Дочь Двух Матерей

Глава 49

Лето шло на убыль. Рэй с горем пополам сдал экзамены. Горе заключалось в его настрое: после каждого из них он был уверен, что провалил все вопросы, отвечал недостаточно убедительно, забыл привести массу дополнительных аргументов в поддержание своей позиции. Что нарисовал из рук вон плохие акварели и карандашные эскизы, для одного из которых он даже просил позировать Паландору. Объективно же он с достоинством выдержал испытания и был зачислен на первый курс факультета изящных искусств. Когда ему пришло пригласительное письмо, у него от радости подкосились ноги, а киана Фэй в тот же день внепланово созвала завсегдатаев своего светского салона, и гостей несмотря на то, что их уведомили так поздно, набралось несколько десятков. Они столпились вокруг новоиспечённого студента в палево-поталевом будуаре с гобеленовой мебелью в букетах нежной сирени и поздравляли его от всей души, жали руку и высказывали свои надежды на то, что Виктонниа в скором времени приобретёт ещё одного выдающегося живописца. Киана Фэй выставила лучшие акварели сына на всеобщее обозрение, превратив будуар в подобие камерной художественной галереи.

Приходил и преподаватель живописи. Он с удовольствием рассказал присутствующим о том, как принимал у Рэя экзамен профессиональной направленности, а именно — портрет.

«Ах, узнаю вас, — обратился он к Паландоре, приметив её в уголке, — теперь я понял, кто эта милая киана, которую Рэй изобразил на вступительном испытании. Вы, верно, в курсе о том, что принесли ему высший балл?»

Теперь Паландора была в курсе. Она радовалась за юное дарование наравне со всеми. Пила лавандовый чай с кремовыми пирожными, слушала последние новости. За эти недели она наловчилась воспринимать виктонскую речь на слух и бойко читала, но по-прежнему стеснялась говорить. В общем-то, зря: у неё имелась неплохая база, которую дала ей ещё киана Вилла и преподаватели. Но для Паландоры виктонский язык оставался порождением затянувшихся классных занятий, послевкусием репетиторского мела на кончике языка, строчками и диктантами. Она была твёрдо уверена, что не сможет достойно на нём говорить. Её отваги хватало лишь на дежурные приветствия, благодарности и любезности. Ответив одной из них на комплимент господина с труднопроизносимым именем — заведующего архивом — она поднялась, огладила юбку и сирени гобелена, и просила её извинить. Даме в положении требовался отдых.

Паландоре отдых требовался куда больше, чем если бы она была взаправду беременна. Она имитировала округлость живота уже больше часа, и теперь у неё раскалывалась голова.

«Уж лучше бы я обошлась подушкой…» — подумала она, уединившись в комнате и с наслаждением отпустив морок. Сделала глубокий вдох, потёрла пульсирующие виски. Стояла одиннадцатая неделя альфера. Она была здесь уже пять недель и, признаться, отлично проводила время. Гуляла по городу, ходила в театр на вечерние представления, побывала на балу, который давал вице-адмирал королевского флота — ни много ни мало, на палубе боевого фрегата, в очень живописной заводи, недалеко от столичного порта. Рруть тогда благоразумно отказалась сопровождать свою госпожу, а Паландора славно повеселилась и грациозно танцевала со всеми желающими — отчасти потому, что хотела, отчасти из-за того, что запамятовала форму вежливого отказа на виктонском.

Она ездила в звонком трамвае и каталась на лодке по разливной широкой Отере. Посетила водопады Ахлау. Пробовала миндальное мороженое и лимонный лёд с горькой кислинкой. Ходила с Рэем в Галерею изящных искусств: тогда она вспомнила, как злорадствовала в Эрнерборе, что он-то, в отличие от неё, не сможет здесь побывать. Но вышло совсем по-другому — и, пожалуй, к лучшему. Рэй восторгался классической школой живописи, сыпал именами и названиями течений; Паландора одним глазом всматривалась в полотна, другим — внутрь себя, поддерживая иллюзию. Тогда это было ещё не так сложно, кроме того, не возбранялось на время прерваться, отвернувшись к стене. Сейчас она бы не стала так рисковать.

А несколько дней спустя она поднялась с кианой Фэй и её знакомыми из Академии наук на астрономическую башню академии. Вспомнила, как в Йэллубане за день до своей свадьбы Балти-Оре показала ей город с высоты башни замка Бэй. И если тогда у Паландоры возникло ощущение, что она взлетела к самым облакам, то сейчас она однозначно пробила стратосферу. И даже с этой неземной высоты город предстал перед ней без конца и края. Только с южной стороны краем ему служил океан; в любом другом направлении — куда ни взгляни — тянулись продолговатые кубики домов и ниточки проспектов. И кобальтовые ленты двух рек. Одна уходила на северо-запад, другая — на северо-восток. Обе на краткий миг переплетались, формируя остров — пятый округ Виттенгру — и разбегались вновь, чтобы слиться с морем каждой по-своему: Отере — ровно и гладко, всем своим естеством; Ахлау — растекшись венами дельты. Сверху она напоминала голую весеннюю ветвь, покрывшуюся первыми почками. Самые красивые и фешенебельные жилые районы Виттенгру располагались именно в дельте Ахлау. Отчасти они напоминали синий квартал Эрнербора: точно так же изобиловали каналами и навесными мостами. Там змейкой вилась особая трамвайная линия: обзорная. Трамваи по ней ходили зелёно-голубые, двухэтажные, с открытой верхней площадкой. Кузнечиками скакали между каналами. А пахло, как ни странно, в этих краях не застоявшейся водой, а незабудками.

В том месте, где дельта начинала ветвиться, был построен планетарий. Несмотря на то, что учёные Академии уверяли Паландору, что искусственное звёздное небо является жалкой пародией на то, что можно наблюдать в их обсерватории (особенно в последние недели лета, когда звёзды особенно ярки!), она пожелала его посетить. Отчасти он напоминал один из флигелей академии: из того же камня, той же многогранной формы, с таким же шаровидным куполом. Изнутри этот купол своим видом вовсе оставил её без слов. Он в точности повторял небосвод и изобиловал многочисленными созвездиями, которые были выполнены в художественной манере: каждому созвездию соответствовало изображение, которое напоминало его и дало ему имя. Паландора, которая не знала до этого дня никаких созвездий, кроме Факела, Дома и Кувшина (первые два были знакомы каждому ребёнку, а третье ей очень понравилось, и она его запомнила), теперь с восторгом заполняла этот пробел в кругозоре. Здесь же она впервые познакомилась с эклиптическими созвездиями, в каждом из которых можно было в течение года наблюдать движение Аль'Орна. Киане рассказали, что в Асшамаре эти созвездия имеют большое значение, и каждому человеку покровительствует одно из них в зависимости от дня его рождения. Взять хоть Паландору: она родилась в двенадцатый галвэйдегор паланора — когда аль'орн находится в созвездии Лисицы. Люди, рождённые под знаком Лисицы, хитры и находчивы. Они осторожны и грациозны, и не торопятся блеснуть своими выдающимися качествами, приберегая их до лучших времён. Сама королева Вивьенн и визирь шадрыма Дульзангая, к примеру, тоже лисицы — уж не визирь ли подстрекал владыку к тому, чтобы рваться к Южному океану?

Впрочем, виктонцы не были настроены обсуждать политику и конфликт между Алазаром и Асшамаром. Паландоре вообще повезло, что они заговорили с ней о восточном мировоззрении. С эскатонцами поди потолкуй об Асшамаре, не скатываясь в политические распри и не переходя к прямым оскорблениям. Больная тема, что ни говори.

При планетарии были открыты публичные бани с бассейном: по легенде, королева Виндрия, прабабушка нынешней правительницы, не слишком жаловала точные науки — несмотря на то, что Виктонниа уже приобрела мировую славу колыбели наук и искусств. Она была капризной и избалованной дамой, и предпочитала роскошь и развлечения. И ни за что бы не стала спонсировать постройку какого-то там планетария. Зато на сооружение бань казна охотно выделила средства. Так, добившись финансирования, застройщик превзошёл себя и отстроил комплекс в тематике звёздного неба. Выложил его редкой в те годы и смелой по дизайну чёрной мозаикой фирмы Лэк (с тех пор эта фирма полностью оправдала своё название, поскольку «лэк» на виктонском означает «чёрный»). Разбил зал с большим круглым жёлтым бассейном в центре и девятью маленькими «лягушатниками» — каждым своего цвета и на своей орбите. А парны́е — те вообще отдельное произведение искусства! Шаровидной формы, с каменкой в центре и полукруглыми гнутыми лавками вдоль стен. А сами стены воспроизводили звёздную карту со всеми подробностями, и когда посетители поддавали пар, им казалось, что вот они уже летят сквозь туманности и космическую мглу к далёким планетам.

Её высочеству такие новаторские штучки не вполне пришлись по вкусу, но народ оказался от них без ума, и в банях от клиентов не было отбою. Коммерческий проект вышел крайне выгодным, и владельцы бассейна сумели накопить достаточную сумму, чтобы их дети и внуки отстроили, наконец, долгожданный планетарий. И как раз вовремя: за прошедшие годы астрономы совершили массу новых открытий, да и технический прогресс не стоял на месте. Что не могло быть в любом случае осуществлено более полувека назад, теперь оказалось детской игрой.

В технические инновации планетария, такие как вращающиеся модели планет, имитацию солнечных и лунных затмений и панораму Селины, Паландора вникать не стала: она хоть и не подражала королеве Виндрии, но в точных науках, всё-таки, разбиралась слабо. А вот бани ей очень понравились. Даже слишком. Она провела там без малого два с половиной часа и не хотела уходить, несмотря на то, что её провожатые настаивали, что злоупотребление горячим паром может негативно сказаться на развитии плода. Рруть, к примеру, благоразумно удалилась после первого часа. Правильно, ей следовало позаботиться о реальном малыше, а не о том, чтобы поддерживать иллюзию, что давалось киане куда легче в своей стихии. Паландоре требовалась вода. Много воды.

На последней неделе лета киана Фэй предложила невестке показаться её домашнему лекарю. Она давно уже держала эту мысль в голове, но не хотела навязываться и вмешиваться не в своё дело. Тем не менее, она пришла к выводу, что речь велась, в том числе, и о её внуке, чья мать теперь оказалась на пороге тридцать второй недели беременности, и лучше всего было убедиться, что их здоровью ничто не угрожало.

Как бы Паландора отказалась от осмотра? Пришлось дать добро, но попросить осмотреть для начала Рруть. В её присутствии.

«Замечательно, — с горькой иронией вздыхала киана, наблюдая за тем, как тактичный и аккуратный седобородый господин в зелёном халате склонился над девушкой, чей объёмный живот напоминал вращающиеся сферы в экспозиции планетария, — я вынуждена притворяться заботливой госпожой, а на деле наблюдаю за процедурой, чтобы в точности уразуметь свои дальнейшие действия… Как низко я ещё могу пасть?»

«Никак не ниже дна Первого озера, схватив за запястья своего благоверного», — отвечала ей совесть.

Но увиденное заставило её осознать, что одной имитацией округлостей тела она на сей раз не отделается. Что ей требуется нечто большее, имитация жизни… Причём без аномалий развития и отклонений. Из них двоих медик был он — но никак не она.

Зато Паландора была элементалистом.

Она очень мало знала о магии воды, всё больше интуитивно. И замечала, что её сила не ограничивается манипуляцией со стихией. Что она позволяет создавать иллюзии, с каждым разом всё более стойкие и прочные, позволяет другим видеть то, чего нет, и принимать это за чистую монету.

И что порой им даже не требуется это видеть: достаточно одного её слова.

Как-то раз при посторонних её иллюзия ослабла, и это не осталось незамеченным. Рруть беспечно обронила, что её госпожа в тот день выглядела так, будто не ожидала никакого пополнения в семье. «Что ты имеешь в виду? — спросила её Паландора и прибавила: — Тебе померещилось. Я была такая же, как и всегда».

Это была не отговорка. Это было внушение. Она пристально посмотрела служанке в глаза и повторила эти слова, чувствуя, как сердце уходит в пятки. Паландора не могла позволить себе ещё одну ошибку.

И та ей поверила. Поверила на слово, слепо. Это было так необычно, что Паландора решила проверить свои догадки. Она попробовала лгать людям в лицо, пускать в голову туман, не прибегая к зрительным иллюзиям. Протягивала Рэю яблоко, уверяя его, что это груша — и он благодарил её, не задавая вопросов. По глазам было видно, что он их вовсе не имел. Киана убеждала торговцев в лавке, что уже заплатила за товар, и её отпускали. Тогда она давала им денег якобы сверху, на чай: скупостью девушка не отличалась и не в её правилах было уходить, не заплатив. Здесь был важен сам факт, что ей верят.

Это новое открытие окрыляло её, но вместе с тем ввергало в отчаяние. Если бы она знала, что обладает таким даром, ей не пришлось бы забирать жизнь у (условно, конечно) невинного человека. Не пришлось бы даже выходить за него замуж. Ей без труда удалось бы всех убедить в нецелесообразности этой затеи.

А, быть может, и с трудом, ведь пока её эксперименты ограничивались невинными шалостями. Теперь же ей предстояло раз навсегда выяснить, чего стоили её способности уже всерьёз.

Когда лекарь проводил Рруть, заметив, что состояние будущей матери более чем удовлетворительно и беременность протекает хорошо, Паландора отвлекла его светским разговором. Завела речь об Академии наук, о новых научных открытиях. Отметила преимущества виктонской медицины в сравнении с эскатонской и напоследок, когда он намерен был приступить к осмотру, невинно сказала: «Как, но ведь вы же его уже провели и остались довольны результатами. Вы разве не помните?»

— И в самом деле, — вежливо заметил медик, — что это со мной? Никак заработался… Горячая пора, знаете ли. А скоро осень, пойдёт инфлюэнца, простуды… Ну что же, рад был услужить. Здоровья и всех благ — и вам, и вашей девочке.

— Откуда вы знаете, что это девочка? — спросила Паландора. Ей бы проводить лекаря по-тихому, да радоваться, что уловка удалась, так нет же, любопытство пересилило.

— Форма живота, внешний вид, поведение и привычки… И профессиональное чутьё, разумеется. За годы карьеры мне довелось принять роды у сотни женщин: с таким опытом волей-неволей научишься различать прямые и косвенные признаки. Кстати, об этом: вы не желаете остаться в Виттенгру до того, как родится малыш?

— Я подумаю об этом, — обещала девушка, и лекарь удалился, убедив её в том, что знает дорогу и киане, в её положении, не стоит, право, суетиться и его провожать.

Подумать ей предстояло о многом. Во-первых, почему девочка? Ведь это было ложью от первой до последней секунды. Его воображение само домыслило картину? Или он говорил о служанке, смешав одно с другим? Впрочем, какая разница. Уже одно хорошо, что лекарь ничего не заподозрил.

Во-вторых, как следовало поступить дальше? Согласно врачебному заключению, Рруть оставались две недели до неизбежного.

Как бы Паландора ни размышляла, она не находила решения. Необходимость без конца притворяться измучила её и лишила сил. У неё раскалывалась голова, и девушке с трудом давались даже простенькие умозаключения.

В первый фэрдегор абалтора Рэй торжественно отправился в университет на приветственную церемонию и вернулся домой только поздно вечером, усталый, но сияющий, как платиновый карл. В первый же день ему удалось завести много новых знакомств и получше узнать своих одногруппников. Наличие общих интересов было в этом деле спорым помощником. С кем-то он даже успел затеять философский диспут и убедить аудиторию в своей правоте.

«Рэдмунда на него не хватает», — мысленно фыркнула Паландора, слушая, как на следующий день он взахлёб рассказывал об этом матери. Но, вообще, ей было приятно, что Рэй с каждым днём доказывал снова и снова, что он — на своём месте.

В тот день он, едва позавтракав, убежал на первую студенческую вечеринку по случаю начала учебного года. Киана Фэй лишь пожелала ему напоследок, чтобы его приподнятое настроение не улетучилось в галвэйдегор — когда начнутся занятия.

Напротив: оно только улучшилось. Рэй не пришёл с занятий — прилетел! На крыльях энтузиазма и со своим новым приятелем, который, увидев Паландору, бухнулся на колени и разразился такой пылкой речью, изобилующей сложными оборотами, что девушка ни слова не поняла. Он трижды терял мысль и, наконец, поднялся, отряхнул брюки и на редкость галантно поцеловал её руку. Выходило, что юноша, по его словам, не видел более прелестного существа на свете, и лишь сожалел о том, что благородная киана связана крепкими узами с кем-то другим и вскоре подарит ему долгожданное дитя.

«Если б вы только знали…» — мысленно усмехнулась она.

А через день, в чедегор, салон кианы Фэй почтила своим присутствием знаменитая Летьенн Блузская. Она вздыхала, расточала улыбки и рассказывала о том, как восхитительно провела лето в своём родном городе, за семьсот миль к северу. Там лето ещё не кончалось, там шептались степные ковыли и дышалось вольготно, а писалось легко и привольно, ведь каждая былинка нашёптывала рифмы. Читала своё новое произведение: «Герд приглашает на бал в королевство зеркал…»

Летьенн было около тридцати лет, но выглядела она по-прежнему не старше выпускницы лицея. Как и на памятнике, поэтесса не стала усложнять свой образ причёской, лишь нанесла на распущенные золотисто-никелевые волосы (медь скульптуры отлично передала их натуральный цвет!) немного розовой помады. Пахла розами и карамелью. И, разумеется, обратила внимание на юную гостью хозяйки салона.

— А вас, дитя моё, я раньше не видела, — заметила она. Паландора представилась.

— А как звать это очарование? — спросила Летьенн, указав на иллюзорный живот, и искренне изумилась: — Как? Вы до сих пор не услышали имя?

— Что значит, услышала? — удивилась Паландора.

— Ну как же! Когда я была беременна моими крошками, — знаете, у меня две дочурки, — каждая из них в какой-то момент сообщила мне своё имя. Старшая назвала его во сне на тридцатой неделе. Имя младшей я услыхала и того раньше, когда работала над поэмой. Я так и озаглавила её именем моей девочки.

— Всё-таки, у меня ещё есть время, — отшутилась Паландора.

— Совсем немного, но есть, — согласилась поэтесса и осмотрела её с головы до ног. — Знаете, на мой взгляд, уже в следующий чедегор мы все сможем познакомиться с первым внуком нашей почтенной хозяйки.

— Внучкой, — уточнила киана, вспомнив, что сказал лекарь.

— Ну надо же, как любопытно! Пол вам уже известен, а имя ещё не слыхали!

Летьенн обратилась к остальным гостям и предложила тост за будущую маленькую киану.