Дочь Двух Матерей

ЧАСТЬ 1. Закатное лето. Глава 1

Elements: wind, fire, water, earth

Elements: fear, anger, sorrow, joy[1]

Cuando el poder de tu encanto se marchita

Al igual que una flor

Por tus ojos el llanto precipite

Recordando un amor…[2]

1

Драка в таверне намечалась отменная. Словно звёзды сошлись на небе и указали: быть на западе Рэди-Калуса большой поножовщине!

Впрочем, ножи, равно как и мечи и прочее холодное оружие, у дебоширов сразу отобрали. Хозяйка таверны, рослая баба с копной волос цвета свежей капусты (в зеленцу, согласно очередному веянию моды), зычным голосом перекрыла вопли в толпе и заявила, что либо супостаты бросают оружие здесь и сейчас, либо в бой вступает она. Это был аргумент. После её щелбанов, подкрепленных смачным пинком, мало кто оставался в сознании. И, да, несогласные могли забыть сюда дорогу раз и навсегда — а это тебе и свежее пиво по умеренным ценам, и жаркое из дичи, и тёплая компания: одни из основных развлечений контингента сих мест.

Поначалу роптали, но здравый смысл взял своё. Кулачные бои в таверне были также не в почёте, даже если дерущиеся компенсировали ущерб и помогали восстановить мебель, но сегодняшний повод выдался настолько веским, что даже хозяйке не под силу было остановить ураган.

Били Рэдмунда Тоура.

Во всяком случае, очень на это надеялись, шестеро против троих. Рэдмунд приволок своих дружков и дрался, как лев. Несмотря на численное превосходство, отряд терпел потери. Зрители были в восторге: не каждый день увидишь наследника земель Рэди-Калуса и будущего правителя размахивающим кулаками в городской таверне, да ещё так профессионально! Конечно, всему городу было известно о его скандальных выходках и подчёркнуто вызывающем поведении, но такое представление поражало мощью и великолепием.

А начиналось всё банально просто. Рэдмунд со товарищи бурно и активно выпивали, горланили непристойные песни под окнами, мешали спать честным гражданам… И всё бы ничего, когда бы в дело не была замешана некая Хана. Или Хану, кто их там разбирает. Мать-героиня, в одиночку вырастившая двоих здоровых лбов, под стать Рэдмунду. Их сон-то и потревожили кутёжники — но отнюдь не ночью, как можно подумать, а в самое что ни на есть светлое время суток.

Хана своих «малышей» утруждать не стала: выбежала на крыльцо сама, растрёпанная, и давай разгонять компанию с высоты своих ста шестидесяти сантиметров. Расшумелись, мол, бездельники, житья от них нет.

— И то верно, — согласился Рэдмунд, — мы самые что ни на есть бездельники, ведь всё, что нам необходимо, у нас есть! Будь у меня, допустим, такой нештукатуреный дом с дырявой крышей, я бы не смог сидеть в нём сложа руки. Неловко было бы, знаете ли. А вашим сыновьям, напротив, это отлично удаётся!

— Да как ты смеешь! — воскликнула она. И осеклась, разобрав, кто перед ней. Но тут же, перехватив дух, продолжила тираду. Будь ты хоть сын герда, хоть сам Верховный король, никто не смел наговаривать на её ребят. Более того, ей наконец предоставился удобный случай высказать, что именно благодаря вельможам они, простые люди, регулярно остаются без средств на пропитание, не говоря уже о покраске дома. На шум сбежались соседи — и Хана, видя интерес публики, входила во вкус. Рэдмунд не возражал ей, не пытался вставить слово. Ему было откровенно смешно. Смех этот, поначалу свободно сдерживаемый, тем не менее, ширился и в один прекрасный момент перехлестнул через край. Ещё бы: кто, как не знать, виновен в том, что два крепких мужика в доме сидят у матери на шее и даже не желают помогать ей в быту. И ладно бы таковой была конкретно эта семья, но Рэдмунда давно уже поражал уклад Рэди-Калуса в целом: жители города не упускали случая пожаловаться на бытовые неудобства, узкие и непродуманные тротуары и дворовые территории, мусор — в то время, как они сами фанатично захламляли собственные жилища, да и планировали их постройку так, словно это были не дома, а плацдарм для конкурсов на бег с препятствиями. Они сетовали на засоренный водопровод, но никто не удосуживался потратить полчаса своего времени, чтобы устранить засор. Приходилось издавать приказ и в принудительном порядке назначать ответственного за работу. Рэдмунд видел всё это воочию, и даже изнутри, ибо, несмотря на его сословие, он имел представление о физическом труде. Когда его отец перестраивал замок, он сам принимал в работах непосредственное участие и привлекал к ним членов семьи. То же касалось любых крупных проектов в регионе, будь то постройка нового гарнизона, маяка, освещение улиц или открытие конного завода. Можно было быть уверенным: киан Тоур появится там раньше всех и заложит первый камень.

«С тем, чтобы остальные, едва оставшись без присмотра, успели наворотить дел», — подумал Рэдмунд. Это было абсурдно, но очень смешно. И вот настало время Рэдмунду поделиться своими размышлениями непосредственно с теми, кто их вызывал. Это время само его нашло: когда, не в силах более сдерживать смех, он от души расхохотался, то разом приковал к себе внимание округи. Десятки глаз жаждали пояснений. Они их получили. И здесь Рэдмунда постигло разочарование, с которым он столкнулся впервые и к которому по этой причине не был готов. Его элементарно не поняли. То ли он не принял во внимание уровень образования слушателей, то ли выбрал неверные слова… Или же избрал неверный тон. Но факт есть факт: никто не заметил алогичности своих действий, зато все страшно оскорбились тем, как их будущий правитель откровенно насмехается над своим народом. Гам и шум стоял такой, что (ныне уж окончательно проснувшиеся) сыновья Ханы вышли, наконец, из хижины и, не вникая толком в ситуацию (не в их привычках было, в принципе, во что-либо вникать), пообещали наказать обидчика и защитить честь матери.

Обстановка накалялась. Признаться, Рэдмунд и сам не ожидал, что чернь ринется с такой прытью защищать, в общем-то, для неё самой губительный образ жизни, но разве мог он отказать себе в хорошенькой взбучке? Не для того в последний год он всё свободное время проводил в спаррингах со своей сестрой Феруиз, которая, к слову, несмотря на более юный возраст и принадлежность к «нежному» полу, ощутимо лидировала! Душа Рэдмунда требовала сатисфакции на стороне, и вот случай представился. Но их тогда прервали: гонец герда, с трудом протиснувшись сквозь толпу, сообщил Рэдмунду, что отец вызывает его к себе. Драка тогда сорвалась благодаря сезонному смотру лошадей, но Рэдмунд знал, что дело этим не кончится, и предусмотрительно не появлялся в городе без сопровождения. Время шло, а развязка так и не наступала. Не напоминать же ему самому, в конце концов, о конфликте! Это не пристало человеку его статуса. И вот, когда Рэдмунд был окончательно готов убедиться в том, что простолюдины уже обо всём позабыли, либо отступили от задуманного из страха, ему посчастливилось столкнуться с сыновьями Ханы в таверне «Две Подковы», куда он имел обыкновение заезжать в поисках новостей и приключений. К его вящей радости, они уже были изрядно пьяны и им не терпелось почесать языками — а, стало быть, и кулаками.

— Смотри-ка, — заметил один из них, слегка косоглазый, криво подстриженный и успевший к двадцати годам обзавестись внушительным пузиком, — да это, никак, его светлость пожаловали!

Второй многозначительно хрустнул костяшками пальцев. Он это делал раз пятьдесят на дню, вызывая у тех, кто хорошо его знал, безудержное желание треснуть его чем-нибудь тяжёлым.

— Киан Рэдмунд! — позвал он, растягивая спину, как кот. — А, киан Рэдмунд! Если мы правильно помним, в нашу прошлую встречу вы изволили поспешно нас покинуть, не успев извиниться перед нашей дорогой матушкой за все те несправедливые слова, которые вы ей наговорили.

Несмотря на витиеватость его речи, она прозвучала довольно комично, по той причине, что произносящий её говорил практически по слогам, то и дело отводя глаза в сторону, как будто сверяясь с невидимой подсказкой.

«Ба, — подумал Рэдмунд, — да это одна из самых длинных фраз, которые ему когда-либо довелось произнести!»

— Долго же ты репетировал! — усмехнулся он. — Честное слово, если бы ты столько же времени посвятил тому, чтобы облегчить труд своей благочестивой матушки, из тебя вышел бы толк! Что же касается меня, то я ручаюсь за каждое моё слово, произнесённое сейчас, равно как и за каждое из тех, что произнёс тогда. Мне нет нужды извиняться за высказанное мною мнение — заметьте, мнение, коего я придерживаюсь и поныне.

На лицах братьев отразилась умственная работа. Им нелегко было с наскока осмыслить всё сказанное Рэдмундом. Одно им, впрочем, было ясно: их мать оскорбили, и оскорбление оставалось в силе. Рэдмунда следовало проучить. И старший сын Ханы решил сразу приступить к делу, пока его брат, наморщив лоб, раздумывал над ответом.

— Так ты не желаешь извиняться?! — крикнул он и стукнул кулаком по столу. — Бей его, ребята!

«Ну наконец-то!» — подумал Рэдмунд с облегчением. Его свита, состоявшая из Налу и Агриса, двух его близких друзей, уже успела встать в позицию и обнажить мечи.

— Бейте их всех! — закричал второй брат, как видно, потеряв мысль. — За оказание неуважения горожанам, оскорбление женщин и трудящихся и прочих и… короче, бейте, братцы!

И первая затрещина, как ни иронично, прилетела именно ему. Она досталась от хозяйки таверны, которая сразу смекнула, что к чему, и ринулась разоружать конфликтующих. Как только оружие было изъято, бой развернулся во всей красе. Как уже было упомянуто, их собралось шестеро против троих. Налу подбили левый глаз, а правым он и так видел слабо, что спасло в тот день часть бойцов от его пудовых кулаков — другим же, напротив, досталась двойная порция. Агрису рассекли бровь и хрустнули пару рёбер, причём за одно из них ответственен был Налу. До Рэдмунда же никому пока ещё не удавалось добраться. Он вёл бой, согласуясь со своей личной тактикой, неизменно появляясь в тех местах, где можно было нанести удар, и ускользая из тех, где под удар попадал он сам. В общей суматохе невозможно было понять, как ему это удавалось. И если поначалу посетители дрались ради самой драки, то теперь, после первых синяков и царапин, до людей начало доходить, что тот, на кого направлен их гнев, продолжает бегать от правосудия. Но вот незадача: бойцам недоставало слаженности действий. Каждый рвался побить Рэдмунда, но каждый действовал в одиночку, натыкаясь при этом на таких же жаждущих. Немудрено, что вскоре горожане принялись распихивать один другого локтями, а там дело дошло и до тумаков. И пока они, увлечённые, мутузили друг друга, Рэдмунд, смеясь, взобрался на барную стойку и наблюдал за кишащим под ним морем из голов, туловищ и конечностей, время от времени выуживая кого-нибудь из толпы и, наподдав пинка, роняя его обратно. Треск стульев и звон бутылок сопровождал развернувшуюся перед ним живописную картину.

Дверь таверны распахнулась, впустив нового посетителя. Его никто бы и не заметил во всеобщей суматохе, но не таков был этот посетитель, чтобы не суметь обратить на себя внимание, когда ему это требовалось. Точнее, ей. Это была высокая стройная девушка в доспехах. Медь её кирасы сверкала на солнце, соперничая с не менее яркой медью кудрей, а глаза цвета тёмного мёда оценивали обстановку, не упуская ни одной детали. Увидев Рэдмунда, девушка нахмурилась. Рука её, сжимавшая хлыст, поднялась в угрожающем жесте, и в этот момент шум в таверне затих, несмотря на то что незнакомка даже не успела воспользоваться своим орудием. Всё внимание в один миг обратилось к ней, и тому было объяснение: перед ними стояла сама Феруиз Фэй, дочь Тоура и сестра Рэдмунда.

Не говоря ни слова, девушка жестом поманила брата, и он так же безмолвно соскочил с барной стойки и повиновался.

— Это вам за беспокойство, — обратилась Феруиз к хозяйке заведения, безошибочно узнав её в толпе и передав ей туго набитый кошелёк. — Что же касается этого дела, — девушка многозначительно и с лёгким презрением обвела взглядом изувеченных граждан, — следствие выяснит, на чьей стороне правота, и компенсирует пострадавших. Желаю всем удачного дня.

Сказав так, она вышла из таверны, поддерживая Рэдмунда за плечо. Никто не посмел ей возразить. С мнением Феруиз считались в Рэди-Калусе почти так же беспрекословно, как с мнением её отца.

Брат и сестра оседлали коней и двинулись по направлению к замку. Проехав несколько кварталов и убедившись в немноголюдности улиц, девушка разом утратила невозмутимое выражение лица и разразилась такой гневной тирадой, которая заставила даже Рэдмунда, знатока крепких выражений, покраснеть до кончиков ушей. Он не мог смириться с тем, что эта девчонка отчитывала его, как нашкодившего сорванца, тем более что правда была, — как он считал, — на его стороне.

— Я же рассказывал тебе эту историю! — не выдержал он, наконец. — Мало того, что эта женщина посадила себе на шею бездельников и драчунов, так они же ещё и склонны винить во всякой мелочи кого угодно, но только не себя самих! Впервые услышали о себе правду и сами же на неё обиделись. Клянусь, даже если бы я их убил, невелика была бы потеря!

— Да, это так, — неожиданно согласилась Феруиз. — Ты зришь в корень, Рэдмунд, и я тебе уже об этом не раз говорила, но тебе недостаёт терпения. Стратегии. Ты — превосходный тактик, склонный напрямую в лоб решать проблемы, которые истинный стратег даже не создаёт. Если хочешь услышать моё мнение, вот оно: Рэди-Калус, а, возможно, и весь Ак'Либус, и целый мир, населён бестолочами. Здесь нет ничего нового. Но если каждому из них глаза в глаза сказать, что он поступает бестолково, и даже объяснить, почему, ничего не изменится.

Рэдмунд хмыкнул.

— И как я, по-твоему, должен разруливать весь этот бардак? Да, я бываю груб, злоупотребляю вином и провожу время в шумных компаниях. Вы с отцом можете вменять мне это в вину, и я её признаю. Но как вы мне прикажете в дальнейшем управлять своими подданными, которые обижаются на правду о себе и скалятся в ответ? А я тебе скажу, как: горбатого и дурака лишь дым крематория исправит!

Феруиз ничего на это не ответила. Она знала Рэдмунда слишком хорошо, чтобы понимать, что он, со свойственным ему юношеским максимализмом готовый обличать бытовое скудоумие других, в то же самое время точно так же не готов узнать правду о самом себе. И точно так же он будет обижаться и сотрясать воздух, услышав о том, что он нарочно ведёт себя самым непристойным образом, пытаясь вызвать на конфликт собственного отца. Ведь он далеко не глуп, он прекрасно видит, что благодаря своему поведению теряет уважение и расположение народа, которым ему вскоре предстоит управлять. Феруиз заметила и то, что брат её стал таким после отъезда их матери. Рэдмунд и до этого был сорвиголовой, но старался держаться хоть в каких-то рамках приличия. Неужели он тайно полагал, что, заметив такую перемену в своём сыне, Тоур потребует мать вернуться, чтобы как-то на него повлиять? Осознавал ли это сам Рэдмунд? Понимал, что ему её не хватало? Да, он был слишком горд, — но слишком горд для того, чтобы признать это перед другими или даже перед самим собой?

— Я думаю, — произнесла она наконец, — тебе следует обсудить это напрямую с отцом. Ведь ему тоже приходится сталкиваться с затруднениями подобного рода. Тебе не стоит игнорировать его опыт и лезть на рожон, ведь в такие моменты, пытаясь достичь чего-то одного, ты упускаешь из виду многое другое. Ты станешь отличным правителем, Рэдмунд, отец и мать будут гордиться тобой, но прежде всего, ты будешь сам гордиться собой. Просто избегай опрометчивых слов и решений.

И Феруиз мысленно выдохнула. Она говорила это ему уже далеко не впервые, но таким людям, как Рэдмунд, требуется повторять добрые советы по несколько раз, благо их упрямство мешает воспользоваться ими сразу. Феруиз и сама была такой же. Не требовалось многого, чтобы вывести её из себя, и несовершенство мира зачастую оскорбляло её чувство гармонии и справедливости. Но она рано убедилась в том, что её вспышки гнева и желание настоять на своём лишь отталкивают её от намеченных целей и отнюдь не приближают к ним. Выражаясь фигурально, она обнаружила, что вспыхивает быстро, как лесное пламя от одной искры, и ей необходимо научиться контролировать свой внутренний огонь, не то он рискует перерасти в пожар и сжечь её — и всё её окружение — дотла.

Говоря начистоту, Феруиз обладала головой ещё более горячей, чем у Рэдмунда. Просто она лучше держала себя в руках.

Рэдмунд не отвечал сестре. Он признавал её правоту, и сейчас он впервые подумал о том, что она куда ловчее него справилась бы с обязанностями герда. Если бы у него был выбор, он бы предоставил ей самой заниматься этим. Но он должен был следовать по стопам отца, как его готовили с самого детства, и сейчас он был рад получить в лице Феруиз достойного союзника и советника.

Так, в молчании, думая каждый о своём, оба въехали во двор замка. Начинало темнеть. Рэдмунд здраво рассудил, что на сегодня приключений довольно, и проследовал в свои покои. Феруиз же предстояло закрыть некоторые вопросы. Брат так и не сообразил поинтересоваться у неё, что привело её в тот день в таверну «Две Подковы». А между тем дело обстояло скверно. Киан Тоур вместе с дочерью проводили в городе ревизию ремесленников, отправлявшихся нынче на ярмарку в Пэрферитунус, когда к ним подбежала растрёпанная и заплаканная женщина средних лет. Упав на колени в дорожную пыль, она принялась умолять господина пощадить её сыновей, сделать хоть что-нибудь.

«Ведь он убьёт их, понимаете!» — добавила она и начала заламывать руки.

Как можно догадаться, речь шла о Рэдмунде. С трудом выудив у безутешной горожанки подробности происшествия, киан Тоур отправил дочь во всём разобраться, и взгляд его в тот момент не сулил ничего хорошего.

Феруиз предстояло подготовить отчёт к возвращению отца. Она написала начальнику городских строительных работ требование принять в бригаду обоих сыновей Ханы — по крайней мере, бездельники окажутся пристроены. По приказу администрации герда: так что отлынивать от работ они не посмеют. Самой же Хане, памятуя её изорванное платье, она распорядилась отослать отрез доброго сукна — за активную гражданскую позицию и вклад в воспитание молодого поколения. Феруиз не считала таковое воспитание безупречным, но знала, как может изменить человека в лучшую сторону признание его заслуг. Могло, конечно, статься и наоборот, но Хана была простой и доброй женщиной, заслуживавшей поддержки. Кроме того, тем меньше она будет препятствовать новой трудовой деятельности своих «малышей».

Оставалось дождаться киана Тоура. Отца, как это часто бывало, задержали дела, и вернулся он лишь поздней ночью. Наскоро поужинав и выслушав отчёт Феруиз, он одобрительно кивнул головой.

«Расторопная девчушка», — подумал он, как думал всё чаще в последнее время. Он был бы рад назначить её своей преемницей, но тому препятствовали обстоятельства, природу коих он предпочёл бы не раскрывать. И всё же, с Рэдмундом надо было что-то делать. Феруиз настаивала на том, что со временем на смену его упрямству придёт рассудительность, но Тоур видел одно: мальчишка был неуправляем. Годы воспитания и образования шли насмарку, когда своими дерзкими выходками он подрывал доверие к фигуре герда, создававшееся годами.

И киан Тоур, наконец, принял решение. Оно не обещало быть лёгким и правильным, но оставалось единственным доступным.

Он беспокойно провёл эту ночь и, едва замок приготовился встречать новый день, вызвал к себе младшего сына, Рэя.