон, после сессии встретиться с Джоном и другими битлами, и все заваливались в клуб. Но, как правило, по мере перестройки дома они редко ходили вместе куда-нибудь ужинать, а меню их было таким же, как в прежние дни, когда оба жили в квартирке Брайана в Ливерпуле. Джон не был фанатом изысканной кухни — он по-прежнему любил стейки, чипсы и сэндвичи с картошкой фри, а вместо вина предпочитал молоко или пиво.

Гости у них бывали крайне редко: однажды напросился Боб Дилан, в другой раз — Джоан Баэз, но чаще всего по старой дружбе наведывался Пит Шоттон, чья карьера в полиции не задалась. Джон купил ему небольшой супермаркет на острове Хейлинг, в Сассексе, и теперь Пит жил примерно в часе езды. Мими костерила того «попрошайкой», но Джону было виднее. Он твердил, что будет помогать Питу, как только сможет. Пит знал его лучше, чем кто-либо другой, намного лучше, чем Синтия, и не видел в нем знаменитого битла. В глубине души Джон бывал одинок. Когда он не работал с Beatles и был дома с семьей в Кенвуде, в его жизни появлялась дыра, которую нужно было заполнить. Пита он всегда привечал. Да, Синтия — жена. Но она — не приятель, с которым можно делиться сумасбродными идеями.

И она не поддерживала Джона, когда шофер увозил его на черном «мини-купере» в Лондон, где он иногда напивался или накуривался и под утро возвращался домой. Синтия, может, и хотела бы присоединиться, но Джон был не только королем джунглей, но и королем дома, и, если он не хотел брать жену, значит, она не пойдет. И потому Синтия и Джулиан ложились спать в своем огромном доме стоимостью в миллионы, а Джон возвращался, когда ему хотелось, а потом все утро следующего дня валялся в постели.

Да, Синтия роскошествовала. Она могла купить себе все, что душе угодно. Могла заплатить пластическому хирургу и исправить ненавистную горбинку на носу. Но радости тихой семейной жизни… их она явно не знала. И хотя Джон иногда себя ненавидел и хотел больше походить на отца семейства и не злиться на Джулиана, когда мальчонка раскидывал еду по комнате, ничего не получалось. Он был таким, каким был, и домашняя жизнь заставляла его скучать.

Тем временем бизнес по имени Beatles должен был продолжаться. Требовались новые песни для «Help!», нового фильма четверки, а еще новый сингл — для которого Джон написал «Ticket To Ride». Это была песня от лица страдальца, и не все считали ее достаточно сильной, в том числе и Мими, которая по-прежнему всегда имела обо всем свое мнение. Сам Джон критиковал песню на второй стороне, «Yes It Is» — сетования о прежней возлюбленной, с которой не могла сравниться нынешняя. «Yes It Is» удостоилась нескольких содержательных рецензий, когда вышла. Однако Джон, казалось, радовался тому, что мог смешать с грязью свою же работу, особенно когда думал, что она совершенно не заслуживает того преклонения, какое обрела благодаря все возраставшей армии «знатоков» творчества Beatles. Позже он мимоходом бросит мне: «Я чувствовал себя так, словно снова пишу «This Boy». Та же гармония, те же аккорды и не слова, а хрен знает что! Стыдно! «Если в красном ты сегодня…» Господи!»

И его издевки на этом не закончились. Еще одной из его песен на альбоме «Help!» была «It’s Only Love». «Моя самая позорная песня… — говорил он мне. — Рифмы детские. Стихи отвратные. Мне за них было так стыдно, что я едва смог ее спеть. Из тех песен, про которые впору молиться: только бы больше таких не сочинить! — Он помолчал. — А, так и о других сказать можно». С другой стороны, он гордился «You’ve Got To Hide You Love Away», которая в акустической аранжировке почти походила на фолк. Он говорил, то были его «афро-диланские дни», и то, как он пел, выбешивало Пола. «Да какого лешего ты косишь под Дилана?» — ярился на сессиях Маккартни.

Когда песня выйдет в продажу, попытки найти смысл стихов «You’ve Got To Hide Your Love Away» породят массу различных теорий — а вдруг это песня о гомосексуальности? А если тайное послание? Вроде: о Брайан, как я тебя понимаю… Но если и так, сам Джон об этом не упоминал — а он, скорее всего, упомянул бы.

Фильм «Help!» снимали в марте и апреле 1965 года, на Багамских островах, а затем в Австрии — налоги-то там меньше. «A Hard Day’s Night», снятый на черно-белую пленку, производил впечатление документальной кинохроники, но на этот раз у них было больше денег, и «Help!» сняли в гламурной нереальности Technicolor и Cinemascope. С глупым сценарием, опиравшимся главным образом на визуальные гэги, он и близко не дотягивал до уровня первого фильма… как и поведение битлов на съемочной площадке. И тому была причина. За шесть месяцев, прошедших с тех пор, как Боб Дилан познакомил их с «травкой», она плотно вошла в их повседневную жизнь.

— Мы тогда курили марихуану на завтрак, — рассказывал Джон. — C нами поговорить никто не мог. Одни хи-хи да зенки стеклянные.

Пол подтвердил:

— Мы являлись на съемки уже обдолбанными, лыбились и надеялись, что прокатит.

Вроде прокатило. Фильм стал очередным мегахитом, но лучше всего запомнилась заглавная песня. Сочинил ее Леннон. Пол помог доработать ритм и контрмелодию, получилась живенькая рок-н-ролльная песенка, и именно так ее восприняли и публика, и группа. Только пять лет спустя, когда Джон пошел на психотерапию и ему предложили вчитаться в тексты собственных песен, он сам увидел, что фраза «Won’t you please, please help me»[72] была более личной, чем ему казалось.

«У меня был период «жирного Элвиса», — рассказывал он мне. — В то время я этого не сознавал… но позже понял, что кричу о помощи. Реальный смысл песни потерялся. Нам нужен был сингл. Быстрый сингл. Я очень эмоционален в песнях… Что бы я ни пел, я отношусь к этому серьезно… Эти стихи, эта лирика… Когда я это писал, я был охренеть в каком состоянии… — Потом, словно пытаясь объяснить, он добавил: — Все, что творилось тогда с Beatles, было уму непостижимо. Я ел и пил как свинья. Я был жирный как свинья… Я сам себе был отвратителен».

То был взгляд в прошлое. В те дни, когда снимался «Help!», Джон никогда не признавался в слабостях. Ни в каких. Пол прекрасно это выразил, когда давал интервью для «Антологии Beatles»: «Джон был всегда прямолинеен. В этом-то и суть. Вы никогда не видели (настоящего) Джона. Даже я его видел мельком — сквозь трещинки в доспехах. А его доспехи были жесткими. И Джон на первый взгляд был жестким — очень, очень жестким».

Какими бы ни были недостатки, летом 1965 года фильм «Help!» выпустили — к восторгу всего мира и успеху кассовых сборов, всего через несколько дней после публикации второй книги Джона «A Spaniard In The Works»[73], которую встретили попрохладнее. Архив Mersey Beat подошел к концу, так что на этот раз пришлось поработать. Джон даже купил «Поминки по Финнегану» Джеймса Джойса и книгу Эдварда Лира — чтобы узнать, что именно, по мнению некоторых критиков, оказало на него влияние при создании «In His Own Write». «Ни капли сходства ни с одним», — заявил он литературному интервьюеру BBC Уилфреду Ди’Ату. Об Эдварде Лире он прежде даже не слыхал.

Новую книгу Джона критики расхваливали на все лады. Правда, когда его спросили, почему он пишет такие минималистичные истории, его ответ был исполнен презрения. «Это для вас они минималистичные, — сказал он. — Для меня это марафоны».

А что до менее высоких продаж, ему было все равно. «Ладно, эта книга была не так хороша, как первая, но когда это вторая книга была лучше первой? — позже скажет он Rolling Stone. — У меня историй черпалкой не вычерпать, и хорошо бы от них избавиться… Мне нравится писать, это факт, скрывать тут нечего, и я писал бы, пусть даже ни один издатель не осмелился бы это опубликовать».

Что Джона волновало, хоть он и несколько лет будет пытаться это скрыть, так это его реакция на предпоследнюю дорожку с пластинки «Help!». То была «Yesterday», песня, которую Пол больше года наигрывал на пианино, после того как однажды утром проснулся, а она звучала у него в голове. Неужели она ему приснилась? Он не знал, и сыграл мелодию друзьям — может, они узнают? А то вдруг получится случайный плагиат? Только когда Пол убедился, что это истинное творение Маккартни, и определился с текстом (по мнению некоторых, отражающим переживания о смерти матери в его четырнадцать лет), — только тогда он подумал, что ее стоит записать.

Проблем было две. Во-первых, Джордж Мартин не мог понять, как Beatles, рок-н-ролльная группа, может аккомпанировать Полу и при этом не испортить песню. Он предложил для аккомпанемента струнный квартет. В первый раз битл пел на записи без своих верных аккомпаниаторов, и впервые Леннон оказался не у дел. Да, он должен был дать свое разрешение, но это было несложно. Серьезней была вторая проблема. Джон не внес своего вклада ни в одну строку, а значит, «Yesterday» на сто процентов была песней Маккартни. Кто-то из EMI предложил выпустить ее как сольную песню Пола, но этого никто не захотел. В конце концов «Yesterday» вошла в альбом «Help!» как песня Beatles и даже не вышла в Великобритании в качестве сингла — хотя стала хитом номер один в Америке.

Джон высказал такой вариант: Пол забирает себе все роялти за песню. Пол поблагодарил его за эту мысль и отказался. Это было бы вовсе не в духе их авторских отношений. В общем, решили все миром, по-дружески.

Трудность для Джона заключалась в том, что Пол сочинил песню, ставшую классикой. Независимо от того, насколько он восхищался музыкальной формой и текстом песни — а он ими восхищался, — знакомый маленький зуд ревности не мог его не изводить. Ибо столько лет повсюду в мире он будет слышать ее — возможно, самую любимую публикой песню Beatles из всех их творений — и знать, что не имеет к ней никакого отношения.

Много о чем он имел весьма смутное представление — о датах, о времени, о деньгах, — но некоторые детали своей жизни он помнил прекрасно, и одним из таких воспоминаний стала первая проба ЛСД. Это было вечером, во время съемок фильма «Help!». Их с Синтией и Джорджа с Патти пригласили на ужин. «Мы были в гостях у какого-то модного дантиста, сам знаешь, с какой публикой зависает Джордж… — пренебрежительно рассказывал он мне. — Его жена отбирала «заек» для клуба Playboy или что-то в этом духе… Ну вот, были мы там, и он киданул это в наш кофе, а нам ничего не сказал».

Джон слышал про ЛСД — диэтиламид лизергиновой кислоты, чаще называемый просто кислотой. То был психоделик, искажающий сознание, лабораторный наркотик. Джордж в то время был не столь осведомлен. Джон быстро понял, что кофе у них с добавкой, и рассердился. Ему нравилось самому решать, принимать ли наркотики, и он должен был знать, что принимает. Как только гости поняли, что случилось, они захотели уйти.

Дантист знал, что препарат может подействовать через полчаса, и не был уверен, какими могут быть эффекты, а потому настойчиво повторял: «Лучше не уходите».

«Мы думали, он удерживает нас, чтобы устроить оргию или еще какую-то такую дрянь, — потом говорил мне Джон, — а мы этих гадостей и знать не хотели». Так что они сели в машину Джорджа и отправились навестить Клауса Формана, который выступал в составе трио Paddy, Klaus & Gibson в заведении Pickwick Club[74]. Однако к тому времени, как они добрались туда, начались галлюцинации, и они, кинувшись оттуда в другой клуб, в Ad Lib, где вспыхивали яркие огни, вбежали внутрь с криками: «Лифт горит!»

«Это было безумие, ужасное, но волнующее», — таким был вердикт Джона. Синтии, напротив, очень не понравилось. Позже она рассказывала, что ей казалось, будто она сходит с ума, ибо весь мир обратился в бессмысленные формы. Патти, неведомо почему, кидалась на витрины магазинов.

Джордж снова повел машину, очень медленно, и они добрались в его дом в Эшере, где в конце концов заснули. Синтия пришла в себя только наутро. Но Джона опыт увлек. Скоро он примет ЛСД снова, и снова, и снова… Прелюдин и алкоголь, на которых он держался во время долгих ночей в гамбургских клубах, недавно сменились «травкой». Но теперь он попробовал наркотик совсем другого масштаба, и ему нравилось искажение восприятия. Будто «Алиса в Стране чудес»! Пока ему хватило, но через год наркотик станет мощным новым развлечением. И Синтия его разозлит и разочарует — она больше никогда не примет кислоту и будет жалеть, что та вообще появилась в их жизни.