Быть Джоном Ленноном

55. ««Imagine» — против религии, против условностей, против капитализма, только сахарком посыпана, вот все ее и любят»

Запись «Imagine» началась в почти достроенных студиях Титтенхёрст-парка в июне 1971 года. Джон и Йоко значились в качестве продюсеров наряду с Филом Спектором, который в первый же день привел к ним укуренного в хлам Денниса Хоппера, кинозвезду. Роль продюсера стала для Йоко весьма заметным продвижением, ибо ее опыт в студийной работе был минимален — впрочем, это не мешало ей указывать опытнейшим музыкантам, как тем играть. Джордж Харрисон согласился сыграть партии соло-гитары и прийти, когда потребуется. Место ударника занял Алан Уайт, которому вскоре предстояло присоединиться к Yes. Клаус Форман снова играл на басу, а на клавишных был Ники Хопкинс.

На пластинке десять дорожек, и некоторые из песен, которые Джон выбрал для своего второго сольного альбома, нельзя было назвать новинками. «Jealous Guy» была переделкой песни, сочиненной им в Индии, а «Gimme Some Truth» битлы пытались записать еще на сессиях «Let It Be». В целом пластинка являла собой сочетание стилей, и на этот раз он действительно пытался «сделать чертово варьете» — или, по крайней мере, хоть что-то популярное. Песню «Oh Yoko!» EMI даже хотели сделать синглом. Но споры разгорелись насчет двух других песен. Одной из них была «How Do You Sleep?» в стиле соул.

Отношения с Полом ухудшились несколько месяцев тому назад, когда прежний коллега-соавтор решил обратиться в Высокий суд с ходатайством о ликвидации Beatles. И еще Джон не очень хорошо воспринял несколько подколок на пластинке Пола «Ram». «Too many people going underground… too many people preaching practices»[146], — пел Пол. Да, это было глупо, но не столь уж серьезно.

А вот ответ Джона был полон злобы. Он сиял от восторга, когда играл на пианино «How Do You Sleep?» и пел ее Джорджу Харрисону. Это запечатлено в рекламном документальном фильме «Gimme Some Truth: The Making of John Lennon’s Imagine Album»[147]. «Это гадкая песня, — слышим мы его слова. — Думай гадко».

То была недобрая песня. «A pretty face may last a year or two, but pretty soon they’ll see what you can do»[148], — гласила одна строка, а в другой предполагалось, что единственная достойная песня, которую Пол написал в одиночку, — это «Yesterday». Были и другие обидные слова, и Пол, услышав такое, справедливо оскорбился. Все могло быть намного хуже, если бы Аллен Клейн не объяснил Джону, что тот рискует подставиться под очень опасное обвинение в клевете, если не изменит одну строку. И Леннон ее изменил.

Это было неприятно. А еще это раскрыло истинные цели Джона, показав, сколь сильно он продолжает завидовать и привлекательной внешности Пола, и еще сильнее — его дару сочинять мелодии. И в то же время неуместная колкость насчет Линды — что та, мол, главенствует в доме Маккартни, — была глубоко ироничной. Если у кого-то из битлов и была жена-командирша, так это у самого Леннона.

Девять лет спустя он сожалел о тексте этой песне. «Просто вырвалось, — говорил он. — На самом деле я не чувствовал такой злости… Я использовал все это для песни… и свое негодование, и уход из Beatles, и отношения с Полом». То было довольно слабое оправдание. Не стань заглавная песня с пластинки его самым коммерчески успешным произведением за всю жизнь, возможно, именно «How Do You Sleep?» запомнилась бы больше всех дорожек на пластинке. Однако песню «Imagine» ничто не могло превзойти. Литания братской любви поймала момент — и в том году, и на много лет вперед. Музыка и слова пришли быстро и были вдохновлены, как сказал Джон, «инструкциями» из книги Йоко «Грейпфрут», которые начинались со слова «представьте…».

«Представьте золотую рыбку, плывущую по небу…» — такой была одна из инструкций. Из этого Джон создал: «Imagine there’s no heaven, it’s easy if you try…»[149] Песня была, по его словам, направлена «против религии, против условностей, против капитализма, только сахарком посыпана, вот все ее и любят». Под «сахарком» он имел в виду красивую мелодию и почти церковное звучание рояля. Ее записали быстро, всего с трех дублей, и вторую версию выбрали для пластинки.

Он знал, что создал нечто особенное. Но всегда хорошо услышать мнение другого. И через несколько недель, сразу после того, как завершилась работа над пластинкой, он отвел меня в их с Йоко спальню и поставил несколько песен на ацетатной пластинке.

Он начал с «Gimme Some Truth».

— Вот это, — сказал он, — будет новый сингл.

Я попытался это скрыть, но песня меня не впечатлила. Она звучала напыщенной тирадой. Явно не хит.

— А что на другой стороне? — спросил я.

Джон перевернул ацетатную пластинку и поставил «Imagine».

— Первая сторона, — сказал я, когда все закончилось. — Несомненно.

Джон посмотрел на Йоко, сидевшую на кровати:

— Йоко, Рэй говорит, на сингл нужно отдать «Imagine».

— О, прекрасно, — сказала она. — Мне тоже нравится.

Они даже и намеком не показали, что все это время знали, какая песня окажется на первой стороне и что альбом назовут «Imagine». Видимо, Джон хотел проверить собственную правоту на ком-то, кто не участвовал в записи.

Фильм, сделанный во время сессий, удручает и заставляет краснеть от стыда: там есть инсценировки с Джоном и Йоко, которые в ковбойских шляпах и плащах бегают по саду, притворяясь, в духе попсовых видеоклипов, будто они друг друга потеряли. Но он восхитительно приоткрывает некоторые черты характера Джона — то, сколь быстро тот принимает решения, когда работает в студии; то, сколь он резок и нетерпелив, когда портачит звукорежиссер; и, напротив, насколько он терпелив, когда его прерывает Йоко.

Но в фильме есть что-то еще, что не планировалось, но в ретроспективе кажется едва ли не зловещим пророчеством. В перерыве во время записи у двери появился юный американский хиппи в дубленке — хотел поговорить с Джоном о посылах, заключенных в текстах песен Beatles. Обычно таких прогонял Мэл Эванс, выполнявший роль телохранителя, но Джон не возражал против встречи с молодым человеком.

Пленка запечатлела трогательный момент: одинокий неопрятный юноша спрашивает Джона, думал ли он о ком-то конкретном, когда писал «Carry That Weight».

Это песня Пола, пояснил Джон. Но даже если бы ее не написал Маккартни… «Я всего лишь парень, что пишет песни… Не путай песни и свою жизнь». Если песни что-то означали для других, хорошо, пускай. Но он писал только о себе, о своих чувствах и о своих переживаниях.

Юноша не смог скрыть смятения и скорби — ведь тот, кого он боготворил, только что сказал ему: зря тратишь время. Что ему было сказать в ответ?

— Голодный? — наконец спросил Леннон.

Тот что-то пробормотал, едва слышно.

— Дайте ему поесть, — сказал Джон и отвел смущенного незнакомца в свой дом.

Те недели, когда Леннон работал над «Imagine», да и дни после записи, были самым мирным и счастливым периодом за все время жизни Джона и Йоко в Титтенхёрст-парке. И когда объявилась группа кришнаитов, им выделили домик и дали работу — расписывать маленький храм. «Они все бывшие нарики, но с ними все о’кей», — сказал мне Джон.

Сначала все шло хорошо, и постояльцы, словно привидения, шатались по округе и, где бы ни оказались, распевали: «Мир тебе, брат… харе Кришна, харе Кришна…»

Потом они внезапно исчезли.

— А где харекришны? — спросил я в следующий раз, когда наведался к нему.

— Да выгнал я их, — усмехнулся Джон. — Бесили меня своими песнопениями. «Мир душе твоей, мир душе твоей…» Выли все время. Какой тут к черту мир душе?

Тем летом на канале BBC 1 началось новое субботнее вечернее ток-шоу Майкла Паркинсона. Мы с ним были знакомы, и меня спросили, могу ли я помочь с идеями, кого пригласить. Я предложил Джона и Йоко.

Паркинсон был увлечен, но продюсер обеспокоился — и его реакция показывает, как далек оказался Джон от интересов британской аудитории. Три года назад этот продюсер встал бы на колени, лишь бы заманить Джона Леннона на ток-шоу. Но сейчас… «А если они оба залезут в мешок? — раздраженно спросил он. — Или захотят поболтать о мире, посидеть в постельке в пижамках, или учудят еще какую-нибудь безумную авангардную ерунду вроде срывания одежды?»

Я заверил его, что ничего подобного не случится и что Джон, когда захочет, может быть очень забавным.

В конце концов нам дали добро.

Я предполагал, что все время шоу посвятят Джону и Йоко. Но в последний момент продюсер решил, что не рискнет, — и вызвал на вторую половину ток-шоу киноактера Тревора Говарда: видимо, на случай, если Джон и Йоко выкинут что-нибудь слишком из ряда вон и интервью нужно будет быстро прервать. И Джон стал не главной звездой, а «разогревом». Вот это действительно было безумие!

Как я и ожидал, Джон был в ударе и постоянно смешил публику. И вышло так, что в середине передачи Майкл Паркинсон даже с некоторым огорчением извинился за то, что у них не хватило времени, поблагодарил Джона и Йоко за то, что пришли, и обещал, что у них будет больше времени в другой раз.

Другого раза так и не представится.

К 1971 году спутниковое телевидение сделало мир гораздо меньше. И когда в бывшем Восточном Пакистане, где теперь пыталась родиться новая страна по имени Бангладеш, вспыхнул новый кровавый конфликт — на фоне страшного циклона, наводнений, голода и массового исхода, — его показывали в теленовостях каждый вечер, и всех терзали муки совести. Геополитика связала руки странам, способным помочь больше других. Но музыка была вне политики. И когда бенгальский ситарист Рави Шанкар позвонил своему другу Джорджу Харрисону и спросил, может ли тот чем-то помочь, все завертелось, и оказалось, что Джордж устраивает рок-концерт самой огромной плеяды знаменитостей, когда-либо выступавших на сцене вместе, ради помощи жертвам Бангладеш. Это была самая похвальная цель, и за последующие сорок лет она вызовет немало подражаний.

План состоял в том, что 1 августа 1971 года в Нью-Йорке на спортивной арене Медисон-сквер-гарден состоятся два концерта. И естественно, одним из первых друзей, которых Джордж пригласил присоединиться, стал Джон. Решив, что это может превратиться в воссоединение Beatles (а это было последним, чего он желал), Леннон сперва колебался, но, когда прошел слух, что Пола там точно не будет, согласился. На сцене вместе с ним обещали появиться Боб Дилан, Ринго Старр, Эрик Клэптон, Леон Рассел, Badfinger, Билли Престон, Рави Шанкар — и, конечно, сам Джордж.

Концерты немедленно внесли в график, Джон с Йоко остановились в отеле Park Lane на Сентрал-парк-Саут. Сестра Йоко, Сецуко, вылетела к ним из университета в Швейцарии. Все были в восторге. Но дальше все пошло не так. Джордж пригласил на сцену только Джона. Он не хотел музыкального стиля Йоко на своем благотворительном шоу. Ему это не нравилось. Это не подходило. И на концертных афишах значилось «Джордж Харрисон с друзьями» — а Йоко не входила в число его друзей.

Однако Йоко, как и всегда прежде, была уверена, что ее пустят: всемогущий Джон Леннон убедит Джорджа, и тот позволит ей петь. Джон разрывался на части. Он хотел быть на стороне жены — но понимал точку зрения Харрисона. Они с Джорджем разругались, что было неизбежно, и Джон вернулся в свой номер с плохими новостями. Йоко метала гром и молнии. Сильная женщина, она не могла смириться с поражением. Ей казалось, что Джон недостаточно хорошо за нее бился.

Они ссорились несколько часов, Джон швырялся мебелью, но вскоре уже не мог этого выносить и просто ушел. Он вызвал такси, отправился в аэропорт и сел на первый самолет в Париж, оставив Йоко, которая все еще считала, что Джордж уступит.

Только на следующий день она признала поражение и по совету Аллена Клейна полетела обратно в Лондон. На следующий день они с Джоном вернулись в Титтенхёрст-парк, помирились и выступили с публичным заявлением о том, что и не собирались уезжать из Англии, где на следующей неделе предстоял выход британского издания «Грейпфрута». О ссоре никто не упоминал. Они придумали историю и держались ее, хотя оба знали, что это неправда. Переписать историю — это всегда было в духе их отношений. Они решили опереться на версию событий, наиболее подходящую для них и для того, как они представляли другим свою жизнь — как идеальную, пусть и нестандартную, любовную историю, — и будут придерживаться ее и закрашивать любые изъяны и нестыковки.

Жаль, что Джон пропустил концерт для Бангладеш, организованный Джорджем. Ему бы понравилось, да и само мероприятие бы только выиграло. Но для Джорджа было даже лучше, что Леннон там не появился. Это был важный момент: рок-музыка нашла новую благую цель, и Джордж, так долго бывший младшим партнером в Beatles, наконец достиг зрелости. Стой Джон с ним рядом на сцене, он мог бы снова его затмить.

Джон и Йоко оставались в Титтенхёрст-парке всего несколько недель. Несмотря на гору денег, которую Джон потратил на особняк и сады, родным этот дом им не стал. Йоко там скучала, как некогда в Кенвуде. Она была рождена для мегаполиса. Да и Джон тоже всегда любил быть там, где бьется жизнь.

В августе 1971 года они с Йоко вернулись в Нью-Йорк. Этот город Йоко считала домом. Оставив Англию и даже не оглянувшись, Джон почувствовал, что наконец-то начинает все с чистого листа, полностью сбросив свою битловскую кожу и все, что та за собой влекла. Он никогда не вернется — хотя все время собирался, целых девять лет. И он больше никогда не увидит Мими.