Быть Джоном Ленноном

32. «Когда вы подключаете инструменты и начинается этот ор, на вашем месте могла бы быть любая другая группа — все равно никто ничего не слышит. Какие там еще Beatles?»

На стадионе «Шей» в Нью-Йорке Beatles играли 15 августа 1965 года. Сперва план состоял в том, что они прилетят на вертолете и словно сойдут с небес в самый центр поля на глазах у 55 тысяч фанатов. Именно такой театральности, по мнению Брайана, заслуживали Beatles — первая в истории группа, игравшая на столь огромном стадионе. И хоть такого не допустили и на место выступления битлов пришлось транспортировать в бронированном фургоне «уэллс-фарго», тот день вошел в историю рок-н-ролла как апогей их гастрольных выступлений.

Они только что закончили двухнедельное европейское турне и теперь, в своих аккуратных костюмах, похожих на нарядную униформу игрушечных солдатиков, пробились к сцене в центре поля и в изумлении оглядывали толпу. Перед началом шоу они все нервничали, но на сцене, небольшом островке с последними достижениями музыкальных технологий, осознание того, насколько далеко они от своих слушателей, заставило их сблизиться. В такие моменты, когда их могли подвести нервы, первым всегда выступал Джон, комедиант. Клавишные не были его «коньком», и на альбомах он никогда не играл на фортепиано, но теперь, корча шутовские гримасы, накинулся на орган, когда Пол запел «I’m Down». Да, Джон знал всего пару аккордов, да, он жал на клавиши локтем — плевать. Фанаты в полусотне ярдов ничего этого не видели и не слышали. Джон должен был проявить себя как лидер группы, и лучший способ возглавить ее — развлечь других участников, явив всем то, в какой абсурд превратились концерты Beatles. «Когда вы подключаете инструменты и начинается этот ор, на вашем месте могла бы быть любая другая группа — все равно никто ничего не слышит. Какие там еще Beatles?» — вспоминал он потом о том столь любимом дне.

Некоторые поклонники — и в их числе Линда Истман, еще не встретившая Пола, своего будущего мужа, — расстроились, что вообще не услышали музыки. Но в тот день битлам было все равно. Фанаты пришли увидеть их, а не услышать, и так было повсюду, когда начался их последний тур по Северной Америке. «Разослали бы четыре манекена себя самих, и толпе бы по горло хватило, — таким было мнение Джона. — Концерты Beatles — это уже не музыка».

А вот чем были эти концерты… Глядя на тот горячечный бред, который вызывало их появление, можно было провести параллели с религиозным исступлением и политическим единением народных масс. То, что такое волнение толпы вызвала четверка юношей, певших популярные песни об эмоциональных капризах подростков, не имело прецедентов в подобном масштабе. Это был побочный продукт коммуникаций XX века. Когда фанатки кричали на концертах Элвиса — их было меньше, но вопили они с такой же силой, — это хоть можно было списать на то, что он их сексуально провоцировал со сцены, и делал это вполне намеренно. Но Beatles всегда подчеркивали, что они на концертах не демонстрируют сексуальность. Джон порой бывал смешным, Ринго был милым, Джордж и Пол выглядели романтично.

Но никто и не называл концерты Beatles сексуальными. Если секс тут и был, то призыв исходил не от них, а неизбежно охватывал их аудиторию — возбужденных подростков, охваченных гормональной бурей. Появление битлов на сцене оказывалось триггером: один крик влек за собой 10 тысяч, 50 тысяч, и зрители становились частью шоу — зрители, чьей реакцией управляли радио и телевидение, как еще никогда никем в истории мира. Beatles, битломания, их аудитория — все это были продукты своей эпохи.

В индустрии развлечений есть неписаное правило: ни в коем случае не знакомьтесь со своими кумирами, ибо в девяти случаев из десяти те вас разочаруют. Элвис Пресли уже разочаровал Джона тем, что появился в безвкусных пляжных фильмах после своего возвращения из армии в шестидесятых, а также тем, что записал несколько посредственных пластинок. И все же, хотя голливудские звезды толпой стекались к битлам, когда те впервые прибыли в Америку, Элвис, как сказал Джон, «был в Штатах единственным, с кем мы и правда хотели повидаться… хотя я не уверен, что он хотел повидаться с нами».

И вот во время перерыва в Лос-Анджелесе, в середине тура, молодой английский журналист по имени Крис Хатчинс устроил встречу Beatles и их былого кумира в доме Элвиса в Бель-Эйр. В воздухе сгустилась настороженность. Элвис согласился на это лишь по одной причине: настоял «Полковник», считавший, что это будет хорошая реклама. Однако теперь он уже не был двадцатилетним бунтарем, нарушавшим правила и вершившим революцию, который вдохновил их почти десять лет назад.

Фотографов на ту встречу не допустили. Но если бы кто-нибудь сделал фотографию, на ней оказался бы Элвис в красной рубашке и короткой черной куртке, с крашеными волосами, черными и лакированными, словно шлем, а на него смотрели четверо притихших английских узурпаторов со свежевымытыми лохматыми шевелюрами, сидевшие на выгнутом подковой диване: по одну сторону — Джон, по другую — Пол. На другом краю большой гостиной были Присцилла Пресли с подругами, разряженными по важному случаю, и все они, в свою очередь, смотрели на Beatles. Элвису было тридцать, а у Джона близился двадцать пятый день рождения. Но и по их облику, и по их манерам казалось, что их разделяет по меньшей мере пара десятилетий.

Волнующая тишина становилась неловкой, и Элвис наконец пошутил: «Ребят, ну если вы просто собираетесь пялиться, я спать ложусь».

Лед треснул. Но пока Пол пытался завести разговор о бас-гитаре, ибо Элвис нервно наигрывал что-то на Fender под «Mohair Sam» Чарли Рича, звучавшей из его музыкального автомата, Джон повел беседу, кося под немецкий акцент Питера Селлерса. Он пытался быть забавным, но неловкость ситуации была такой, что Элвис вряд ли понял шутку. Джордж оцепенел и почти не принимал участия в разговоре. Ринго ушел в игровую комнату, играть в пул с ребятами из «мемфисской мафии» Элвиса. Для Пола самая незабываемая часть вечера состояла в том, что у Элвиса был первый телевизионный пульт, который он когда-либо видел.

Нет, вечер не был неприятным, и Джон позже сказал, что ему понравилось, но мгновенного родства душ, как годом раньше с Бобом Диланом, не случилось. Дела пошли на лад, когда принесли и подключили гитары и можно было сыграть некоторые ансамблевые версии рок-н-ролльных риффов, не особо утруждаясь пением. Потом Пол отважился рассказать Элвису, как им нравились его ранние рок-записи — на что Элвис ответил, что думает записать еще несколько песен в том же духе. Не будь Джон и Пол так ошарашены, им бы следовало в тот момент предложить написать песню для принимающей стороны. Щедрые баловни судьбы, они все время раздавали песни друзьям, и некоторые из этих песен стали очень большими хитами. Но никаких предложений не прозвучало, и момент прошел со слегка бестактной репликой Джона: «О, здорово, купим, как запишешь», — которая прозвучала грубее, чем подразумевалось. Спустя годы Элвис включил «Get Back» и «Yesterday» в свои сценические выступления, но в 1965 году ему и правда не помешало бы немного магии Леннона и Маккартни.

Когда битлы ушли, пригласив Элвиса навестить их на завтрашней вечеринке в арендованном доме в Беверли-Глен — кстати, приглашения тот не принял, — Джон, уже довольно пьяный, вернулся к своему немецкому акценту и сказал: «Зпазипо за музыку, Элвиз! Да страфствует король!» Вероятно, реплика прозвучала с сарказмом, но он имел в виду именно то, что говорил. Приятелям Элвиса, которые придут на вечеринку к битлам на следующей неделе, он скажет: «Без Элвиса я бы вообще ничего не сделал». Он и тогда был совершенно серьезен.

«То была хорошая встреча, — скажет он позже. — Но он был какой-то квелый, что ли… После армии он сделал пару-тройку хороших вещей, но прежним уже не был. С ним, похоже, что-то случилось… в психологическом смысле». Однако в другой день, когда у него было более жестокое настроение и он искал повода пошутить, он сказал, что встреча с Элвисом была «все равно что с Энгельбертом Хампердинком». Привычка менять свое мнение никогда его не покидала.

Остальная часть американского тура была тем самым вопящим бедламом, какого и ожидали Beatles. К их возвращению в Англию в сентябре эйфория стадиона «Шей» быстро развеивалась. Но главным источником их беспокойства были не фанаты. «Они заплатили за хорошее шоу, пусть идут вразнос, если хотят», — говорил Леннон.

Раздражало другое. Им приходилось общаться с теми, с кем они не хотели встречаться. Сегодня рок-звезд окружает мини-армия охранников, ограждая от внешних угроз. Но битлы по-прежнему путешествовали с одной и той же маленькой командой — Брайан, Нил и Мэл как менеджеры и охрана, да Тони Барроу следил за запросами прессы. А потому местные чиновники, промоутеры, полиция — все могли легко до них добраться.

Труднее всего приходилось, когда выстраивали коляски с инвалидами, как будто Beatles были святыми, обладающими даром исцелять. Подозревали, что иные медсестры и опекуны прикатывали своих пациентов и подопечных лишь потому, что видели в этом способ встретиться с самими битлами.

По настоянию Джона Мими покинула Ливерпуль и поселилась ближе к нему, на юге Англии. Она все еще беспокоилась о племяннике, но тот тоже о ней беспокоился — и чувствовал себя слегка виноватым в том, что та постоянно страдала от нашествий фанатов с их паломничествами в Мендипс. И однажды, пока тетушка гостила в Кенвуде, он решил покатать ее на своем «роллс-ройсе» по домам на южном побережье, где она, как порой признавалась, хотела бы жить. Агенты по недвижимости предложили четыре варианта, но Мими сердито отклонила первые три. Затем она увидела белое бунгало на пляже в Сэндбэнкс, неподалеку от Пула, в графстве Дорсет, и Джон решил за нее. «Если ты его не купишь, Мими, — сказал он, — то я куплю его себе».

«Из него еще не выехали прежние жильцы, — вспоминала Мими, — и я не хотела заходить, но Джон отправился прямо в дом». Она смутилась, потому что на нем были старые джинсы и, как она сказала, «глупая кепка». Но он был «нагл и дерзок». Дом обошелся ему в 25 000 фунтов стерлингов — такую же сумму он выложил за свое поместье в Кенвуде. Но этот дом стоял на берегу моря, в самом богатом уголке Англии за пределами Лондона, и из его окон открывался прекрасный вид.

Мими надеялась, что теперь, когда она поселилась менее чем в ста милях от Джона, она сможет чаще видеться с Джулианом, но Синтия запомнит лишь один их визит в Сэндбэнкс в солнечный летний денек. Они устроили пикник, плескались в воде и загорали, а Джон прятался под большой шляпой, чтобы никто его не узнал. И его действительно не узнавали.

«То был рай, — рассказывала мне Синтия. — Просто прекрасно. В тот миг мы словно были маленькой семьей. Взяли у Джулиана ведра и лопатки и строили песчаные замки. Хотели приехать снова. Но так и не приехали».

Осень 1965 года для Beatles прошла в основном на Эбби-роуд, но в сессиях был и перерыв, в октябре, когда вся четверка битлов побывала в Букингемском дворце и получила ордена кавалеров Британской империи. Эта честь свалилась на них благодаря премьер-министру Гарольду Уилсону, а вручала ордена сама королева. По традиции королева раз в два года награждала лиц из правящих кругов — чиновников, долго прослуживших на постах, членов парламента, руководителей крупных предприятий и благотворительных организаций, а еще бывших военнослужащих. И когда летом объявили, что подобную честь окажут группе Beatles, в прессе витало недоумение и даже возмущение оттого, что какую-то поп-группу сочли достойной такой награды. Прошел слух, что отставные генералы пригрозили вернуть собственные ордена, если стандарты так падут. Но вроде как никто не вернул.

Гарольд Уилсон был умен. Почести оказывались за вклад Beatles не в музыку, а в повышение британского экспорта. Сначала в группе спорили, принимать ли награду. Ринго идея понравилась. Но Джон, в глубине души республиканец, все не решался. И все же и ему это льстило, и, наступив на горло собственной песне (мол, «что это мы, совсем продались?»), встал спозаранку («Я не мог поверить, что такое время существует») и отправился на встречу с королевой.

Позже он будет хвастаться, будто перед инвеститурой Beatles покурили в дворцовом туалете «травки», но это Джон, по своему обыкновению, просто приплел ради красного словца. Как признались остальные битлы, они слишком нервничали, чтобы так поступить. Церемония шла своим чередом. Все было достаточно просто: битлы ждали, пока очередь дойдет до них и назовут их имена, затем нужно было выйти вперед, поклониться и снова шагнуть вперед. Джон, как обычно, выступил первым.

— Приятно вручить вам эту награду. Вы ведь недавно хорошо потрудились? — спросила королева, прикрепляя к лацкану его пиджака орден кавалера Британской империи.

Мими не готовила Джона к беседам с королевой, и он опешил. Да, он очень много работал — с утра до ночи в студии. Но почему-то сказал:

— Нет, у нас был выходной.

Он отступил, снова поклонился, развернулся и ушел, предоставив королеве награждать его друзей. Обычно королевская почесть — повод для гордости. Но Джон быстро отправил свой орден Мими, а та поместила его на каминную полку в своем новом доме. Она, по крайней мере, гордилась.