Быть Джоном Ленноном

49. «Это Йоко меня изменила. Заставила стать авангардным и сорвать все покровы, когда я хотел просто быть как Том Джонс»

Джону нравились журналисты, и они его тоже любили, ведь больше всего он обожал поговорить. В 1969 году между звездой и интервьюером еще не стояли баррикады из пресс-агентов, и, когда слава и успех во многом зависели от появления в газетах и журналах, мировые знаменитости с радостью шли на контакт. Джон всегда был более чем открытым и приятным собеседником для тех работников пера, которым доверял. Его фразы словно сами собой звучали как готовые газетные заголовки, и он, возможно, не всегда беспокоился о строгой точности, но его цветастые версии событий были как будто созданы для цитирования.

Именно в таком настроении он давал в Твикенхемской киностудии интервью Рэю Коулману, редактору журнала Melody Maker, которого знал с тех пор, как Beatles приехали в Лондон в 1963 году. Все началось как обычная беседа о съемках, но, когда его спросили, будто бы вскользь, доволен ли он тем, как все складывается в Apple, он просто не мог сдержаться. Он признал, что четверке музыкантов без менеджерского опыта нелегко управлять многомиллионной компанией и всеми ее ответвлениями, и финансовые проблемы были не за горами.

Джон сказал, что у битлов не было и половины тех денег, обладание которыми им приписывала молва. Для управления Apple требовался разум дельца. «То изначально был воздушный замок, — признался он. — Мы все делали неправильно… Нужна новая метла, и многим придется уйти… Если так продолжится, мы все разоримся за полгода».

По большей части это было правдой. Beatles были богаты, но деньги Apple ежедневно расточались на аттракционы небывалой щедрости и дорогие проекты, никогда не приносившие плодов. По сути, в Apple отсутствовала мощная управленческая структура, способная объяснить, как, например, новенький «мерседес» мог просто взять и исчезнуть, — да, слухи об этом ходили на Сэвил-роу в 1969 году.

С другой стороны, одно направление Apple, в котором Beatles по-настоящему разбирались, а именно — звукозаписывающая компания, оказалось чрезвычайно успешным. Хотя все пленки, присланные питавшими надежды поклонниками, отправились на свалку, но тем временем Мэри Хопкин, протеже Пола, исполнила суперхит «Those Were The Days», администратор Мэл Эванс привел группу Badfinger, а Питер Эшер заключил контракт с Джеймсом Тейлором на его первый альбом. Еще вышли пластинки группы Modern Jazz Quartet и драматическая кантата Джона Тавенера «The Whale» — предложение, исходившее, кто бы мог подумать, от Ринго. Вероятно, все, что требовалось Apple, — это снизить ожидания, сосредоточиться на музыке и нанять благоразумного и рассудительного управленца, с которым могла бы договориться четверка совладельцев компании. Но с управленцами вышла неувязка. У битлов было несколько вариантов, но все потенциальные кандидаты, к которым они обращались, уже имели хорошую работу.

И тут в Нью-Йорке человек по имени Аллен Клейн прочитал интервью Джона журналу Melody Maker, истолковал его как крик о помощи, которого давно ждал, и без промедления вылетел в Лондон.

Клейн уже был менеджером группы The Rolling Stones. Среди тех, с кем он работал, были Бобби Дарин, Сэм Кук, Конни Фрэнсис и The Dave Clark Five. Он был умным юристом и превосходным бухгалтером, и сказать, что он знаком со сферой звукозаписи, — значило бы преуменьшить его заслуги. Но в то же время нельзя утверждать, будто его повсеместно любили или хотя бы ему доверяли. Прежде он безуспешно пытался вырвать Beatles из хватки Брайана Эпстайна, а теперь, через Мика Джаггера, устроил встречу в лондонской гостинице Dorchester с Джоном… ну и конечно же с Йоко.

Джону он понравился с первого взгляда, и Леннон уверил себя, что у них есть нечто общее. Клейн, маленький, коренастый, пробивался наверх тяжелой дорогой. Он родился в Нью-Джерси. Когда ему было четыре, его мама умерла от рака — и Клейна отправили в детский дом. Окончив среднюю школу, он добровольно записался в армию США, позже воспользовался «биллем о джи-ай»[119] и отправился в университет, где изучал бухучет. Цифрами он владел мастерски и произвел впечатление на Джона, постоянно набрасывая расчеты в блокноте, лежавшем под рукой, — так он доказывал свои утверждения. Но особенно Джона поразило то, что Клейн прекрасно знал его песни.

«Он не только знал мои работы и мои стихи. Он понимал их, — сразу же стал рассказывать всем Джон. — Он знал о нас абсолютно всё, каждую чертову мелочь… Он дьявольски проницателен, и парень, который знал меня так хорошо, даже со мной не встречаясь, — вот такой человек и должен за мной присматривать».

Леннон снова поддался порыву души. Он видел в Клейне свой собственный романтизированный образ — мальчик из простой семьи, оставшийся без матери, своими усилиями поднявшийся наверх и бросивший вызов снобам из правящей верхушки. В случае Клейна вызов состоял в том, что он ставил под сомнение бухгалтерские приемы американских звукозаписывающих компаний и разрабатывал независимые схемы, способные устроить революцию в этой сфере. В Нью-Йорке у него была репутация бойца, который и правда умеет делать деньги для своих клиентов, но, возможно, слишком много берет для себя. Но это Джона не волновало. Он пообещал Клейну, что завтра же поговорит с остальными ребятами.

Он поговорил. Джордж и Ринго проявили интерес. Пол был возмущен. Он считал, что Beatles должны представлять Ли Истман, отец Линды, первоклассный музыкальный юрист, и его сын Джон Истман. Истманам не нравился Клейн, и это было взаимно. В социальном плане их разделяла пропасть.

Beatles разделились на два лагеря: в одном — Пол и Истманы; в другом — Джон, Джордж, Ринго и Клейн. И пока длилась эта битва за главенство, клин, вбитый Йоко между Ленноном и Маккартни с первых дней ее появления, входил все глубже. Обе стороны имели веские причины для неприязни. Пол не доверял Клейну и считал, что его условие о пятой части дохода Beatles теперь, когда они настолько знамениты, было просто верхом жадности. Джон же считал, что если ими станут управлять отец и брат девушки Пола, то в любом внутреннем споре у Маккартни окажется более сильная поддержка, чем у него, Ринго и Джорджа.

Да, повторим: у обеих сторон были свои аргументы. В любом разумном мире Beatles просто бы прекратили конфликт и поискали бы другого менеджера, способного уладить их проблемы, — такого, который бы устроил всех. Но мир Beatles не всегда был разумным.

В течение нескольких следующих недель Истманы и Клейн пытались работать вместе в запутанной сети противоречивых финансовых интересов и дел, в которых участвовали NEMS, Triumph Investment, Northern Songs, ATV Music, EMI; компания Клейна ABKCO Records; компания Истманов; Apple — и до кучи Британская налоговая служба. Но скоро это стало невозможно. Когда Пола на совете директоров Apple вынудили согласиться с общим решением, по которому бизнес-менеджером группы становился Клейн, от злости он заскрежетал зубами. Маккартни заявил, что Клейн мог говорить за Apple, но не за него. За него будет говорить Ли Истман.

Неудивительно, что 12 марта, когда Пол и Линда Истман сочетались браком в бюро регистрации лондонского района Мэрилебон, никого из битлов не пригласили. Он надеялся сохранить свадьбу в секрете, но какие уж тут секреты — сотни поклонников, в основном девочки и девушки, ломанулись на событие толпой.

Джон, прознавший об этом, когда ехал с Йоко навестить Мими в Сэндбэнкс, воспринял новость как вызов. Если Пол это сделал, значит, он тоже это сделает, разве что без толпы фанатов! И как только Тони Кокс дал Йоко развод, Питеру Брауну было поручено найти спокойное место для немедленного бракосочетания.

Интересно, что Джон, женившийся на Синтии лишь потому, что был вынужден, эту свою свадьбу хотел сыграть гораздо сильнее, нежели того хотела Йоко. Она ценила идею женской независимости, наслаждалась своей свободой и недвусмысленно заявляла, что первые два раза не хотела выходить замуж. И ребенка она не особо хотела, чего тоже не скрывала. Теперь дело шло к третьему браку, но Йоко гадала: а нужно ли ей это? «Мне не особенно нравилась идея снова ограничить себя одним мужчиной», — расскажет она впоследствии биографу Филипу Норману.

У Джона таких сомнений не было. И всякий раз, когда его поступки и порывистые решения того периода вызывают недоумение, на него нужно смотреть как на человека, влюбленного до одури.

Было и кое-что еще. Женитьба на Йоко, по ощущению Джона, приобщала его к авангардной интеллигенции. Синтия была посредственным иллюстратором из художественного колледжа. Йоко же в глазах Джона была то, что надо. С ней он был уже не просто рок-певцом, пусть даже из самой известной группы в мире. Он, как и она, был художником, и стал постоянно использовать это слово, когда говорил о себе.

В первые дни успеха Beatles его всегда немного смущали малолетние фанатки. Но теперь ему нравилось, что его поклонницы — студентки университетов, и он был в восторге, когда сопровождал Йоко в Кембридж на один из ее ивентов. В школе он валял дурака, развлекал толпу, наслаждался ролью классного шута, и серьезное образование, которого так желала для него Мими, пошло побоку. Теперь Йоко, художница, что училась в колледже Сары Лоуренс, интеллектуалка и эрудитка из Нью-Йорка, помогала ему продвинуться к социальному статусу, который позволял рассматривать все его чудачества как проявления гениальности. Еще бы ему не хотеть жениться на ней. Она помогала ему переизобретать себя и свою жизнь. Он начинал все с нуля.

Сначала его манила идея свадьбы на океанском лайнере, где их мог поженить капитан, но выяснилось, что нет доступных кают, и он стал продумывать церемонию бракосочетания на пароме, идущем во Францию через Ла-Манш. Это тоже было невозможно. Решение подсказал Питер Браун. Джон и Йоко могли пожениться в Гибралтаре. Расположенный на южной оконечности Пиренейского полуострова Гибралтар с 1713 года является заморской территорией Великобритании. Поскольку юридически это часть Соединенного Королевства, от них не требовалось вида на жительство и подобных документов.

И вот Йоко в коротком белом платье, большой шляпе и больших солнцезащитных очках и Джон в белом костюме и теннисных туфлях были доставлены в Гибралтар на частном самолете и направились прямо в британское консульство, где секретарь сочетал их браком. Час спустя они снова сели на самолет и улетели в Париж — город, который Джон всегда считал воплощением романтики.

«В интеллектуальном плане мы, конечно, не верим в брак. Но никто не любит лишь интеллектуально», — заявил Джон репортеру по прибытии. Йоко смотрела на это гораздо менее романтично. «Мы собираемся сделать вместе множество хеппенингов и ивентов, — сказала она, — и этот брак является одним из них. Мы планируем большой хеппенинг». И через пару дней в Париже новобрачные сели в «роллс-ройс» Джона и помчались проводить свой медовый месяц в амстердамский отель Hilton.

Сама идея медового месяца традиционно заключалась в том, что молодожены проводят первую неделю брака в постели, наслаждаясь тем, что до сих пор было запретно или, по крайней мере, совершалось тайком. Но в этом смысле «медовые дни» Джона и Йоко наступили на месяцы раньше, о чем Джон говорил так: «Мы были либо в студии, либо в постели».

Их медовый месяц в Амстердаме был совсем другим. Целую неделю пара сидела бок о бок в постели в полосатых пижамах, в ворохе цветов, посреди рисованных плакатов, провозглашавших «Постельный мир» и «Волосатый мир», — и приглашала репортеров прийти и послушать, как они поддерживают мир во всем мире.

Джон выражал это так: «Мы с Йоко решили: раз все, что мы сделаем, непременно будет в газетах, то мы используем это… для рекламы мира…» Марши и демонстрации, говорил он, подходили для тридцатых годов, но сегодня нужны иные методы. «Продавай, продавай, продавай… Хочешь мира — продавай его публике, как продают мыло». В газетах была ««война… война… война…». Так давайте изменим это — и хоть ненадолго увидим в заголовках «мир… мир… мир…»».

Это было благородное чувство, и ему было все равно, посмеются ли над ними люди. И да, насмешки не заставили себя ждать. «Мы с Йоко готовы стать клоунами на весь мир, если это пойдет на пользу», — ответил на это он.

На следующей неделе Ленноны вылетели в Вену, где по телевидению показывали фильм, режиссерами и продюсерами которого они выступили. Фильм назывался «Rape»[120] — синема верите[121], документалка, в которой съемочная команда выбирала девушку в Лондоне, вроде как наугад, и следовала за ней, снимая на камеру, как та все больше боится. Тут чувствовались отголоски того, как пресса преследовала Beatles. Но кино предсказывало появление мира, в котором слежка папарацци могла стать частью событий, способных довести женщину до смерти. Только вспомните принцессу Диану, которой 28 лет спустя предстояло погибнуть в автокатастрофе в парижском тоннеле, — за ней на бешеной скорости неслись папарацци, думавшие только о том, как не отстать от ее машины.

Фильм мог дать множество тем для дискуссий, но для его продвижения Джон и Йоко решили использовать очередное «мешкование» — они залезли в огроменный мешок, из которого на пресс-конференции отвечали на вопросы. И большую часть заголовков, что было неизбежно, захватили не фильм и не его тема, а именно мешок.

Уже привычными становились слухи о том, что некоторые комментаторы — обычно весьма разумные люди — в кулуарах интересуются, не сошел ли Джон с ума. Так озадачивали некоторые его поступки. Его облик совершенно изменился — худое, осунувшееся лицо, белые костюмы, длинные волосы, борода… Но когда однажды, во время интервью, я намекнул, что его теперь называют «полоумным Джоном», ему это понравилось. «Да, я такой и есть. Полоумный Джон».

Возможно, полоумным он не был, но он был в ярости, когда узнал, что Дик Джеймс, столь проницательно заметивший талант творческого дуэта Леннона и Маккартни, решил уйти, пока не грянул гром. Издатель предвидел распад партнерства и потому, не предупредив об этом битлов, продал контрольный пакет акций Northern Songs магнату Лью Грэйду из ATV Music.

У Джона и Пола, возможно, были свои разногласия, но контроль над их песнями, важнейшим элементом их творческой жизни, объединил обоих. Полгода они совместно боролись за то, чтобы не дать ATV прав на их песни. «Хрена им лысого, этим толстожопам из Сити! — злился Джон. — Разоделись там в свои костюмы! Я не дам им себя поиметь!» В конце концов он дал.

По иронии судьбы, в тот момент, когда о делах Джон и Пол не могли говорить без ссор и перепалок, в музыкальном плане они сблизились. Вернувшись домой из медового месяца с новой песней «The Ballad Of John And Yoko», Джон настаивал: это должен быть безотлагательный сингл Beatles — хотя на вершину хит-парадов только что поднялся «Get Back». И Пол, желая построить хотя бы один мостик к старому другу, согласился записать эту песню вместе с ним.

В то время ни Джорджа, ни Ринго в Лондоне не было. Но это их не остановило. На Эбби-роуд Джон пел и исполнял партию как ритм-гитары, так и соло-гитары, а Пол играл на басу, барабанах, фортепиано и маракасах, а затем добавил гармонику. Кто-то из них даже сыграл пару-тройку гитарных аккордов из того далекого времени, когда они исполняли «The Honeymoon Song» в клубе «Кэверн». В целом это была слегка усложненная версия тех сессий, которыми они так наслаждались в далекой юности, когда играли дома у Маккартни, на Фортлин-роуд в Ливерпуле. Один звукооператор на Эбби-роуд сказал, что уже давно не видел Джона и Пола такими счастливыми. Йоко там не было.

Это не была великая песня — и это явно самый слабый сингл, который когда-либо выпускали Beatles. Но как своего рода разговорный блюз песня была по-доброму остроумна и хороша. Джон даже пошутил над своими главными мучителями, «экспертами» из таблоидов, когда спел: «She’s gone to his head, they look just like two gurus in drag»[122]. Его великий кумир, Чак Берри, был бы горд этой строкой.

Конечно, Йоко ворвалась к нему в голову, и он был этому рад. «Это Йоко меня изменила, — с усмешкой сказал он мне. — Заставила стать авангардным и сорвать все покровы, когда я хотел просто быть как Том Джонс. А теперь посмотри на меня. В курсе, что значит по-французски «авангард»? «Бред собачий!»»

Через неделю, вернувшись, он прямо на крыше Apple прошел нотариальную процедуру, изменив второе имя, которое дала ему мать. Джон Уинстон Леннон перестал существовать — на его место пришел Джон Оно Леннон.

Последний гвоздь в крышку гроба для тех, кто все еще сомневался в его решимости, Джон вбил, когда сказал: «Я всегда Джон-и-Йоко. Это никогда не прекратится. Мы круглосуточная пара. Что бы я ни делал как битл, Йоко сидит на моем плече, как попугай».

Возможно, другие битлы воспринимали ее именно так, когда увидели, что на конверте их нового сингла, вышедшего в Америке, изображена не только их привычная четверка… но и Йоко.

«Йоко просто сидела вместе с нами, когда нас фотографировали, — вспоминал Пол. — И мы действительно не знали, как заставить ее убраться…»