Дочь Двух Матерей

Глава 15

Они не обсуждали план Рэдмунда несколько дней кряду, но это отнюдь не означало, что он от него отказался. Напротив, раз посеяв его в своей душе, он ожидал, когда взойдут первые ростки, и во время этого ожидания готовился к его осуществлению. Подготовку впервые в жизни он решил начать с себя. Задался, наконец, правильными вопросами: что в его поведении вынудило отца лишить его статуса наследника? Сможет ли то же самое поведение помешать его амбициям? И, если да, как это можно исправить? Он перестал выезжать на гульбища с приятелями и отказался от спиртного. Взялся за ум и после утренней зарядки и тренировок у манекена закрывался в библиотеке, где тщательно изучал хозяйственные и экономические справочники. Даже предложил помочь Рэю разобраться в сложных административных вопросах, но тот осмотрительно поблагодарил брата за предложение и сказал, что обязательно обратится к нему, если в этом возникнет необходимость — прекрасно зная, что скорее у него возникнет необходимость проехаться голым по всему Рэди-Калусу, распевая частые куплеты, чем просить Рэдмунда о помощи. Даже это будет не так постыдно.

«Испугался», — втихаря позлорадствовал Рэдмунд.

Он жалел, что такая спасительная идея не пришла ему в голову до юбилея кианы Виллы — уж тогда бы он не упустил случая блеснуть перед почтенной госпожой, преподнести ей какой-нибудь особый подарок: словом, выделиться. Теперь же следовало поразмыслить над предлогом, чтобы её навестить. Он не вполне ещё был готов к наступлению, но время, чувствовал он, поджимало. Присматривался он и к самой Паландоре, которая гостила у них, и пришёл к выводу, что девушка она неглупая и прелестная, но, по сути, такое же малое дитя, как Рэй.

«То-то им так интересно друг с другом», — решил он.

Не похоже было, чтобы между ними зарождалось что-то, напоминающее романтические отношения. Впрочем, оно и понятно: такие, как эти двое, ещё хоть целый год могли ходить за ручку, читать стишки и вздыхать при луне. Одному семнадцать, другой, вроде как, восемнадцать, а обоим больше десяти не дашь. Причём на двоих.

Но время всё равно поджимало.

А Паландора, между тем, не подозревала, какие планы зрели в голове у старшего Рэдкла, и продолжала проводить время в обществе младшего. Первые два дня недели она знакомилась с городом, а на третий, в двенадцатый торфсдегор, объездив верхом артели каменщиков по всему региону, да так и не сподобившись никого нанять для постройки мельниц, Рэй и Паландора добрались до Астура и прогулялись по небольшому городку, глядя на довольные жизнью лица местных обитателей, разглаженные негой выходного дня. Отобедали у Иволги, затем отправились к северо-восточным сопкам, к истоку Торфяновки, где она зарождалась небольшим, но звонким ручьём и спешила сбежать на равнину. К вечеру здесь ночевали облака, а закат одевал их в пурпур, и зрелище это было необыкновенное, но уж очень от него отсыревало платье. Будь Паландора одна, для неё это не стало бы проблемой, но в обществе своего знакомого она не решилась обнаружить свою скрытую сторону и поспешила в его сопровождении обратно, к цивилизации, где можно было просушить одежду у камина. Сами они даже костёр не в состоянии были развести.

— Неужели нам снова придётся здесь заночевать? — спросила Паландора, грея озябшие руки над очагом в обеденном зале трактира.

— На сей раз по-человечески, в разных комнатах, — ответил Рэй. — Сейчас в Астуре не так много посетителей, как было тогда, после ярмарки.

По его тону можно было понять, что он горд тем, что ему удалось разместить их в номерах с комфортом, но в то же самое время, как будто, слегка этим огорчён. Они не спешили расходиться и долго ещё сидели у огня и пили чай с вязким каштановым мёдом, чёрным, со сладкой горчинкой. Первый этаж опустел и в отблесках пламени, разливавшихся по жёлтым стенам, казался каким-то потусторонним, словно Зала предков, где птичьи картины на стенах — портреты усопших, а солонки и перечницы, прикорнувшие в углу тёмных столов — амрижи. Это живо напомнило Паландоре о её встрече с кианом Грэмом несколько дней назад, и она в очередной раз задумалась над тем, правильно ли тогда поступила. В её возможностях и, в каком-то смысле, обязанностях было отпускать заземлённых духов, а мужчина явно тяготился своим присутствием на земле. С другой стороны, она вмешалась в личную жизнь чужого дома, не имея на это права. С третьей — киан Грэм явно знал её родителей, и Паландоре хотелось бы разведать о них больше. Девушка устало вздохнула и спрятала лицо в ладонях. Как она была бы рада обсудить происходящее с ней хоть с кем-нибудь — желательно, с человеком, умудрённым опытом, который мог бы дать ей добрый совет, но вообще подошёл бы любой собеседник. Держать это в себе было невыносимо.

— Вы уже начали писать свою поэму, Рэй? — спросила она, вспомнив о том, как вчера юноша, сославшись на приступ вдохновения, не покидал своей комнаты около часа.

— Да… — рассеянно ответил тот.

— Выходит, вы выбрали язык?

— Да… — ответил он тем же тоном. — Я пробую писать на эскатонском. Но сомневаюсь: верный ли выбор я сделал.

— Во всяком случае, ещё не поздно всё изменить, если вы пожелаете. Или писать сразу на двух языках. Тогда это будет своего рода уникальное произведение.

— Возможно…

Разговор не клеился. Паландора хотела уже подняться к себе, как вдруг её собеседник, отстранённо глядя на огонь, сказал:

— Я вот думаю, доводилось ли мне быть в прошлой жизни поэтом?

И, поймав её заинтересованный взгляд, добавил:

— Просто музыка, живопись и поэзия в равной степени доставляют мне удовольствие. Но если первое и второе даются мне достаточно легко, то третьему всё время сопутствуют какие-то муки творчества. Вот я и прикинул: что, если в прошлом я уже музицировал и рисовал, но писать мне раньше не приходилось. А сначала начинать всегда труднее.

— Это правда, — согласилась Паландора. — Но, с другой стороны, нам всё с каждой новой жизнью приходится начинать всякий раз заново. Не то что на Востоке: киана Вилла рассказывала мне, что на другом конце Велии, ещё дальше Асшамара, расположены страны, где при достижении совершеннолетия для каждого человека проводят обряд, позволяющий ему вспомнить все навыки, которыми он владел в прошлых жизнях. Тогда ему не приходится, к примеру, вновь учиться столярному ремеслу и выкройкам, если он уже когда-то был плотником или ткачом. Ни к чему тратить время и силы на изучение того, что уже знаешь.

— Похоже на колдовство, — заметил Рэй. — У нас бы такое запретили.

— И очень зря, — сказала Паландора. — Существование прошлых жизней — это научно доказанный факт. Учёные проводят исследования и составляют монографии. Не только регрессивные катены, но также признанные гипнотизёры могут помочь людям вспомнить некоторые эпизоды из их далёкого прошлого. Так почему мы не можем воспользоваться этими знаниями так, как они того заслуживают?

— Пока не можем, — уточнил Рэй. — Надеюсь, что всё ещё впереди. А мне интересно, между прочим: люди, которые в прошлой жизни были писателями или поэтами… Когда они рождаются заново и читают свои произведения… они вообще помнят, они понимают, что это написали они?

— Едва ли, — ответила Паландора. — Нам всякий раз приходится заново учиться ходить и есть с вилки. Какие уж тут произведения!

— А жаль, — сказали они одновременно и рассмеялись, не ожидав такой синхронности.

Паландора затруднялась сказать, желала ли она ещё утруждать себя проектом постройки мельниц, поскольку они до сих пор не изобрели выход из положения, но проводить время с юным Рэдклом ей определённо нравилось всё больше. На следующее утро они ходили в Шаффиранский лес собирать сладко-сизую чернику. Бродили среди папоротников, присаживались перед низкими зарослями и, ягодка за ягодкой, методично их опустошали. Над ними ворковали лесные голуби, щебетали скворцы и жужжали шмели, а черника всё не кончалась и в итоге привела их к подсохшему за лето лесному озерку, на противоположной стороне которого спускалось к водопою стадо диких кабанов. Полосатый молодняк с любопытством поводил в воздухе рыльцами, учуяв новый для них запах человека, а упитанная матка с лоснящейся чёрной шкурой деловито похрюкивала, поторапливала малышей. Вскоре выводок скрылся в прибрежной осоке.

На их берегу уже давно отцвели ландыши, зато распускались мальвы и белела мелисса. Вслед за кустами черники деревья расходились, уступая пространство длинной просеке, где зелень ласкала взор, успокоенная тенью облаков, или же волшебно искрилась в солнечном свете.

А где-то поодаль, свив тонкую паутину между стройными стеблями трав, паук развлекался с пленённой мухой: крутил её, как младенец волчок, пеленал, как куклу — девчонка. И обнимал всеми десятью цепкими лапами, приникал к ней жирным телом, сливался с ней воедино. Омерзительный паук, а живописен — глаз не отвести. Гипнотизировал своей животной хищностью, грубостью движений, рождая в груди микроскопический, но всё же всамделишный леденящий ужас.

Рэй моргнул и, стряхнув наваждение, отвернулся от него. Теперь он смотрел на Паландору. Та поправляла непослушные волосы и осторожно тянула доверчивый носик к едва раскрывшемуся бутону мальвы: в чашечке предыдущего цветка в самый последний момент обнаружился жёлто-салатовый жучок; ещё немного, и он бы наверняка куснул. Теперь она медлила. Прежде чем удовлетворить своё любопытство цветочным ароматом, тщательно оглядывала лепестки и середку. Наконец, убедившись в том, что путь свободен, прильнула к бутону. И тут же отпрянула, расчихалась, вдохнув слишком много пыльцы. Зажмурилась и наигранно всплеснула руками: не одна напасть, так другая! Рэй улыбнулся ей в ответ: какой же она была в такие моменты очаровательной!

Просеку недавно обновляли: она ещё хранила аромат свежесрубленной древесины. За этой частью леса следили тщательнее, чем за болотами к востоку.

— Лесорубы из Рэди-Калуса постарались? — спросила Паландора, указав на стволы и ветки, сложенные вдоль тропы штабелями.

— Да, конечно. Отец бережно относится к нашему участку леса и следит за работой лесничих.

Паландора заложила руки за спину и сделала пару шагов.

— Кажется, я и сейчас слышу стук их топоров вдалеке.

Рэй покачал головой и подошёл к ней. Положил ей руку на плечо и указал на одиноко стоявшую иссохшую осину, вдоль ствола которой резво подпрыгивал чёрный дятел. Вот он остановился и начал долбить своим янтарным клювом ветхую кору, которая кусками осыпалась вниз.

— Ах, да. Действительно! — воскликнула Паландора, признав его правоту. — А я думала, это дровосеки шумят. Как спокойно, в лесу, безмятежно… И никого вокруг. Право, у меня такое чувство, что за каждым новым поворотом мы вот-вот встретим самого Шаффирана — хранителя леса.

Шаффиран был учёным из восточного Алазара, из города Силемар. Сто пятьдесят с лишним лет назад он приехал на остров, чтобы изучать его флору и фауну, да так здесь и остался, пленившись этими краями. Он описал и классифицировал многие виды животных и растений, встречающиеся на Ак'Либусе, и внёс неоценимый вклад в эскатонскую науку. Но с годами старик Шаффиран стал эксцентричен. Современники поговаривали, что виной тому оказались древние тетради и свитки, обнаруженные при открытии шахт в горном Тао. Эскатонцы сошлись во мнении, что, скорее всего, их оставили представители того странного народа, которые ранее населял остров. Сведения, содержавшиеся в них, были скудны, язык незнаком и труден для расшифровки (если он вообще являлся языком), но благодаря наличию в некоторых журналах эскизов растительного и животного мира, их отнесли к естественнонаучным, и Шаффиран одно время пытался их изучать. Переводил тексты на эскатонский, затем на исхшам; путного из этого ничего не выходило. Но человек он был упрямый, и очень скоро это неуёмное упрямство наградило его одержимостью. Он пожелал во что бы то ни стало проникнуть в тайну тетрадей. Наблюдая за тем, как он гаснет в своём бесплодном стремлении, коллеги предложили ему взять передышку. Съездить в путешествие, развеяться. Присоединиться к научной экспедиции в пустыню Айруктарга: тогда эскатонские и асшамарские учёные трудились сообща, а он обладал многими знаниями и свободно владел, к тому же, обоими языками, что делало его ценным сотрудником. Шаффиран согласился, а когда через несколько лет он вернулся на Ак'Либус, его было не узнать. Загорелый до черноты, обросший до невозможности: лицо едва угадывалось в густых зарослях длинных тёмных волос и бороды. Сам вырядился в длинную мантию болотного цвета и широкие чёрные штаны. В таком виде он предстал перед королевским двором в Эрнерборе на торжественном приёме, который раз в несколько лет устраивался в первые дни осени для выдающихся умов Ак'Либуса — или для людей, которые как-то себя проявили и своими навыками, талантами или смелыми и благородными поступками послужили отечеству. И заявил там во всеуслышание: вы, мол, как хотите, а я буду отныне лесником. Уйду жить в лес, буду содержать его в должном порядке и как следует о нем заботиться. Можете звать меня хранителем Шаффиранского леса. Его отговаривали, конечно, но поскольку это не возымело никакого эффекта, оставили в покое. В конце концов, он посвятил не один десяток лет изучению этого леса, знал его, как свои четыре пальца левой руки, а пятый палец в нём же и потерял. И, конечно, неспроста лес носил его имя, равно как и редкая разновидность дуба, росшего здесь и впервые открытого им: терракотовый дуб Шаффирана. Лесник из него вышел, между тем, по словам современников, отменный: он один успевал следить за огромной территорией лучше всех лесничих шести областей вместе взятых, и непостижимым образом появлялся именно в той части леса, где требовалось своевременное вмешательство человека. Были часты случаи, когда он помогал заблудившимся путникам и прогонял лихих людей. В годы его лесничества случалось меньше пожаров, и экосистема не так сильно страдала при бурях и ураганах. Одни поговаривали, что Шаффиран не кто иной, как колдун, и следовало бы избавиться от него, пока не поздно; другие настаивали на том, что это блестящий учёный и прогнозист и благодаря своим прогнозам он вовремя предотвращает катастрофы. Третьи сомневались: под силу ли такое одному-единственному человеку? Ведь помощников он не имел.

Так или иначе, в последний раз он вернулся в Эрнербор уже совсем глубоким старцем, но отнюдь не дряхлым. Встретился с учёными и передал им тонкую тетрадь, сродни той, которую изучал годы назад, но написанную его рукой. Она одна, сказал он, в какой-то мере стоила всех его предыдущих трудов. Сказал — и возвратился в лес, и больше его с тех пор никто не видел. А тетрадь сохранили в библиотеке как дань уважения великому учёному — хоть и тронувшемуся на старости лет умом, но великому. Её так и звали: тетрадь Шаффирана. Первое время пытались её изучать, но пришли к выводу, что это всего лишь набор картинок и бессвязных символов.

С годами образ Шаффирана оброс толками и легендами так, что люди начали сомневаться в его существовании. Ему стали приписывать умение успокаивать бури, владение языками животных и птиц и ещё невесть что. О нём рассказывали сказки детям и пугали им особо суеверных разбойников. Паландора и Рэй слышали о Шаффиране как об учёном в области естествознания и о лесничем. Как ни пытались родители и опекуны оградить их от предрассудков и домыслов, а Паландора всё же запаслась багажом небылиц, которые ей поведали ребятишки из Пэрфе-Кур. И сейчас она рассказывала эти небылицы своему спутнику.

— А ещё говорят, — добавила она, — что его дух по сей день обитает в этих лесах и помогает заблудшим странникам. Вот мне всякий раз и кажется, что мы его повстречаем.

— Почему? — спросил Рэй. — Мы ведь не заблудились.

— А всё же… — неопределённо ответила девушка.

Молодые люди шагали вдоль просеки и собирали ягоды до тех пор, пока приземистые кусты черники не сменились трилистниками костяники, кислой и твёрдой, хрустящей на зубах семенами. А за ней плотной стеной встал колючий малинник.

— О, нет… — притворно пролепетала Паландора. — Мы отсюда никогда не выберемся!

И, как в омут, ринулась в него лакомиться ягодами.

— До чего же вкусная малина! Рэй! Идите сюда!

Рэй между тем беззвучно отплёвывался: вместе с очередной переспелой черникой он чуть было не проглотил лесного клопа. Язык обожгло, а во рту стоял едкий химический привкус. Но девушка манила его, углубляясь дальше в кустарник, и он спешил вслед за ней. В Астуре им не удалось раздобыть маленьких плетёных корзинок: в городе их просто не плели. Пришлось взять с собой по корзине, в каждой из которых мог бы свободно разместиться, как в люльке, годовалый младенец. Теперь они поняли, почему: при таком обилии ягод в лесу было нецелесообразно ходить сюда с небольшой тарой. За час оба наполнили свои корзины почти до краёв, особенно не усердствуя и, как им казалось, съедая больше, чем собирая. Углубились в малинник и вышли на дикую тропу, где мимо них прошло стадо оленей. Заметив людей, те пугливо скрылись в чаще и ускакали прочь, топая копытцами и хрустя ветками.

— Куда же они! — всплеснула руками Паландора. — Такие милые! Давайте их догоним: я хочу посмотреть на оленей вблизи!

Она поставила корзину и убежала за ними. Рэю пришлось последовать за Паландорой. На всякий случай он поднял её корзину с ягодами и поспешил в чащу, но, отягощенный двойной поклажей, двигался не так быстро, как она, и начал отставать. Девушка скрылась из виду и не откликалась на зов. В погоне за Паландорой юноша оступился и соскользнул вниз с огромного серого валуна. Один край его был более покатым, и он поднялся на него, как на смотровую площадку, не заметив обрыва с другой стороны. Рэй выронил корзины, и те покатились вслед за ним, рассыпав ягоды. Очутившись внизу, юноша попытался подняться, но резкая боль в лодыжке заставила его сесть обратно на мох.

Через какое-то время Паландора вернулась сама.

— Никого не нашла… — разочарованно сказала она и тут же всплеснула руками. — Великий Творец, Рэй, что с вами?

— Кажется, меня постигла судьба моего деда, — ответил тот. — Вы знаете, он…

— Да, конечно, — перебила его Паландора и тут же подбежала к нему. — Только не говорите мне, что вы сломали ногу!

— Сломал — это сильно сказано. Возможно, у меня просто ушиб или растяжение. Вы только не волнуйтесь, сейчас я поднимусь.

— Ах, это моя вина! Не надо было мне гнаться за оленями!

— Не беспокойтесь, — ответил Рэй, с трудом поднявшись, упираясь о камень.

— Вы сможете идти? — участливо спросила его спутница.

— Постараюсь…

Потом они долго шагали по узловатым корням, усыпанным рыжей хвоей, силясь вспомнить дорогу обратно. Рэй с трудом волочил пострадавшую ногу, но старался по возможности не опираться на столь любезно предложенное Паландорой плечо. Ему не хотелось причинять ей неудобства. Кроме того, у Паландоры и так уже была наполовину опустошённая, но всё-таки тяжёлая корзина, которую она ни за что не желала ему отдавать и даже наоборот, порывалась взять его корзину себе. Чем больше они плутали, тем больше выбивались из сил.

«Вот теперь-то, — подумала Паландора, — было бы очень кстати повстречать Шаффирана. Но он не слишком торопится показаться нам на глаза. Скорее всего, это, в самом деле, обычные домыслы, ведь, судя по всему, на земле остаются лишь духи, которых здесь держат тяжёлые воспоминания, а такие светлые люди, каким был Шаффиран, беспрепятственно возвращаются к божественному Источнику».

Это означало, что выбираться из леса им предстояло самим. Паландоре пришло в голову подняться наверх и оттуда определить, куда им идти.

— Давайте сделаем привал, — предложила она, — иначе мы слишком устанем. Посидим минут десять и продолжим путь.

— Нам бы выйти хоть на какую-нибудь тропу до темноты, — возразил Рэй.

— Успеем. А пока отдохнём.

Они присели у старой-престарой сосны, чья ноздреватая шершавая кора давно осыпалась, обнажив гладкий ствол в узорчатых жучьих рытвинах и ходах. Паландора закрыла глаза и с лёгкостью вознеслась ввысь. Аль'орн укутался саваном серебристых облаков, так что на него можно было смотреть, не боясь ослепнуть. Лес с высоты птичьего полета и сам казался одним пушистым зелёным облаком, прорезанным ниточкой просеки. Заприметив её, Паландора уже без труда определила, в какую сторону двигаться дальше. Она мягко опустилась в хвойные складки и открыла глаза.

— Можете не волноваться, Рэй, — сказала она, — вам не придётся повторить судьбу киана Грэма. Мы с вами очень скоро выйдем из леса и вернёмся в Астур, где нам, конечно же, помогут. Скажите, вы очень хорошо знали вашего дедушку? — спросила она вдруг.

Рэй покачал головой.

— Он умер ещё до моего рождения. Я слышал о нём от отца, но всё больше в контексте того, что мы должны следовать его примеру, воспитывать в себе силу воли и самодисциплину, быть едиными и неустрашимыми. Бабушка говорила, что он очень много работал и все свои силы отдал гарнизонам Рэди-Калуса и боевой подготовке. Это довольно иронично, учитывая, что на остров никто не нападал, за исключением, разве что, пиратов, да и те предпочитали довольствоваться набегами на Эластан.

— Если бы мы затеяли войну с Вик-Тони, они первым делом попытались бы присвоить наш остров себе, — возразила Паландора. — Ведь географически мы ближе к ним. Так что своя армия на Ак'Либусе всегда пригодится.

Рэй махнул рукой.

— Кто будет воевать с виктонцами и зачем? Кроме того, — добавил он, понизив голос, как будто кто-то мог их услышать в этой глуши, — с теми экономическими требованиями, которые Ак'Либусу выдвигает Алазар, а также со всеми этими восточными кампаниями, я подозреваю, львиная доля населения острова была бы рада перейти под флаги более мирной Виктоннии.

— Мирного ведь? — поправила его Паландора.

— Да. На эскатонском — да, вы правы. Только матери моей этого не говорите. В виктонском языке страна — женского рода, и свой край они называют просвещённой Виктоннией. Но, независимо от этого, пока что на Ак'Либусе армия нужна только для того, чтобы бороться с мелкими разбойниками и правонарушителями, да изредка посылать отряды на материк для участия в военных действиях, в которых для нас нет ни выгоды, ни чести. Мой дедушка, возможно, был неплохим главнокомандующим, но ему так и не дали возможности блеснуть своим талантом.

— Он был дружен с Верховным королём? — спросила Паландора.

— Не знаю. Возможно, состоял с ним в таких же ровных деловых отношениях, как мой отец с королём Дасоном.

— И он никогда не рассказывал твоему отцу или бабушке о каких-нибудь… необычных людях в его жизни?

Рэй пожал плечами и почесал нос.

— Смотря кого считать необычным. Мой дед был знаком со многими выдающимися людьми: учёными, полководцами, артистами. В молодости он был представлен императору. Я вижу, любезная Паландора, вы перешли на «ты» — это вышло случайно или вам, в самом деле, будет проще обращаться ко мне таким образом?

— Простите меня, Рэй, я не заметила, — спохватилась девушка. — Но, на самом деле, мне действительно так проще. Если вы не возражаете, мы можем перейти на «ты».

— С радостью, — согласился юноша.

— Так вот, Рэй, я постараюсь спросить поточнее. Твой дед рассказывал о необычных людях, которые владели какими-нибудь сверхъестественными способностями?

— Ты хочешь сказать, о ведьмах? — уточнил её собеседник.

На этом слове у Паландоры похолодели руки и сердце ушло в пятки, но она кивнула.

— Нет. Он же не настолько старый, чтобы застать эпоху освоения Ак'Либуса. Вот те люди много чего могли порассказать, да так, что не отличить уже, что вымысел, а что правда. А почему ты интересуешься?

Паландора с улыбкой покачала головой.

— Да так… В рамках изучения истории родного острова. Скажи, тебе удалось немного отдохнуть?

Рэй моргнул и наклонил голову.

— Вот и славно. Поторопимся. Я знаю, куда идти.

Её голос звучал так уверенно, что Рэй даже не стал уточнять, чем эта уверенность была обусловлена. Стараясь ступать лишь на здоровую ногу, он поднялся, опираясь на ствол сосны, и двое продолжили путь. Уже довольно скоро они вышли к просеке, а от неё до Астура оставались считанные мили. Теперь можно было не спешить, и они неторопливо добрались до трактира впотьмах. Едва взглянув на киана об одной ноге, Иволга тут же послала за лекарем. Тот, осмотрев и ощупав многострадальную отёкшую лодыжку, установил умеренное растяжение, обработал ногу мазью и, наложив на неё давящую повязку, прописал как минимум трёхдневный постельный режим с иммобилизацией конечности.

— Выражаясь простым языком, это означает, что домой я вернусь только к концу недели, — сказал Рэй. — Плакали наши мельницы.

— Мельницы никуда от нас не уйдут, — заверила его Паландора. — Позаботимся сначала о тебе.

Вместе с горничной она помогла ему подняться в комнату и лечь в постель, предварительно развернув её так, чтобы можно было, не вставая с неё, любоваться видом из окна.

— Мне очень нравится смотреть в окно, — пояснила она. — Последний раз, когда я была простужена, я чуть не умерла от скуки. Представь себе: целыми днями лежать в постели и даже не иметь возможности видеть, что происходит на улице. Так что я лучше подвину тебе кровать.

Рэй поблагодарил её и заметил, что вовсе ни к чему было так себя утруждать.

— Разве ж это труд, — возразила девушка. Она покинула его до утра, наказав, если что, звать её на помощь в любое время. И ещё неоднократно проведывала его в своей особой манере, но об этом он знать не мог.