Дочь Двух Матерей

Глава 26

Король не стал ходить вокруг да около или же начинать издалека.

— Так вот, молодой человек, — сказал он, устроившись поудобнее, — сейчас я расскажу вам историю, которая прольёт свет на релевантность обсуждаемой ранее темы, а также затронет некоторые другие события и укажет на вашу роль в них. Когда я был молод, как вы, и только вступил на трон династии Эрнер, среди моих подданных была одна женщина родом из Эластана — эрудированная, образованная и, как бы сейчас сказали, опережавшая своё время. Её звали Кассара Патори, и она была супругой королевского посла Ак'Либуса. Я высоко ценил ум этой женщины, её отзывчивость и умение в любой жизненной ситуации подобрать нужные слова. Но, как я уже упомянул, я был молод и не так хорошо разбирался в людях. Эта женщина оказалась ведьмой, Рэдмунд, порождением тех ужасных людей, которые когда-то населяли остров. Она не только обманула моё доверие, но и угрожала своими действиями всему Ак'Либусу, планируя захватить власть и разрушить всё, что было достигнуто за двести лет упорного труда империи. Чтобы этому помешать, правителям трёх земель пришлось объединиться и встать на борьбу с ней. К счастью, Кассара действовала в одиночку, и нам удалось её остановить, но это было нелегко. Она обладала такой силой, которая недоступна простому человеку; я своими глазами видел, как она передвигала предметы одним взмахом руки, читала мысли на расстоянии и манипулировала людьми, ломая волю. Вы, скорее всего, слышали о ведьмах древности, и можете предположить, что мы перешагнули эту страницу истории, однако Кассара была одной из них — здесь, на этом самом острове.

Верховный король прервался и поднёс к губам бокал, поданный ему королевой.

— Что с ней случилось потом? — спросил Рэдмунд, воспользовавшись паузой.

Король отпил половину, поставил бокал на стол и многозначительно указал на него взглядом.

— Как я сейчас пригубил свой напиток, она приняла свой. Согласно моему приказу. Вы можете догадаться о содержимом её кубка. Её муж, узнав об этом, лишился рассудка, и мы потеряли одного из самых блестящих дипломатов, каких знал Ак'Либус. Но история на этом не завершилась. У Кассары оставались три дочери, старшей из которых было четыре года, а младшей — всего два. Было бы жестоко и неоправданно подвергать детей участи, постигшей их мать. Но нельзя было оставить их отцу или отослать в Дом братьев и сестёр, лишив таким образом должного присмотра. Я лично и все мы сделали невозможное, чтобы эта история не проникла на большую землю и не достигла ушей императора, который не замедлил бы начать новую охоту на ведьм на всём Ак'Либусе. И если бы дочери, унаследовав силу матери, пошли её по стопам, наши усилия были бы напрасны. Мы решили поступить так: каждая из семей присутствующих здесь правителей взяла себе на воспитание одну из девочек, чтобы в качестве дани уважения к её отцу вырастить её в любящей семье, но в то же время держать её на виду и вовремя отреагировать, если та окажется ведьмой.

— Как именно отреагировать? — поинтересовался Рэдмунд, которому последняя фраза показалась очень мутной.

— Буду откровенен. У нас пока ещё нет общего мнения по этому вопросу. Прошло уже пятнадцать с половиной лет, и ни одна из них, к нашему превеликому облегчению, не продемонстрировала каких-либо необычайных способностей. О, я вижу, вам не терпится узнать, кто они, эти девочки. Вы с ними со всеми знакомы, Рэдмунд. Их имена: Балти-Оре, Паландора и Феруиз.

Услышав последнее имя, Рэдмунд едва совладал с собой. «Неправда! — хотелось воскликнуть ему. — При чём здесь моя сестра?!» Лишь осознание того, что он говорил с самим королём, удержало его от резких высказываний.

Едва дав ему опомниться, Дасон, между тем, продолжал:

— Теперь вы понимаете, для чего мы пригласили вас в этот день присоединиться к нашему обществу. Все мы, здесь присутствующие, заключили особый пакт, согласно которому мы выступаем негласными попечителями дочерей Кассары. Учитывая, что вы официально связаны родством с одной из них и вскоре сочетаетесь браком с другой, вы просто обязаны знать правду. Кроме того, все мы, — король обвёл глазами присутствующих, — уже не так молоды, как прежде, и настало время вводить в курс дела молодое поколение. Ради безопасности Ак'Либуса. А сейчас, молодой человек, настало время обратиться к остальным гостям и выяснить, готовы ли они принять решение, которое определит судьбу нашей Балти-Оре.

Король Дасон замолчал. Теперь Рэдмунд заметил, что всё это время собравшиеся вполголоса переговаривались. Не видя, что за ними наблюдают, киана Вилла сварливо делилась своими соображениями.

— Я же изначально говорила, что лучше всего было бы мне взять старшую девочку к себе, а вам — позаботиться о младшей.

Киана Йэло мягко улыбнулась и положила руку Вилле на плечо.

— Я знаю, дорогая, вы абсолютно правы. Но, как вы помните, эта девочка выбрала меня. И, клянусь всем, что для меня дорого, Балти-Оре — лучшее, что случилось со мной в жизни. Именно поэтому я настаиваю на втором варианте.

— Кто ещё поддерживает киану Йэло? — спросил Верховный король, услышав её последние слова.

— Я, ваше величество, — ответил киан Дугис, обняв за плечи жену. — Мы, несомненно, желаем счастья нашим детям, и если это — единственный способ его обрести, я согласен.

— Я считаю разумным воздержаться от голосования, — сказал киан Тоур. — Я, как и многие из нас, только недавно услышал об этой истории и не так хорошо знаком с её юными участниками, чтобы вынести вердикт.

Тоур в самом деле терялся. Чтобы облегчить свою задачу, он представил на месте Балти-Оре и Лесли своих собственных детей, но в реальности это всё только усложнило. Что бы он сделал, если бы, скажем, Рэдмунд и Феруиз полюбили друг друга? Сошёл бы с ума, должно быть, надавал обоим по шее и отослал к матери в Виттенгру — пусть просвещённая Фэй, адепт изящной словесности, сама разбирается с такой чертовщиной. Он в этом ничего не соображает. Тоур и правда мало смыслил в любви и, скорее всего, как и Вилла, прожил бы всю жизнь убеждённым холостяком, если бы однажды группе юных виктонских выпускниц лицея благородных девиц не пришло в голову совершить это опрометчивое для девушек их круга путешествие на юго-запад, в дальнюю колонию Алазара, и побывать на местном Турнире Шести Чемпионов в Кэлби. Он сам до сих пор не мог толком объяснить, что сподвигло его сделать Фэй предложение — так всё тогда завертелось. А потому увольте, как решите — так и поступайте.

Киана Вилла была настроена против. Она делала упор на молодость и мимолётность увлечений влюблённых. И потом: раз им уступишь, потом всю жизнь будешь вынужден идти на уступки. Она это уже проходила с хитроумной Паландорой: стоило той позволить положить локти на стол, как она тут же забиралась на него с ногами. Фигурально выражаясь, разумеется. С детьми необходимо вести себя построже — таков был её вердикт.

Король нахмурился. Каждый высказал свою точку зрения, и в каждой из этих точек зрения было своё рациональное зерно. В этом и состояла проблема. Финальное решение оставалось за ним — и, чтобы вынести его по справедливости, требовалось встретиться с теми, кого оно непосредственно касалось. «Мало какому королю доводится бегать и устраивать личную жизнь своих гердов, — думал он с призрачным налётом прискорбия, — но пакт есть пакт. Ошибок здесь быть не должно». Коли на то пошло, ему предстояло запланировать поездку в Йэллубан.

Это он и высказал перед собранием.

— Хорошо, — согласилась киана Йэло и мечтательно добавила: — Как же будет удачно, если в этом году мы сыграем не одну, а целых две свадьбы…

— Не будем загадывать так далеко, — ответил король. — Покамест, господа, мы исчерпали все пункты нашей повестки. Если ни у кого нет вопросов или возражений, я предлагаю объявить собрание закрытым. И, разумеется, считаю своим долгом напомнить, — добавил он, глядя в лицо Рэдмунду, — всё, сказанное здесь, строго конфиденциально и не должно ни под каким предлогом покинуть стены этого зала.

Оставшись один, Верховный король вновь обратился мыслями к деталям сегодняшней встречи. Давно, уже очень давно не приходилось ему ни с кем говорить о Кассаре и даже упоминать её имя. Он кривил душой, отзываясь о ней столь категорично, и корил себя за эту вынужденную кривизну, от которой, тем не менее, зависело благополучие Ак'Либуса. Хоть Дасона Эрнера и именовали Верховным королём, Ак'Либус по-прежнему оставался колонией империи Алазар, и судьба его всецело находилась в руках императора. Кассара и правда опережала своё время, или же, напротив, чрезмерно запоздала появиться на свет — на много, много веков. Дасон не забыл их долгих насыщенных бесед, хотя прошло уже немало лет. Она рассказывала о том, как в далёком прошлом все люди обладали удивительными силами за пределами понимания, и как, ослеплённые жаждой власти и контроля, они эти силы утратили. Как те единицы, что их сохранили, становились пророками и оракулами, и их слово ценилось при дворе, но их навыки неизбежно использовались в неблагих целях, что приводило к страшным последствиям, а посему они обросли дурной славой. На них началась охота. Их изгоняли и истребляли, и делают это по сей день. История полна заблуждений, говорила она, но её можно исправить. Ведь силу можно использовать как во зло, так и во благо. Было ли это истиной? Дасон хотел бы узнать это наверняка. Кассары больше не было с ними, но её дочери жили, и знали об этом только присутствовавшие сегодня в овальном зале, да и те считали, что выполняют важную имперскую миссию по выявлению и, в случае необходимости, устранению ведьм. Но у короля была и своя правда. Если девочки — теперь уже девушки, женщины, унаследовали силу своей матери, он хотел бы передать им её слова. Вместе с ними он мог бы построить новый Ак'Либус, свободный от (подчас тлетворного) имперского влияния и, быть может… Но нет, теперь он перешёл от воспоминаний к мечтам и, хотя король без мечты, что путь без цели, следовало оставаться прагматичным.

Он переключился на мысли о Рэдмунде. Впервые за шестнадцать лет он поделился тайной, связывавшей участников пакта, с новым человеком. Ясно ли он её изложил? Может, стоило подобрать другие слова или что-то добавить? Это интересовало его ещё и потому, что у самого Дасона был сын, принц Адейн, которому следующей весной исполнялось три года. Пока он ещё совсем мал, но рано или поздно забота о соблюдении условий пакта ляжет на его плечи. Что ему расскажет отец? То же, что и всем остальным, или рискнёт поделиться своими сокровенными мыслями? Время покажет, как часто говорила Кассара.

Рэдмунду тоже было о чём поразмыслить тем вечером. Много о чём поразмыслить. И, со свойственной ему горячностью, он одним махом решил, что всё, прозвучавшее ранее — чушь и ерунда.

Рэдмунд был прагматиком и не собирался верить ни в какое колдовство. Серьёзность, с которой вещали все эти титулованные особы, включая его отца, одновременно вызывала у него приступы смеха и выводила из себя. «Посудите сами, — возражал он им мысленно, шагая по своим покоям, роскошным, в изразцах и гобеленах, — мы живём в эпоху зарождающейся индустриализации, когда в просвещённом Вик-Тони работают над освещением, не требующим огня, и устанавливают паровые двигатели, не задействующие тягловую силу; когда незримая стена изучена на всём её протяжении, и, несмотря на то, что никому не удалось проникнуть по ту сторону (ежели такое вообще осуществимо), учёные умы посредством длительных и кропотливых расчётов пришли к выводу, что Торфс имеет форму шара; когда явления природы истолковываются наукой — и в них нет ничего колдовского». А эта женщина, о которой они говорили, — Рэдмунд был уверен, — не сделала ничего особенного. Отправь её своевременно в Академию наук Виттенгру, там мигом доказали бы, что вся её «сверхъестественность» — не более, чем ребячья фантазия. И, вообще, если бы двести лет назад остров взаправду был населён ведьмами, так бы они и отдали его без боя! Послушать об их способностях, так им без особого труда удалось бы испепелить целую армию. А вместо этого они, якобы, позорно бежали. Обыкновенные трусы! И притом совершенно немощные.

Тем досаднее было, что из-за таких предрассудков на Ак'Либусе до сих пор портили жизнь приличным людям. Пусть с Паландорой и, тем более, с Балти-Оре он не был так близко знаком, чтобы судить, но как можно было считать ведьмой его сестрёнку? В ней колдовского только её способность обуздывать свой взрывной характер. Рэдмунд так не умел. Ну, и её знаменитое жаркое из фазана на костре, с грибами и острыми специями — вот это колдовство, за которое не жаль продать душу! Эх, будь она рядом, можно было бы вдоволь посмеяться над этой историей. Но от него требовали со всей серьёзностью хранить эту тайну, особенно от самих девушек, в неё вовлечённых.

«В следующий раз меня попросят сохранить в секрете, что у моего слуги Фанаса пёсья голова», — фыркнул Рэдмунд. Впрочем, это, как раз, было не так далеко от истины: где же носило этого бездельника? Назавтра им предстояло покинуть крепость и вернуться домой, а у него ещё не все вещи были уложены.

— Фанас! — позвал он, и клич раскатился эхом в глубине покоев. Он звал ещё раза три, и вот, наконец, послышалось знакомое шарканье и в комнату, косолапя и припадая на одну ногу, зашёл слуга. И без того невысокий, он дополнительно горбился и клонил голову к земле.

— Вы звали меня, киан Рэдмунд? — смиренно спросил этот невзрачный и простоватый человек лет тридцати. Несмотря на высокий статус, Рэдклы привыкли обслуживать себя сами, и прислугу держали скорее из необходимости соответствовать титулу. А потому для Рэдмунда оставался непривычным тот факт, что он отдаёт приказания человеку, который на десять лет старше него, да ещё по таким мелочам, с которыми бы играючи справился сам. Командовал он легко, но в душе чувствовал, что делает это отчасти зря, а слуга чутко улавливал настроение своего господина и оттого не был чрезмерно расторопен.

— Фанас, где тебя носило? — спросил Рэдмунд.

— Как это, где? По вашим же делам, господин. Я был на псарне.

— Но ведь я послал тебя туда ещё утром!

— Разумеется, господин. Так ведь это… Пока доберёшься, пока потолкуешь с псарями… А там уж, стало быть, обед. Ну, сядешь с ними за стол…

«…пропустишь стаканчик», — мысленно продолжил Рэдмунд. Ему эта история была мало интересна, и он отмахнулся от неё, как от назойливой мухи.

— И что же со щенком?

— Дают. Дают, господин. Завтра перед отъездом возьмём его из вольера. Я уж подложил ему попонку на козлах. Хорошо поедет, с комфортом.

— Прекрасно, — ответил Рэдмунд. — Давай укладываться в путь.

— Так всё уж практически уложено, господин, — сказал Фанас и, глазом не моргнув, оглядел царивший в комнате беспорядок. — Завтра… Успеется…

Рэдмунд подивился такой наглости.

— Что завтра? Что успеется? С тобой здесь целую неделю протянешь, да так и не управишься! А ну за работу!

— Вот вы, господин, бранитесь, — огрызнулся Фанас, — а я, между прочим, ради вас стараюсь. Все девять часов в сутки. По сто минут в часе, и по сто секунд в минуту, чтоб вы знали. Это сколько же будет секунд… Девяносто тысяч. И все их посвящаю вам.

«Ишь ты! — подумал Рэдмунд. — Разбирается в арифметике, важный какой. Лучше бы он с таким рвением паковал наши вещи».

Паландора, между тем, уже собралась в дорогу. Рруть ещё подбирала оставшиеся крема и лосьоны, складывала их на туалетном столике, чтобы сразу поутру ими воспользоваться и тут же уложить в саквояж, а юная киана сидела у окна и наблюдала за стрелкой больших крепостных часов на южной башне. Длинная предсумеречная тень от башни падала прямо на её окна, и стрелки скорее угадывались в полумраке. Как же быстро время летело. Ещё каких-нибудь семь недель назад она была счастлива, а теперь всё в жизни медленно утрачивало своё значение.

Она не могла отрицать, что интересно и плодотворно провела сегодняшний день в ателье её величества. Сколько там было всевозможной материи! Нежный атлас, тончайший розовый шёлк, прозрачный тюль и газ, ворсистый бархат. Тканям, казалось, не было конца, а от обилия их цветов и оттенков разбегались глаза. А ещё пуговицы, ленты, застёжки… Воланы и рюши, из тех, что годятся разве что для деток и кукол, но, тем не менее, вызывают восторг! Портные день и ночь трудились здесь над лучшими нарядами столичных модниц и приближённых короля. Молодые девушки, склонившись над пяльцами в три погибели, вышивали узоры и орнаменты, а их сменщицы выполняли в соседнем помещении гимнастическую разминку и увлажняли покрасневшие от напряжения глаза специальными каплями. Окна ателье выходили на дикую клумбу, сплошь в сиреневых звёздочках вереска, над которым порхали голубые осенние бабочки. В какой-то момент Паландора отбросила горестные воспоминания и целиком отдалась этой увлекательной игре по подбору свадебного наряда. В конце концов, она всегда мечтала об особенном платье к этому особому дню. Она с улыбкой примеряла образцы, пытаясь внутренним взором представить финальную работу, и ласково успокаивала мастериц, если тем доводилось случайно уколоть её булавкой. Перебрала целый ворох всевозможных фасонов пока не остановилась на том, что пришёлся ей по душе.

«Красиво, — печально вздохнула она. — Красиво, но зря».

То же самое она могла сказать теперь чуть ли не обо всём, что её окружало. А время летело, летело вперёд — но, когда за ним следили, замедляло ход. В этом и заключалось спасение — или, хотя бы, отсрочка. На громадных часах не было секундной стрелки, а минутная еле скользила по треугольному циферблату слева направо, так что при взгляде на неё могло показаться, что время вовсе остановилось. В Эрнерборе оно всегда текло неспешно и размеренно несмотря на то, что это был крупный город — особенно вечером, тем более таким приятно осенним, наполненным горьким ароматом рябины и кленовых листьев.

Паландора глядела на темнеющий силуэт треугольника, на матово латунный ноль на его вершине — он же девять. Шёпотом отсчитывала одиннадцать секунд до единицы и столько же — до двойки. От четвёрки, притаившейся на левой половине основания треугольника, она добавляла двенадцать секунд до пятёрки, а после — снова по одиннадцать на каждый шаг до девятки. Итого сто. «Минута, — вздыхала она, — ещё одна миновала, растворилась в вечности». Так она незаметно для себя прикорнула, а проснулась — вот чудеса! — уже в своей постели, в замке Пэрфе, оттого, что за окном было белым-бело, так ярко бело, что белизна эта проникала сквозь толстые шторы и спальный балдахин, и слепила глаза. Последний раз она встречалась с такой белизной, когда захлопнулась призрачная дверь за Грэмом Рэдклом — последняя в его жизни.

Паландора поднялась и выглянула в окно. Леса, и холмы, и дальние башни Озаланды были укутаны первым снежком.

Казалось, только вчера она сидела у окна в осеннем Эрнерборе и следила за стрелкой часов, а теперь уже вдруг наступила зима.