Дочь Двух Матерей

Глава 46

— Ну уж нет! — возразила Паландора. — Этот гигант вдвое крупней моей Дымки! А если он понесёт?

— Ну что вы, — отвечал Эйдле, — это одна из самых флегматичных пород. Тяжеловозы не только выносливы и неприхотливы, но ещё и на редкость стрессоустойчивы. Потребуется что-то из ряда вон выходящее, чтобы он испугался. Так что садитесь смелее!

Девушка неохотно дала себя уговорить и взгромоздилась на спину Великана — большого мохноногого триюрца: жеребца из породы тяжелоупряжных лошадей, выведенной в центральном Алазаре у истоков реки Триюры. Эйдле приобрёл его для нового завода и намеревался сделать из него гордого производителя и отца многих жеребят. Он был молод и энергичен, но вместе с тем спокоен и уравновешен. Взобравшись ему на спину, Паландора в восторге посмотрела вниз на землю, которая резко ушла из-под ног: так высоко на лошади она ещё никогда не сидела. Словно это не лошадь, а слон. Эйдле взял его под уздцы и сделал круг по открытому манежу. Конь шагал ровно и размеренно, не красуясь и не порываясь ускакать вперёд. Киана осмелела и погладила его густую белую гриву, ощупала мышцы шеи, спины. Какой мускулистый: настоящий атлет! Ещё бы: он в одиночку возил тяжёлые телеги с дровами и бочками, полными груза. Теперь у него наступит привольная жизнь на заливных лугах, в дамском обществе…

— Сдаётся мне, вы ему завидуете, — со смехом ответила Паландора на это замечание Эйдле.

— Скорее, ностальгирую, — ответил тот и поправил монокль, в манеже, в общем-то, лишний. Он не то чтобы чрезмерно гордился своим прошлым, но и не стыдился его и свободно о нём говорил. Ведь мало кто мог похвастаться схожими победами на личном фронте: его спутницами становились весьма респектабельные и перспективные дамы из высшего общества. В стремлении узнать больше о своём наставнике, Паландора сама вывела его на этот разговор, и ей, признаться, пришлась по душе та лёгкость, с которой он рассказывал о себе. Словно для него не существовало неудобных тем. Он бы и о колдовстве говорил так же непринуждённо, подозревала она — но не стала искушать судьбу. Перекинула ногу и соскользнула со спины жеребца в его сильные руки. Подхватив девушку, Эйдле бережно поставил её на траву.

— Видите, киана? Совсем не страшно! Пойдёмте, я покажу вам, где будут располагаться конюшни.

Строительные работы здесь были в самом разгаре. Их вели те же бригады, которые строили мельницы — и тот же молодой лесоруб, что свалился осенью в ручей, на сей раз, завидев красавицу Паландору, опрокинулся с пенька. Но прораб не посмел просить киану удалиться: не при её спутнике. Он отчитался о ходе работ и отметил, что на выкорчевку отдельных сосновых пней уйдет больше времени, чем предполагалось: уж больно у них мощная корневая система.

Эйдле начерно показал на местности, как будет выглядеть конный завод. Они прошлись по выровненной площадке для будущего крытого манежа, оценили размеры конюшен — пока только прямоугольников, отгороженных колышками — и устроились на пикник на месте будущих левад. Паландора проводила время куда веселее, чем предполагала. Лошади по-прежнему занимали её вполсилы, зато её собеседник оказался куда более интересным субъектом. Он развлекал киану рассказами о городе Алазаре, где ему довелось прожить целых пять лет; повествовал о том, как учился в центральной библиотеке каллиграфии, что было довольно непросто, поскольку в юношеские годы он страдал тремором рук. Собственно, именно для того, чтобы укрепить мышцы и развить мелкую моторику, он обратился к этому занятию. Он не давал девушке заскучать и, будь он её ровесником, она вообразила бы, что тот пытается за ней ухаживать. «Как жаль, — подумала она, — что в наше время таких обходительных молодых людей так нелегко повстречать». Да, Рэй был не менее галантен, но куда менее уверен в себе. За что и сам поплатился, и заставил расплачиваться её.

Эйдле делал успехи, пытаясь выполнить данное киане Вилле обещание. У него получалось вызвать у Паландоры больший интерес к административным делам. Пусть даже пока, скорее, девушка была его ассистенткой, нежели наоборот. Как бы ни рассуждала Паландора о готовности взять ответственность за судьбу региона, но ответственность как таковая оставалась для неё тяжкой ношей, сродни саням, груженым булыжниками. Великану такая тяжесть по плечу, он охотно встанет в упряжь и поднатужится — но хрупкая Паландора рискует надорвать спину. Осознанно или нет, она всю жизнь предпочитала перекладывать груз ответственности на кого-то ещё. И Эйдле сейчас подходил на эту роль как нельзя лучше.

Он разгадал эту хитрость с самого начала — да и Паландора была не слишком искусна, чтобы её скрывать. Что же, это не слишком ему досаждало. Амбициозен он не был, на Пэрферитунус не рассчитывал: собственно, поэтому король Дасон и выбрал его на роль наставника. Но кое-какие планы на безбедную старость имел. И его новая должность потворствовала их осуществлению.

Во всяком случае, Паландоре он не доставлял хлопот. Куда больше в последнее время её тревожила Рруть, которая вела себя очень странно. Весь лиатор ей нездоровилось, но она стойко делала вид, что всё в порядке. А к лету и вовсе стала рассеянной и беспокойной. Пополнела, похорошела, но осунулась при этом лицом. Видно было, что её что-то гложет — сильно притом и давно.

Наконец Паландоре опостылели её отговорки, и она решила досконально во всём разобраться. Заперла девушку в комнате и велела говорить с ней открыто. Ведь у них никогда не было друг от друга секретов.

Бедняжка призналась, что ей до сих пор было жаль молодого киана, утопшего в озере. Ну это, пожалуй, не новость: она и раньше жалела его. Даже спустилась к нему в Залу предков, когда ездила по какому-то пустячному поручению в замок Рэдкл. Испросила на то позволения, а потом разболтала деревенским девчатам: тем любопытно было послушать, каковы они, эти господские залы. Чай побогаче их полутёмных каморок, где веточка ели у входа, а на третьей неделе зимы зажигают лампадки и курится ладан.

«А ещё что не так? — спросила Паландора. — Ты ведь знаешь, что можешь сказать мне всё».

Это была правда. Рруть в детстве была хоть и расторопной, но довольно неуклюжей. Сколько раз Паландора заступалась за неё, когда той доводилось разбить стакан или вазу, или рассыпать крупу. Как-то раз она умудрилась пролить чернила на выходное платье кианы Виллы, а потом чуть не прожгла в нём дыру, пытаясь свести пятно растворителем. С тех пор Вилла строго-настрого приказала девочке держаться подальше от её покоев. Хотела её наказать, но Паландора вмешалась. В итоге наказали обеих, но это было куда веселей: ведь вдвоём не так обидно.

Служанка опустила глаза, избегая смотреть на госпожу. Нервно сглотнула, тронула край косынки. Дело было явно серьёзнее опаленных штор или сломанной этажерки. Или даже золотого кольца, обронённого в ручей.

Рруть ожидала ребёнка.

Услышав об этом, Паландора схватилась за голову: сначала чисто фигурально, поскольку ей требовалось успокоить хлюпающую носом девушку, размазывающую слёзы по раскрасневшемуся лицу. А потом, когда её удалось привести в чувство и отослать, обещав что-нибудь придумать, уже вполне буквально.

Всё-таки её безумный план вышел ей боком. И как! К осени в этом смогут убедиться все. Даже ещё раньше, ведь скоро станет наглядно видно, что служанка нынче в положении. Возможно, киана Вилла уже что-нибудь заподозрила: пусть острота её зрения с годами притупилась, да, к тому же, её никогда не занимала личная жизнь её слуг, но едва ли от неё укрылось, с каким хмурым лицом ходит в последнее время эта девчонка. Как быстро выбивается из сил и какой у неё открылся небывалый аппетит.

За ужином Паландора присматривалась к своей попечительнице. Та оживлённо беседовала с Эйдле и расхваливала достоинства виктонской каллиграфии супротив эскатонской. Серый кот находил её слишком вычурной и положительно дамской — но зато более сложной для фальсификации. Ни одного, ни другую, казалось, не занимали перемены в облике и настроении Рруть.

Паландора украдкой поглядывала и на служанку — кроткую девушку, которой так и не суждено было расцвести, пребывая в тени своей молодой хозяйки. В деревне или в городе, на фабрике Рруть считалась бы красавицей, но её скромная и милая красота меркла в сравнении с точёными статями и кукольным личиком Паландоры. Девушки были ровесницами и обе — сироты, так что у них было много общего. И если о судьбе родителей Паландоры было известно не так много, то мать и отец маленькой Рруть оказались глубоко набожными людьми, чья бескрайняя любовь к божественному Создателю превосходила любые другие чувства. Возможно, в какой-то момент жизни они узрели искру Творца друг в друге, что способствовало их сближению и появлению на свет результату этого сближения, но оба в конечном итоге посчитали это ошибкой. Наличие в их жизни ребёнка вмешивалось в намерение отдавать всего себя Творцу без остатка и только заставляло их страдать. Позднее они уехали в Беллию, чтобы принять сан радикальных катен.

Катенами в Эс'Карл-Тони, да и вообще на западе Велии, поскольку слово это было древнее и сохранилось во многих западных языках, претерпев лишь незначительные изменения, называли людей, посвятивших себя служению божественному Источнику. Радикальными — тех, кто служил ему особенно яро, не имел ни семьи, ни рода деятельности. Ни мирских интересов, ни страстей. Отринувших земное ради небес и призывавших других поступать так же. Хотя имо в массе своей не могли взять в толк, какова от этого польза непосредственно Творцу и почему Ему следовало служить. Ты живёшь, и живёшь хорошо, честно трудишься, уважаешь других, воспитываешь детей, — всё это само по себе уже служение. И себе, и окружающим, и той силе, что призвала тебя в этот мир. «Но нет, — говорили такие катены, — надо чтить Его и восхвалять, и всё надо делать во имя Его». «Делайте, — добродушно соглашались остальные, — воля ваша. Только нас в свои дела не впутывайте». Из этих настроений и было основано к юго-западу от Вик-Тони такое государство, как Беллиа. Справа ему соседями были просвещённые виктонцы, на северной границе — прагматичные вардистонцы, а с юга и запада этот край омывал океан. Земли там были в меру плодородные, сверх меры живописные (только в таких краях и воспылаешь чувствами к Творцу!) и предусмотрительно небогатые сколь-нибудь значимыми ресурсами — иначе бы никто так просто их не пожертвовал на откуп богострастному фанатизму. Так что экспортировать, кроме чистой веры, беллтонцам было нечего, но хватало с них и того.

Считалось, что рано или поздно всякий уважающий себя человек должен хотя бы раз в жизни побывать в Беллии — совершить паломничество, прикоснуться к прекрасному, узнать чуть больше о божественном Создателе из уст его верных приспешников. Столетия спустя можно будет смело сказать, что отрасль туризма с большим успехом кормила этот оплот слова божьего на протяжении веков — и продолжала это делать. Недостатка в населении эти земли также не испытывали: далеко не все катены стремились стать родителями (и история появления на свет Рруть тому подтверждение), но в Велии всегда находились люди, узревшие в красоте окружающего мира божественный замысел и возжелавшие приобщиться к этому замыслу с особым рвением. А Беллиа была удобна тем, что здесь как ни в чём другом разбирались в «тонких материях». Здесь не существовало канонов: каждый видел Творца по-своему и имел на это полное право. Бог был многогранен: Отец, она же Мать, и оно же Дитя. Ты мог быть хоть нарустонцем с далёкого востока, где текут полноводные реки, где раскинулись бескрайние просторы и белеют берёзы; хоть смуглоликим асшамарцем, возлюбленным дитём пустыни, скрывающим свой лик под гутрой, избегая прямых губительных лучей палящего аль'орна. Ты даже мог быть исхудалым беженцем из деспотического Нарагда или свирепым кхисом, грозой северных джунглей — что, правда, маловероятно, поскольку и те, и другие существовали в своей парадигме и не стремились выходить за её рамки. Но всё равно: в Беллии вас приняли бы и таких, если сердце ваше горит огнём служения Творцу.

Приняли и эту пару выходцев с Ак'Либуса, да так, что больше они никогда не возвращались, а их дочь, едва научившуюся ходить, взяла к себе на воспитание сестра её фанатичной матери, она же по совместительству кухарка замка Пэрфе. Так и получилось, что в замке почти одновременно появились две девочки-ровесницы, которым суждено было бы стать близкими подругами, если бы не разница в их социальном положении, о котором к тому же так пеклась киана Вилла. И обе выросли бок о бок, и одна, хоть и затмила другую, но не могла не признать, что прелестная Рруть не во многом ей уступала. Девушки были похожи внешне — одного роста, темноволосые, субтильные. Именно это обстоятельство и навело тогда Паландору на мысль просить служанку её подменить. И вот вам результат. Как она об этом раньше не подумала?! Хотя, в деревне утверждали, что с первого раза далеко не каждая пара достигает таких успехов. Некоторые рассказывали, что они жили с мужем год, два и даже больше, прежде чем смогли, наконец, порадовать родных долгожданными внуками. Велись в Пэрфе-Кур и другие разговоры — о легкомыслии молодых, мимолётная шалость которых оборачивалась далеко идущими последствиями. Но до ушей Паландоры они не доходили ввиду деликатности этих тем.

В общем, требовалось что-то делать. Что Рруть, что Паландора, это понимали, и последняя опасалась, что каждая — по-своему. Можно было, конечно, оставить всё как есть. Киана Вилла решит, что служанка нашла себе дружка, которому слишком многое позволила. Пожурит её, конечно, да тем дело и кончится. Но что, если нет? Если она устроит девушке допрос, а та возьми и брякни, кто отец! А если малой сам по себе родится весь в него? «С поломанным носом», — усмехнулась Паландора. Да нет, кто там будет искать сходство… И тем не менее. Рисков было не счесть.

Избавляться от ребёнка было поздно — да никому, признаться, и в голову такое не пришло. Даже если бы Паландора знала, как это делать, она сочла бы это кощунством.

Но производить его на свет тоже было не дело, вот что! Во всяком случае, при свидетелях. Требовалось убрать служанку с глаз кианы Виллы, пока она не родит — а ещё лучше убраться вместе с ней. Чтобы уж быть уверенной, что она не натворит глупостей. Как бы это устроить…

Можно было отправиться в путешествие: теперь, когда у них в замке поселился этот Эйдле. Паландора, как видно, не слишком хорошо понимала, что роль советника не тождественна роли заместителя — или искусно делала вид, что не понимала. Вот только куда поехать, когда у Виллы по всему Ак'Либусу друзья и осведомители? Уж лучше куда-нибудь подальше, прочь с острова.

И тут её озарило: Виттенгру.

Если предложение кианы Фэй было до сих пор в силе, почему бы им не воспользоваться?

Конечно, женщина, чей младший сын оказался безнадёжно влюблён в эту девочку, а старший так и вовсе погиб, будучи на ней женат, едва ли горела желанием видеть её. Да и сама Паландора не была уверена, что сможет смотреть ей в глаза без стыда, но какие у неё имелись альтернативы? Уж против того, чтобы её подопечная съездила к достопочтенной Фэй, киана Вилла возражать не будет. Из этикета, для расширения кругозора, чтобы подтянуть виктонский, развеяться и ознакомиться со столицей просвещённого государства, — да мало ли ещё, из каких соображений. Путь на материк неблизок, так что ехать меньше, чем на сезон, нецелесообразно: все с этим согласятся. А уж её беременную служанку никому не придёт в голову обсуждать по ту сторону океана: есть темы и поважнее.

Оставалось уговорить попечительницу отпустить её за границу и написать киане Фэй. И крайне желательно пуститься в путь до того, как положение Рруть станет невозможно скрывать.

Тогда Паландоре пришла в голову ещё одна светлая мысль: обратиться за помощью к Эйдле. Судя по всему, у неё отлично получалось с ним ладить, а у того, в свою очередь, — ладить с Виллой. Да уж, лучшего времени, чтобы в их жизни появился этот серый кот, и придумать было нельзя.

— Скажите, вы владеете виктонским языком? — обратилась к нему Паландора и (ещё одна хорошая новость!), услышав утвердительный ответ, попросила помочь ей составить письмо, рассказав заодно, кому она пишет. Эйдле галантно выразил своё огорчение, связанное с тем, что юная киана, не успев возвратиться из Йэллубана, уже вновь намеревалась отправиться в путешествие.

— Я и вообразить не мог, что вы такая странница, — заметил он.

— Вовсе нет, — заверила его Паландора, — и в этом всё дело. Видите ли, я непозволительно редко покидала свой Пэрферитунус. А гердине надлежит быть всесторонне развитой. Вот я и навёрстываю упущенное, покуда есть время.

Этот же аргумент, но из уст Эйдле, произвёл своё магическое воздействие на киану Виллу. Она отпустила юную Паландору, когда из столицы Вик-Тони прибыл ответ. Киана Фэй писала, что с удовольствием примет девушку у себя и будет рада показать ей красоты своего города. Добавила, что Рэй этим летом собирался держать вступительные экзамены в университет и очень много занимался. Осведомлялась о здоровье кианы Виллы и передавала всем привет.

Паландора, намеренная передать ото всех ответный привет, взошла на борт торгового галеона. Корабль не был пассажирским, а потому капитан уступил высокопоставленной гостье одну из кают старшего состава. Её служанка, в свою очередь, провела большую часть времени на внешней палубе, перегнувшись через фальшборт и чувствуя себя крайне скверно. Бедняжка и без того оказалась чрезмерно чувствительной к качке, а её положение только добавляло ей неудобств. Едва неделю спустя они прибыли в порт, как она с ужасом подумала о том, что им предстоял ещё и обратный путь! Рруть размышляла о том, как бы вовсе этого избежать — остаться, что ли, на материке? Она стояла на палубе, зажмурив глаза и уткнувшись лицом в платок, и не видела…

Не видела той красоты, которая открывалась взору её госпожи.