С Черняком меня познакомил в начале семидесятых годов Дима З., наш общий приятель. Незадолго до этого в «64» было напечатано одно стихотворение Черняка, и я при первой встрече прочитал его наизусть. Так, как оно мне запомнилось, хотя перечитав эти стихи сейчас, на сайте, посвященном Вадиму, я уж и не могу сказать – то ли память меня подводит, то ли, действительно, в «64» был какой-то вариант, не окончательный.
Не обижайте старых мастеров,
Не принижайте их дела без нужды.
Пускай сегодня, взорам нашим чужды,
Они как будто из других миров.
Уже давно их трубы не трубят.
Поверженные временем титаны,
В кафе они с газетами сидят,
Как списанные с флота капитаны.
Любите их, хоть мудрость их стара,
Живая в анекдотах и поверьях,
Хотя б за то, что были мастера,
Покуда мы ходили в подмастерьях.
Черняк сказал, когда я закончил читать:
— Там на самом деле было не «Живая в анекдотах и поверьях», а «Худых, седых, женившихся на стервах», но вот, пришлось заменить.
Наверное, ему все же было приятно, что его стихи читают наизусть. Так мы и познакомились. Потом виделись иногда. Нельзя сказать, что подружились, нет, люди мы были совершенно разные, да и разница в возрасте была большая. Но иногда сидели в одних компаниях, разговаривали.
В семьдесят третьем году мы вместе ездили в Эстонию, в Вильянди, на ежегодный шахматный фестиваль. И как-то вечером Вадик пришел ко мне в номер (номер - это сильно сказано, маленькая комната на спортбазе, где помещалось четверо шахматистов) и дал папку со своими стихами.
Сейчас-то я понимаю, почему он это сделал. Вадику было уже под сорок, он был профессиональным журналистом. Но он считал себя – и был на самом деле – поэтом. Поэтом, которого не печатали. Ну, почти не печатали. Так, несколько прошедших для широкой публики незаметно стихотворений, даже не подборок, в каких-то журналах, альманахах. Поэтому любой читатель, даже такой, как я, был ему так важен, поэтому любой отзыв он так жадно ловил.
Но тогда… тогда я быстренько прочел одно за другим его стихи, наутро что-то небрежное сказал ему, возвращая папку. А Вадику, наверное, хотелось поговорить о стихах, да-да, о своих стихах. Даже со мной, мальчишкой.
Прошло много лет, ушел из жизни Вадим, и вот я перечитываю те самые стихи, которые он когда-то принес мне. И другие, которых не было в той папке. И вспоминаю семьдесят третий год, молодого, тридцатидевятилетнего Вадика. И папочку с напечатанными на машинке стихами.