Дочь Двух Матерей

Глава 12

До замка они добрались уже глубокой ночью, но даже в сгущающихся сумерках Паландора сумела оценить широту, опрятность и геометричность улиц Рэди-Калуса. Этот город был не так живописен в сравнении с Озаландой: серокаменные и кирпичные, реже деревянные однотипные здания под бордовой черепицей, прямые газовые фонари без изысков, ровно расчерченные клумбы и стройные гладкоствольные ясени с аккуратной шаровидной кроной, чётко вписанные в металлические ограждения. Но планировка его была однозначно удобнее, город не изобиловал узкими переулками, тупиками и ломаными улицами. До любой его точки можно было добраться верхом, по многим улицам проехать в экипаже, а вывески были настолько лаконичны и точны (за исключением, разве что, банной) и видны издалека, что любой человек, оказавшись здесь впервые, мог с лёгкостью сориентироваться и отыскать, что ему требуется.

Но больше всего Паландору поразил замок Рэдкл. Последний раз она бывала в этих краях совсем маленькой и ничего не помнила, так что, когда они въехали на широкий двор и покинули, наконец, кабриолетку, у неё возникло чувство, что она никуда, собственно, не уезжала. Просто кто-то за это короткое время сравнял цветочные клумбы замка Пэрфе с землёй и посадил на их месте кусты бузины и крушины, сплошь покрытые чёрными ягодами. Этот же кто-то облицевал ступени крыльца серым мрамором и заменил перила — а в целом всё оставалось без изменений. Это чувство усилилось, когда они вошли в просторный вестибюль. Здесь не было белых тяжёлых вазонов с цветами в человеческий рост, как в замке Пэрфе, зато на стенах висели гобелены со степными пейзажами и табунами гнедых и красных лошадей. А, едва они привели себя в порядок после долгой дороги и сменили платье в банном крыле, как у дверей столовой их встретил портрет Тоура Рэдкла в толстой золочёной раме. Герд Рэди-Калуса гордо выпрямился в седле, а позади него угадывались очертания замка, городские башни и стены, и сосны близлежащего перелеска.

— Это ваша работа, Рэй? — полюбопытствовала Паландора, которой её спутник добрую часть пути рассказывал о своих упражнениях в живописи. Тот всплеснул руками.

— Что вы! Нет, конечно же! Я бы никогда так не смог написать. Это столичный художник, уже довольно немолодой, старинный приятель моего отца…

— …и редкий картёжник. Господа, я вижу, у нас гости. Замечательно. Добро пожаловать в замок Рэдкл, киана Паландора.

Девушка поспешно обернулась и склонилась в учтивом реверансе перед хозяином замка, который появился в сопровождении своей дочери. Судя по их дорожному платью, они сами только вернулись домой. Феруиз ответила на её приветствие и поинтересовалась у Рэя, как продвигается дело с мельницами.

— С переменным успехом, — ответил тот и вкратце расписал, чего им удалось достичь за неделю. Как раз к этому времени поспел поздний ужин, и путешественников проводили в столовую.

После ужина Паландору разместили на третьем этаже, рядом с покоями Фэй и Феруиз. Девушка обратила внимание на сдержанность декораций и отделки замка, но вместе с тем на особую практичность, с которой были распланированы его помещения. Замок Пэрфе изобиловал различными комнатами, залами, альковами и галереями без конкретного назначения. Они были разбросаны в хаотичном порядке, некоторые отличались изысканным убранством: бархатные шторы, картины, скульптуры, низкие диванчики, кресла, подушки; другие же были вовсе пусты. В детстве Паландоре очень нравилось изучать эти невостребованные комнаты, представлять, как бы она их обустроила на свой вкус и что бы сюда поместила. В одном из пустынных залов цокольного этажа она мечтала оборудовать бассейн, а в длинной галерее второго — разбить оранжерею. Здесь же у неё закралось подозрение, что в замке Рэдкл таких помещений не имелось вовсе: каждый уголок был подо что-то приспособлен, причём таким образом, чтобы все наиболее часто посещаемые комнаты оказывались в шаговой доступности. Это подозрение только усилилось, когда она легла в постель и задумала перед сном прогуляться по замку вне тела. Ей уже приходила в голову мысль, что так поступать не вполне этично, но любопытство оказалось сильнее. Кроме того, ей было интересно, насколько взаправду реален тот мир, куда она попадает в своём призрачном обличии. Паландора задумала посетить наугад несколько комнат и запомнить их до мельчайших деталей, чтобы на следующий день вернуться туда, как подобает, и сравнить увиденное. Она прошлась по пустующим коридорам и заглянула в первую попавшуюся дверь, за которой оказалась библиотека. Проскользнула тенью между полками с книгами и, миновав панельную стену, очутилась в просторном кабинете. Там при тусклом свете лампы под зелёным абажуром за столом сидел Рэй, склонившийся над ворохом бумаг и что-то мучительно подсчитывающий. Паландора удивилась: ей казалось, он давно уже лёг спать. Заинтригованная, она подошла ближе и увидела чертежи и проекты водяных мельниц Рэди-Калуса, которые несколько лет назад установили на Торфяновских водопадах. Поверх чертежей лежали справочники по возведению насыпных дамб и гидротехнике.

«Зачем ему понадобились эти книги? — подумала девушка. — Разве не довольно с нас отыскать нужных людей, а те уже, в свою очередь, позаботятся и о вырубке леса, и о дамбе, и о водоотводе. И, вообще, для чего в такой час себя мучить?»

Видимо Рэй задавал себе тот же вопрос. Внеся кое-какие изменения в их многострадальную смету, он упёрся локтем левой руки в стол, положив не неё голову; погрузил пальцы в густые тёмно-русые волосы. В правую руку он взял перо и начал рассеянно рисовать на первом попавшемся листе бумаги что-то округлое, кудрявое, постепенно обретающее очертания женской головы в мелких завитках волос. Двумя-тремя штрихами он наживил черты лица, и девушка приобрела сходство с Паландорой в самый первый день их встречи, когда она намокла под дождём, её причёска повредилась и волосы, наскоро просохнув, курчавились и липли к вискам.

«Надо же, как интересно», — подумала она, но не стала досматривать, чем это кончится, а поспешила дальше.

Дальше располагались другие кабинеты, салоны, будуары — пустые и тёмные. Паландора рассудила, что вряд ли придёт сюда завтра, и спустилась на нижний этаж, где тут же пожалела, что не воспользовалась лестницей, а ухнула вниз прямо сквозь потолок. Теперь она стояла посреди каменного зала со множеством альковов, обрамлённых гладкими упитанными колоннами, напоминающими городские ясени. Их шаровидные капители еле угадывались под сводами. В зале царил полумрак, его едва освещала одна-единственная свеча, горевшая в дальнем алькове. Паландора отправилась на свет и обнаружила там портрет мужчины средних лет в военном мундире. Его плечи украшали генеральские эполеты, а взгляд был твёрд и полон решимости. Один из таких эполетов лежал на постаменте перед картиной, рядом с зажжённой свечой, а по боковым стенам алькова стояли две низкие скамеечки с тёмно-синими подушками, на которых были вышиты серебряные полумесяцы и золотые шары с зигзагообразным хвостом.

Паландора знала, что ей не стоило здесь находиться в отсутствии хозяев, но не могла оторвать взгляд от портрета. Мужчина был похож на киана Тоура, только светловолос и с виду более суров. Как догадалась девушка и что подтвердила надпись на портрете, это был его отец, киан Грэм Рэдкл, генерал сухопутных войск Ак'Либуса, командовавший островными легионами — точнее, поддерживавший их в состоянии боевой готовности, поскольку в годы его командования Алазар не вёл активных боевых действий, а на отдалённый остров и вовсе никто никогда не нападал. Как поговаривали злые языки, киан Грэм от безделья пристрастился к охоте и как-то раз глухой осенью свалился в овраг Шаффиранского леса и сломал ногу. Рана загноилась, и спасти его не удалось. Его внуку Рэдмунду тогда был всего год. А вот супруга его, мать киана Тоура, прожила ещё семнадцать лет и скончалась два года назад. Паландора развернулась и заглянула в альков напротив, где висел портрет женщины, но в слабом свете свечи его было невозможно разглядеть. Не виден был и амриж на пьедестале — последнее связующее звено с усопшим человеком, объект, избранный для того, чтобы напоминать о своём владельце его потомкам. Генеральский эполет был закономерным амрижем для киана Грэма, и Паландоре на краткий миг стало любопытно, что выбрала его супруга для своего алькова. В конце концов, девушка впервые в жизни оказалась в Зале предков, которая присутствовала в каждом уважающем себя доме. В замке Пэрфе такой залы не имелось, ведь он служил, скорее, временной резиденцией для членов семьи Пэрфе. После того, как они уходили из жизни, — в случае, если они сами заблаговременно не покидали остров, — их амрижи пересылались на материк и помещались в Залу предков ближайших членов семьи. Киана Вилла планировала стать первой, чья память останется в замке Пэрфе, она указала это в своём завещании и выделила помещение для будущей Залы, которое пока пустовало. Иногда Паландора заглядывала в эту подземную галерею, пахнущую свежей штукатуркой и даже при тусклом свете ослепляющую белизною стен — место, которому предстояло однажды (при должном везении, ещё очень нескоро) стать и её последним пристанищем. Но настоящую Залу она видела впервые.

Пламя свечи колыхнулось, и девушке показалось, что она здесь не одна. Она вгляделась в тусклый полумрак и, едва убедившись в том, что в зале никого нет, услышала за своей спиной осуждающий голос.

— И что я должен думать, киана? Что вы решили, так сказать, нанести визит вежливости старшему Рэдклу в неурочное время, да ещё и без сопровождения?

Паландора вздрогнула и оглянулась. Позади неё, гордо выпрямившись в полный рост и поглаживая белесую бородку, стоял человек с портрета. Паландоре уже доводилось раньше сталкиваться с призраками. Её бестелесные радужные друзья рассказывали ей — всё больше не словами, а импульсами — об имо, покинувших этот мир, чьи души не могут вернуться в Божественный свет и маются, заземлённые горькими воспоминаниями. Что с ними лучше лишний раз не заговаривать, поскольку они полны мёртвой энергии. Они утверждали, что такие люди, как Паландора, могут помочь этим душам отправиться к Творцу, очистив за них воспоминания и стерев те незримые нити, которые держат их на привязи. Показывали, как это делается, но до сих пор Паландоре пришлось прибегнуть к их наставлениям лишь однажды весной, когда на пути в Озаланду она наткнулась на обломки саней, упавших с обрыва. Сани были пусты, их содержимое растащили местные жители, и, судя по виду, они пролежали под снегом целую зиму. Как выяснилось, в на первый взгляд пустом экипаже сидела женщина — толстобровая крестьянка с большими красными ладонями. Она неотрывно смотрела в одну точку, куталась в дырявый платок и жаловалась на зверскую вьюгу. Это было жуткое зрелище. При взгляде на неё Паландора и сама чувствовала леденящий холод. Не обращая внимания на кучера, который её поторапливал, девушка подошла к саням, положила на них руку и ясно представила себе, как пространство вокруг неё, а затем и сани наполняются чистой тёплой водой. Как вода омывает их полозья и корпус, проникает внутрь и захватывает пассажирку в дырявом платке в крутящийся водоворот — бережно и легко. Как ясные лазурные струи очищают каждую клеточку её призрачной души. Паландора не могла с уверенностью сказать, происходило ли всё это на самом деле или же у неё просто разыгралось воображение. Но, когда она открыла глаза, женщина исчезла, а самой ей внезапно стало так легко на душе, что захотелось на радостях петь и плясать. Позднее кучер сказал ей, что не видел ничего необычного, просто в какой-то момент ему внезапно полегчало. Ещё минуту назад он размышлял над ужасной трагедией, но теперь это перестало иметь значение. Словно он понял, что всё обойдется, нужно просто двигаться дальше и радоваться каждому дню. Окрылённый этой мыслью, он выпил стаканчик терпкого эля в портовом кабачке и на обратном пути рассказывал киане, как в юности танцевал джигу и сватался к своей будущей супруге.

Но сейчас появление призрака застало Паландору врасплох, в том числе ещё и потому, что сама она не вполне была в своём теле. И, к тому же, проникла без разрешения в Залу, в которую не принято входить без хозяев. Грэм Рэдкл смотрел на неё оценивающим взглядом и не спешил встречаться с ней глазами. Паландора отошла на шаг назад и, подняв голову, решилась с ним заговорить.

— Прошу прощения, достойный киан. Я знаю, меня здесь быть не должно. Извиняюсь за то, что потревожила ваше уединение, и не посмею вас больше беспокоить.

На лице призрака отразилось недоумение.

— Ну надо же, — сказал он и вытянулся в струну. — Ты меня видишь, девочка? Послушай, как ты вообще сюда попала? Я не заметил, чтобы кто-нибудь открывал дверь.

Паландора стушевалась. Её настиг двойной конфуз: она не просто заглянула туда, где ей не следовало бывать, но ещё и сделала это запрещённым способом и теперь была вынуждена оправдываться перед человеком, которого давно уже не было в живых, но который, так или иначе, оставался достойным предком и полноправным хозяином этого замка. Он заслуживал уважительного отношения. Но что произойдет, если призрак догадается о том, что она — ведьма? Впрочем, не пойдёт же он рассказывать об этом всем живым…

Паландора, как могла, с должной учтивостью объяснила киану Грэму, как здесь очутилась, и что на самом деле она в этот момент находилась в своих гостевых покоях на верхнем этаже.

— Вот как? — удивился он. — Я ничего подобного за девятнадцать лет не видел. Да и при жизни тоже — если я правильно помню. С годами всё, что было до моей безвременной кончины, стирается, лишь память о ней самой так же ярка, как в день, когда это произошло.

Он пустился в воспоминания, рассказал о болях в ноге, о заражении крови, об агонии и лихорадке и последующем ослаблении пульса. Как он пытался бороться с болезнью ради себя и семьи, а по сути, убивал себя сам защитными силами своего же организма.

— Откуда я это знаю? — спросил он, обращаясь, скорее, к себе. — Хороший вопрос. Так получается, девочка, что, когда попадаешь сюда, начинаешь вдруг понимать многие вещи, которых не знал при жизни. И наоборот: знания, которыми ты владел тогда, утрачивают своё значение. Сама жизнь теряет значение. Я вижу, как мой сын и внуки приходят в Залу, зажигают свечи и рассказывают о своём бытии, но с каждым последующим годом их рассказы трогают меня всё меньше, и тогда единственное, чего я хочу, это выдернуть себя из этой боли и лихорадки и отправиться, наконец, куда положено.

— Я понимаю, — ответила Паландора. — Возможно я могу что-нибудь сделать.

В дымчатых глазах её собеседника промелькнуло подозрение.

— Позволь узнать у тебя, девочка, кто ты такая? Впрочем, сомнений нет: у тебя черты её лица. Я не раз, бывало, говорил Верховному королю…

Призрак осёкся и резко замолчал.

— Как тебя зовут и откуда ты? — спросил он начальственным тоном. Паландора подробно ответила на его вопросы в надежде, что он вернётся к разговору о короле, но киан Грэм не был настроен говорить об этом даже по её просьбе.

— Это не имеет значения, Паландора. Ничто не имеет значения. Я просто воплощённое воспоминание, тяготящееся грузом задач, не выполненных при жизни. Мой сын делает всё по-своему, растит внуков не так, как они бы росли под моим началом. Я всё это вижу, и всё это проходит сквозь меня, но боль… Боль остаётся. Я — генерал, а нам не позволено показывать слабость и говорить о боли, но всё, что осталось мне после жизни, это лишь слабость и боль. Спустя девятнадцать лет поневоле заговоришь о них: тем более, когда впервые за все эти годы тебя слушают.

Он был не вполне прав. Паландора его не слушала: точнее, слушала рассеянно, погрузившись в свои воспоминания. Ей бы очень хотелось помочь этому человеку, тем более что, когда он говорил о себе, она начинала физически ощущать всё то же самое, что должен был чувствовать он. Паландора мельком бросила взгляд на свою ногу — та выглядела как обычно, но её саднило изнутри; казалось, ещё немного, и хрустнут кости и откроется рваная рана.

«Вода, — вспомнила она, — просто омой всё, что видишь, синей водой, обласканной лучами аль'орна в зените».

— Что значит, омой? — спрашивала она, бывало, в детстве. — Вот так?

Ладошками черпала воду из ванны и выливала себе на макушку.

— Да, приблизительно так, — отвечали ей бестелесные друзья. — Совсем не обязательно делать это физически. Просто подумай об этом.

— Значит, нужно себе это представить? — догадалась девочка.

— Даже этого не требуется. Делай. Мысленно. Не бойся и не сомневайся.

Какое-то время Паландора умом пыталась понять, как такое возможно, но постепенно догадалась, что ум здесь совершенно ни к чему. Иногда, в самом деле, достаточно просто действовать. Тот случай с женщиной в обледенелых санях наглядно ей показал, что такие действия вправду результативны.

И сейчас, стоя голыми ступнями на каменном полу Залы, Паландора заключила себя в водный кокон, омыла всю себя по спирали, особое внимание уделив ногам. Она почувствовала, как ноющая боль отступает. Никто не говорил ей об этом, но она сама интуитивно чувствовала, что всякое действие необходимо начинать с себя. Разобравшись с собой, она обратилась к своему собеседнику и проделала с ним то же самое, пока он продолжал рассказывать, как сожалеет о том, во что он превратился за последние дни своей жизни и как раздосадован этим. Он должен быть прожить ещё, по меньшей мере, лет двадцать, рука об руку со своей супругой. А вместо этого ей пришлось остаться без него, горевать, а годы спустя покинуть этот мир и отправиться в свет, в то время как он застрял здесь. Паландора не знала, сколько времени она провела в этой тёмной галерее. Свеча медленно догорела, оплавилась последними каплями воска, и воздух наполнился едким дымом погасшего фитиля. Последний свет померк, и призрак умолк.

— Киан Грэм, — позвала она, — вы ещё здесь?

— А где мне ещё быть? — раздался ворчливый голос.

А затем произошло нечто невероятное. В Зале вдруг стало светло, как днём. Серый камень стен побелел и заискрился в этом всепроникающем свете, который шёл из дальнего конца коридора. Паландора взглянула туда, и на краткий миг ей показалось, что она ослепла, настолько ярким был этот белый свет. Затем она явственно увидела, как в нём открылись широкие двустворчатые двери, напоминающие те, что ведут в приёмный зал императорского дворца в Алазаре. Паландора регулярно видела их на большой картине, висевшей у них в гостиной. Киан Грэм встал напротив этих дверей, спиной к ней, и вглядывался в то, что за ними скрывалось.

— Мне кажется, вам следует туда пойти, — почтительно сказала девушка. Призрачный генерал коротко кивнул.

— Думаю, ты права, Паландора. Я не знаю, что изменилось сегодня, но после стольких лет я впервые чувствую, что могу двигаться дальше. Я премного рад знакомству с тобой. Знай: ты в самом деле очень на неё похожа. Но не повторяй её ошибок: мир ещё не готов к тому, чтобы принять таких, как вы. У меня было достаточно времени, чтобы поразмыслить в том числе и об этом.

— На кого я похожа? — спросила Паландора.

— На свою мать, конечно, — ответил киан Грэм и, прежде чем она успела спросить что-нибудь ещё, твёрдым военным шагом направился к дверям и скрылся за ними. Девушка хотела было его остановить, чтобы выяснить, кем была её мать, но она знала, что не вправе задерживать душу, которая наконец-то отправляется домой.

Свет погас, и Паландора, понуро вздохнув, тут же очутилась в своей комнате, на постели. Впервые в жизни хоть кто-то заговорил о её родителях, да и тот ушёл теперь навсегда — как они.