Дочь Двух Матерей

Глава 2

Рэдмунд был вне себя от ярости.

Полуденный зной лишь распалял это чувство. Мир вокруг раскалился добела, и Рэдмунд был бы весьма не против, когда бы он сгорел ко всем праотцам!

Прошло уже полчаса с того момента, как он вышел из приёмной отца, но время с тех пор для него остановилось, а в ушах продолжали звенеть обрывки их разговора.

А день так хорошо начинался! С первыми лучами солнца Рэдмунд поднялся с постели и, умываясь холодной водой, внимательно рассмотрел вчерашние синяки и царапины. Вместе с застарелыми шрамами и криво сросшимся носом, поломанным ещё в далёком детстве, они придавали ему, как он считал, воинственный вид. С удовольствием потянувшись и взъерошив волосы, он оглядел себя как следует в зеркале. Высокий, крепкий и мускулистый, Рэдмунд выглядел старше своих двадцати лет. Он намеревался отпустить бороду, чтобы казаться ещё более мужественным, но растительность на его лице была на несколько оттенков светлее волос на голове и мужественности добавляла мало. Рэдмунд повернулся левым боком, затем правым, распрямил плечи и выпятил грудь. Полюбовался бицепсами обеих рук и, в целом, остался доволен собой. Накинув тунику, он последовал в тренировочный зал, где, сделав разминку, с не меньшей любовью оглядел свои доспехи, покоившиеся на манекене — начищенные до блеска, сверкавшие золотой чеканкой, стальные, как им и положено быть. Это Феруиз может сколько угодно щеголять своей медью только потому, что она подходит в тон к волосам, но как только дойдёт до дела, её кираса превратится в решето. «Дилетанты!» — усмехнулся Рэдмунд, как видно, запамятовав, что редко когда ему вообще удавалось в спарринге задеть Феруиз. Попробовав на вес копьё, он с видом знатока кивнул, но, всё же, выбрал меч.

«Защищайтесь, почтенный! — обратился он к тренировочному манекену. — А, впрочем, я пощажу вас сегодня, и обрету более достойного соперника в вашем собрате на улице».

С этими словами Рэдмунд вышел на задний двор, вдохнув полной грудью утреннюю свежесть и намереваясь провести здесь по меньшей мере час. Но едва минула половина этого часа, как появился его слуга Фанас с поручением срочно явиться к отцу. Прекрасно зная, о чём пойдёт разговор, Рэдмунд с неохотой оставил манекен, вытер пот со лба и ушёл принять ванну и переодеться. Ну вот, началось!

Что именно началось, однако, он ещё не догадывался.

Отец, как ожидалось, принял его холодно. Он долго хранил молчание, потирая подбородок и глядя ему прямо в лицо.

— Рэдмунд, — начал он наконец, — Рэдмунд Тоур Рэдкл, правитель земель Рэди-Калуса. Я всегда надеялся, что это будет звучать гордо. Нет, я не просто надеялся, я делал всё для того, чтобы это стало явью, с тех самых пор, как я впервые взял тебя на руки и провозгласил своим наследником. Двадцать лет было затрачено на то, чтобы мой сын был достоин этого титула: двадцать лет упорного труда и дисциплины. И что мы имеем в итоге? Мой сын пьёт и дерётся в тавернах, как какой-нибудь хулиган! А я узнаю об этом как бы между прочим, походя, от простых горожан!

Рэдмунд не отвечал. Он ожидал, что рано или поздно Тоуру станет известно о его вчерашней выходке, но не предполагал, что это случится так скоро, а посему не успел подготовиться. Впрочем, кого он обманывал, он никогда не готовился к подобного рода разговорам, считая это пустой тратой времени. В детстве родители могли взывать к его совести, ругать, наказывать, но рано или поздно буря миновала и всё становилось, как прежде, и мир принадлежал лишь ему. А теперь ему двадцать лет — немного поздновато для нотаций, не находите?

— Я вижу, ты ничуть не изменился с годами, — продолжал Тоур. — Всё так же упрямо смотришь в глаза и молчишь, когда тебя пытаются вразумить. Ни готовности признать свою ошибку, ни раскаяния.

— А в чём я должен раскаиваться, отец? — усмехнулся Рэдмунд. — Ведь ты же сам всегда настаивал на том, чтобы быть ближе к народу. Вот я и провожу своё время с народом!

В любой другой день такой ответ не на шутку рассердил бы Тоура, и разговор перешёл бы на повышенные тона. Но сегодня, когда решение было уже принято, киан Тоур лишь ещё раз убедился в его своевременности и необходимости. Он тяжко вздохнул и продолжил:

— Замечательно, сын мой. Видит Создатель, я пытался воспитать тебя своим достойным преемником. Стремился подавать тебе пример, быть образцом для подражания. Увы, тщетно. Что ж, будь по-твоему: ты можешь и впредь продолжать держаться, как ты изволил заметить, народа, но уже не на правах наследника земель Рэди-Калуса.

Напускную весёлость Рэдмунда как рукой сняло. Он не мог поверить своим ушам. Всё только что услышанное ещё можно было бы принять за пустую угрозу, если бы Рэдмунд не знал, что отец никогда не бросал слов на ветер.

— Что это значит?! — воскликнул он, невольно подавшись вперёд.

Киан Тоур остановил его жестом и продолжал:

— Тебе стоит знать, что это решение далось мне нелегко, сын мой. Но я уверен, что твой брат Рэй сочтёт за честь взять на себя полномочия, которые, как видно, не имеют для тебя такого большого значения. Этим утром я поставил Рэя и администрацию в известность о моём решении и отдал необходимые распоряжения, а также написал Верховному королю. А ты можешь быть свободен, Рэдмунд. Вот всё, что я хотел сказать.

Рэдмунд стоял, как громом поражённый. Отец не только лишил его прав наследника, но ещё и уведомил его об этом последним. Ему хотелось рвать и метать, броситься на отца с кулаками и потребовать объяснений. Что, чёрт возьми, за манера, с детства твердить одно, а потом взять и в одночасье изменить решение?!

— Если у тебя нет вопросов, ты можешь идти, — повторил Тоур.

— Да, отец, — ответил Рэдмунд, словно очнувшись от долгого сна, и деревянной походкой вышел из кабинета.

Только спустившись в парадный зал, он заметил, что крепко сжимал кулаки, так, что ногти впивались в кожу ладоней. Здесь он дал волю своему гневу и пнул ногой некстати подвернувшийся кофейный столик, опрокинув его. По счастью, столик был пуст, не считая накрывавшей его кружевной салфетки, но он произвёл достаточный шум, чтобы привести Рэдмунда в чувство. Плюнув, он вновь побежал на задний двор и принялся колотить манекен с удвоенной силой, изрыгая при этом проклятия, одно другого мудрёнее. Он был зол поочерёдно на всех: на крикливых баб, что путаются под ногами и растят детей-балбесов, на самих балбесов, на отца, который относится к каждому с уважением, которое те явно не заслуживали, на Феруиз, что не дала ему отлупить вчера как следует этих глупцов, и на самого себя. Больше всего на самого себя — за то, что, несмотря на свои внушительные физические данные, мужество и силу, он всё равно остался в дураках. Он был бы рад поколотить их всех и заставить себя уважать, но знал, что это так не работает. И это тоже приводило его в бешенство. А его вялое «да, отец». Нет чтобы взять его за грудки, да и… увы. Не выход это. Проклятье, ну почему самые простые решения работают не всегда?!

Сделать наследником Рэя, этого нежного мальчишку с ботвой на плечах. Интересно, почему именно его? Выбрал бы отец Феруиз, не так обидно было бы. Она, хоть и женщина, но из всех троих самая умная и толковая, Рэдмунд это признавал. Ну, он-то понятно, чем не угодил, а с ней тогда что не так? «Надо будет узнать», — подумал он и, выбившись из сил, оставил искалеченный манекен и вышел на главную аллею, чтобы отдышаться. Практически сразу в нос ему ударил запах конюшен, такой родной и домашний. В Рэди-Калусе быстро привыкаешь к этому запаху и более его не замечаешь, ибо он сопутствует тебе повсюду. Но Рэдмунд наловчился снова и снова обращать на него внимание, во многом, благодаря своей матери, уроженке Виттенгру (на-Отере-и-Ахлау, как неизменно добавляла она). Столица Вик-Тони считалась колыбелью прогресса: в частности, это выражалось в отсутствии в пределах города гужевого транспорта. Перевозки здесь были поставлены на рельсы — в прямом и переносном смысле. Для Рэдмунда эти выдержки из учебников и рассказов старших оставались пустым звуком, благо он ни разу не бывал в Виттенгру, но реальность являлась таковой: его мать так и не смогла привыкнуть к соседству с лошадьми и, едва заслышав их ни с чем не сравнимый душок, морщила нос и брызгала духами платочек. Верховая езда не была ей чужда, она прекрасно держалась в седле, но большую часть времени привыкла проводить по принципу «люди отдельно, животные отдельно». Какие же они были разные, Тоур и Фэй, его родители. И как непостижима была судьба этой женщины: из мира поэзии, изящных искусств и первых опытов в освоении пара и электричества она перенеслась в мир пыльных дорог и сапог, газовых светильников, тяжёлого металла, пота и лошадей. «Да, — улыбнулся Рэдмунд, — лошадей». Он, в отличии от матери, всем сердцем любил этот мир, он принял его и стал его неотъемлемой частью.

«Фанас! — крикнул он во всё горло. — Оседлай мне Вихря, да поживее!»

Нет лучше средства для успокоения чувств, чем конная прогулка.

Рэй в это время находился в глубокой прострации. С того самого момента, как он покинул покои отца, он усиленно думал, и мысли его бродили по кругу. Было очевидно одно: новоявленный наследник земель паниковал.

Он оказался меж двух огней. Мягкость натуры не позволяла ему отказаться от новой возложенной на него роли, и она же не позволяла достойно справиться с ней. С раннего детства Рэй привык видеть наследником брата, сам же он довольствовался положением, в которое его поместит судьба. Каким именно? Об этом он почти не задумывался и плыл по течению. Ему нравилось упражняться в поэзии, музыке и живописи — сразу трёх искусствах, ни в одном из которых, правда, он не достиг сколь-нибудь значимых успехов. Но это было не важно, покуда все три доставляли ему удовольствие.

Рэй и сейчас попытался прибегнуть к каждому из них в надежде обрести успокоение. Но в панике он лишь измазался краской и извлёк пару фальшивых нот из любимой флейты. Что же касалось стихов, он не ждал от себя особого вдохновения, так как буквально на днях закончил небольшое стихотворение и до сих пор находился от него под впечатлением. Поскольку Рэй едва вступил в счастливую пору юношества, немудрено, что писать он порывался о любви. Не имея покуда никакого опыта на этом поприще, он удовольствовался собирательным образом прекрасной незнакомки и посвятил ей сонет, первые строки которого сложились легко и непринуждённо, последующие же заставили попотеть.

Когда хватило бы мне красок,

Я написал бы Ваш портрет.

Средь тысячи безликих масок

Ценю я живость Ваших черт.

Когда хватило бы мне неба,

Я б на него добавил звёзд.

Из них сложил бы я Ваш образ,

Из света сотканный и грёз.

Эти два четверостишия были написаны погожим летним днём на одном дыхании, а дальше начались проблемы.

Когда хватило бы мне стати,

Я б дотянулся до небес…

(И очень вовремя и кстати

Я понял: не туда залез!)

«Нет, лучше я перепишу», — заметил Рэй, и начал сызнова.

Когда хватило бы мне… духу?

Вершину Тао покорить,

Тогда лишь был бы я достоин

Свободно с вами говорить.

«Глубокомысленно! — одобрил он. — А, главное, скромно».

О чём Рэй не мог знать, так это о том, что ещё на этапе «неба и звёзд» за рождением нового стихотворного шедевра вовсю наблюдали два свидетеля, предпочтившие, впрочем, остаться инкогнито. Рэдмунд и Феруиз спускались во двор и, проходя мимо его комнаты, были привлечены раздававшимся из-за двери речитативом. Не сговариваясь, они прильнули к створкам и превратились в слух. Эти двое с детства не упускали случая посмеяться над младшим братом, который, в отличие от них, был более слабым физически и не уделял должного внимания истинно мужским занятиям: верховой езде, тренировкам, спаррингам и охоте, предпочитая проводить время за книгами, живописью и музыкой. По сравнению с ним даже Феруиз была более мужественной, как считали они. И сейчас судьба предоставила им возможность понаблюдать за чем-то многообещающим в плане веселья.

А Рэй, между тем, продолжал, тщательно подбирая каждое слово и произнося его, по меньшей мере, раза три:

Когда хватило бы мне власти

И сил империю создать,

Я правил бы ей с меньшей страстью,

Чем мог бы лично вам отдать!

Рэдмунд наморщил лоб и сдавленно хрюкнул: «Что он имеет в виду?»

Его сестра зашипела и приложила палец к губам. Ей было интересно, чем кончится дело. Но последние строки в тот день так и не сложились. В конце концов, непоседливой Феруиз надоело ждать, и она напомнила, что лучше отправиться на прогулку, как они условились, пока не стемнело. Лишь пару дней спустя, движимые остаточным любопытством, ребята тайно проникли в комнату Рэя и среди прочих бумаг обнаружили финальные четверостишия:

Когда хватило бы мне рифм,

Я продолжал бы до утра.

Увы: конец сонета близок

И расставаться нам пора.

Прощайте, милая: мечтаю

Вас встретить на своём пути,

Когда того, что не хватает,

Мне счастья хватит обрести.

— А, знаешь, он симпатично закончил, — оценила Феруиз, — я ожидала худшего.

— Тоже мне, великий поэт, — фыркнул Рэдмунд, — красок ему не хватило, — добавил он, едва не опрокинув столик с заляпанной палитрой. — Вот они, его краски, хоть всю комнату при желании можно размалевать узорами. Но спасибо и на том, что портрет он так и не написал. А стихи я и сам умею. Вот, послушай:

Когда хватило бы ума мне,

Я не писал бы этот бред.

И не держал за юбку маму

В свои семнадцать с лишним лет!

И они засмеялись. Феруиз, правда, мысленно пожала плечами: Рэй и правда был чрезвычайно близок с матерью, но она вот уже год как уехала в свой отчий дом, на родину, в Вик-Тони. Как ни был бы велик соблазн подержаться за её юбку, а всё же поди дотянись!

Нет, мать их, прелестная Фэй, не была в ссоре с отцом. И ни с кем другим. Уроженка столицы наипросвещённейшей страны, она (как однажды выразилась) духовно угасала в провинциальном островном климате. И угасание это становилось тем нестерпимее, чем быстрее росли её дети. У них появлялись свои интересы; за незнанием другой жизни, они пропитались духом Ак'Либуса и едва ли могли её понять. Кроме, может быть, Рэя. Но двое во всём Рэди-Калусе — этого явно было недостаточно. Тоска по светской жизни вынудила Фэй принять решение об отъезде. Опять же, согласно обычаям её страны, в этом не было ничего экстраординарного, супруги в Вик-Тони нередко проживали отдельно. В то время, как на Ак'Либусе это было чем-то из ряда вон выходящим. Немалых усилий стоило Тоуру и Фэй обыграть отъезд гердины без нанесения урона их репутации.

И если с матерью всё было понятно, у Феруиз оставался только один вопрос: почему она не забрала с собой Рэя? Ведь они единственные понимали друг друга, как никто другой. Ни сама она, ни Рэдмунд, ни даже отец никогда не были так близки с мамой. Только позднее она поняла, что именно поэтому Тоур не захотел отпускать их обоих. Он просто боялся потерять их навсегда.

А посему юный Рэй оставался в отчем замке, в Рэди-Калусе, и, надо полагать, этим маялся. Сегодняшние новости лишь добавили ему тревог и окончательно лишили покоя. Всецело убедившись в том, что его мысли попали в заколдованный круг, а творчество не помогало его разорвать, он, как позже и брат, оседлал своего коня и выехал из замка, куда глаза глядят. День выдался на редкость жаркий и славный и, чтобы освежиться, Рэй пустил коня галопом через поля в северном направлении.