Америка была страной мечтаний. С детства Джон грезил ею, восхищался ее энергией, ее творческим даром и любил ее музыку — не только рок-н-ролл, но и некоторые мелодии из бродвейских мюзиклов. Но когда рейс Pan American 101 выпустил шасси и пошел на посадку в недавно переименованном международном аэропорту имени Джона Ф. Кеннеди, Леннон нервничал. Он и Синтия весь полет сидели рядом. Пока длилось путешествие, Beatles и вся их «королевская рать» тревожились все сильнее. Они могли быть на вершине американских чартов, но что, если это случайность? Что, если американцы не оценят их внешний вид? Билл Хейли был большой звездой в Англии, пока не отправился туда, после чего его карьера пришла в окончательный упадок. Может, это знак? «Ладно, если никому там не понравимся, никогда не поздно развернуться и поехать домой — скажем, что просто прилетали купить кой-какие пластинки», — шутил он во время полета. Но затем, когда самолет остановился, в салоне первого класса зазвучал смех, и все выдохнули. Capitol Records прекрасно поработала. У трапа ждала небольшая армия репортеров с фотоаппаратами и камерами для хроникальной киносъемки.
Пока они летели, никто из них не знал, что музыкальные радиостанции по всему Нью-Йорку подогревали жар ожидания и ставили записи Beatles одну за другой. Радиостанция WINS даже время передавала так: «8:30 битл-утра», а прогноз погоды: «Ясно, солнечно, температура воздуха 32 битл-градуса».
Beatles сошли с самолета первыми. Синтия оставалась внутри — на этом настоял Брайан. Джон лихо надел кожаную кепку, присоединился к остальным на выходе из самолета и впервые улыбнулся Америке — стране, которая однажды станет его второй родиной.
С этого момента американцы навеки впустили Beatles в свои сердца. Британию битлы завоевали за девять месяцев. Преданность Америки была мгновенной. Возможно, есть доля правды в теории о том, что это была общая психологическая реакция после национальной травмы, вызванной убийством Кеннеди, со дня которого еще не минуло и трех месяцев. Видимо, Америка нуждалась в чем-то приятном, что помогло бы ей выздороветь, а веселье Beatles стало средством катарсиса. Со своими песнями и шутками, со своими смешными прическами они несли стране некую целительную радость. Конечно, истерия стала еще громче и шумней в Америке, но в Америке всё было громче и шумней.
Пресс-конференция, которая последовала за прибытием группы, с тех пор стала частью рок-фольклора, а четверка Beatles со своей наивысшей непочтительностью саркастически отвечала на глупые вопросы. Им было легко. Они делали это сотни раз раньше — никогда не воспринимая это всерьез.
— А вы нам что-нибудь споете? — спросил репортер.
— А вы нам денег дайте, — сказал Джон.
Все рассмеялись.
— А как насчет кампании «Искореним Beatles» в Детройте?
— Начнем свою: искореним Детройт.
— Надеетесь взять что-нибудь домой?
— Рокфеллеровский центр.
И так оно и шло. Всем хотелось посмеяться, а Beatles при необходимости могли отмочить улетные хохмы, особенно когда пытались развлечь друг друга. Как сказал Джордж: «В Ливерпуле все мнят себя комедиантами… У нас это в крови».
После встречи с прессой ливерпульская четверка отправилась на Манхэттен, каждый в отдельном «кадиллаке», и их песни неслись с любой радиостанции, какую только ловило радио в автомобилях. Джона это впечатлило. До прибытия в Америку он думал: «Нам бы только зацепиться, мы их снесем». Зацепиться им уже явно дали.
Годом раньше, в гастролях по родине, они ночевали в убогих гостиницах английских городков и питались яичницей с жареной картошкой в придорожных забегаловках. Теперь они остановились в Plaza, самом шикарном и традиционном отеле Нью-Йорка, в четырех отдельных апартаментах, которые сходились в большой центральной гостиной с видом на Центральный парк — и на тысячи собравшихся внизу фанатов. Получалась своего рода тюрьма для знаменитостей, но это захватывало дух, и волнение не стихало, пока киногруппа, снимавшая все на пленку, пыталась запечатлеть момент.
Следующие два дня если битлы не давали интервью, то пытались хоть немного полюбоваться Нью-Йорком — и как-то вечером ускользнули из отеля Plaza и забрели на танцпол «Peppermint Lounge», где Ринго перестал вести себя угрюмо и мрачно и маниакально танцевал твист. Потом они объехали по периметру Центральный парк, и Джон — правда, еще не зная об этом — в первый раз увидел здание «Дакоты». Но они приехали туда с иной целью — заявить о себе и продавать пластинки, — и потому в воскресенье днем их отвезли на 53-ю улицу, по адресу CBS-TV CBS-TV — на шоу Эда Салливана.
И так же, как в Британии великолепную четверку благословила королева-мать, в Соединенных Штатах им оказал почести Эд Салливан. Помогла и телеграмма от Элвиса и «Полковника», и шоумен приветствовал группу на глазах у семидесяти трех миллионов американцев — некоторые из которых смотрели это телешоу вместо того, чтобы грабить дома и угонять машины, как показало падение уровня преступлений по всей стране в течение часа, который шла передача. Выпуск «Beatles на шоу Эда Салливана», собравший рекордную на тот момент зрительскую аудиторию, для многих стал вехой в жизни, а кому-то всю жизнь изменил.
Выступление прошло довольно стандартно, как их телеэфиры в Великобритании. В темных костюмчиках, в галстуках и ботинках челси, со свежевымытыми волосами и вольными стрижками «под пажа», они начали с «All My Loving», которую исполнял Пол, в то время как Джон, словно забыв подключиться — звучал он, по крайней мере, так, — оглядывался вокруг счастливыми глазами и словно не волновался вообще ни о чем. По правде говоря, он просто плохо видел.
В целом его впечатления от Нью-Йорка в тот первый уик-энд можно выразить одним словом: потрясение. «Это непредставимо… — снова и снова повторял он, в изумлении глядя на царившее вокруг столпотворение. — Такого не будет еще миллион лет… Я в жизни ничего подобного не видел… Мы просто проходим сквозь это. Все словно в фильме… как с кем-то другим…»
Тем временем Синтия пыталась спастись от камер и отводила взгляд, когда в другом конце комнаты с ее мужем флиртовали The Ronettes или другие девушки, сумевшие пробиться в круг приближенных, — как симпатичные девушки делали нередко.
Beatles ожидали откликов прессы о своем дебюте, и наутро они их получили. «75 % — реклама; 20 % — стрижки; 5 % — веселые песенки», — возглашала Herald Tribune; «сонное разочарование», — гласила New York Times; и «смехотворное безумие», — считала Daily News. Джону понравилась фраза про безумие. Но одержимость их стрижками уже утомляла.
На следующий день вся группа отправилась в Вашингтон — на поезде через метель. До сих пор Beatles поддерживали образ милых простачков, который для них создал Брайан. Но на самом деле они были не такими, и Джона нужно было только подтолкнуть. Они оказались на грани, когда после выступления с The Chiffons, Томми Роу и мало кому в то время известной группой The Beach Boys в вашингтонском «Колизее» их пригласил на благотворительный бал в посольстве Великобритании сам посол, сэр Дэвид Ормсби-Гор. Он был очаровательным аристократом, прекрасно разбирался в моде и чувствовал веяния времени, но некоторые из его молодых сотрудников позабыли о хороших манерах. Джон вошел в зал, ведя под локоток леди Ормсби-Гор, и потом отправился сквозь толпу за бокалом, как вдруг его развязно окликнул чиновник из посольства: «Эй, покажи-ка, что можешь!»
— Нет, я обратно не пойду. Там вон толпа какая, — отозвался Джон. — Я хочу выпить.
— О нет, ты пойдешь! — непоколебимо ответил чиновник, и Джона, в тот же миг оказавшись рядом, начала донимать дерзкая юная леди в бальном платье.
Beatles до сих пор не сталкивались с покровительственным тоном и пренебрежением кучки франтов, и им это явно не нравилось. Джон видел, что пропасть между классами «осталась, как и была, они все такие же снобы… простые люди, как мы, могут слегка подняться… но лишь слегка». Он решил уйти. И в это время к Ринго приблизилась юная дебютантка, вытащила из сумочки ножницы и отрезала прядь волос — его битловских волос!
Джон разъярился. Может быть, Брайан Эпстайн и потратил все выходные на подписание контрактов, что позволяли лепить рисунки с битлами на всю сувенирку — контейнеры для завтраков, футболки, обувь, жвачку, конфеты, игрушечные гитары и плюшевых мишек… Но битлы вам — не плюшевые мишки! «Мы шли мимо них, а они нас все лапали… — вспоминал Джон. — Потом какое-то тупое животное отстригло волосы Ринго. И я свалил оттуда… я материл их всех».
Леди Ормсби-Гор извинилась еще до их отъезда. То была не ее вина. Все были слишком взволнованы. Но бальный зал заполонили журналисты, ставшие свитой Beatles, и на следующий день о скандале не могли не написать газеты по обе стороны Атлантики. Конечно, нашлись умники, обвинившие Джона в том, что он был груб с послом. Но подавляющее большинство сочувствовало ему и битлам.
То были шестидесятые. Времена изменились.