Мама моя окончила МГУ, филологический факультет. И хотя жизнь ее сложилась так, что по специальности она почти не работала, но какой-то след обучение все же оставило. Во всяком случае, не раз к ней обращались со словами:
— Я вижу, вы культурный человек.
Два таких случая вспоминаю иногда. Оба они были в больницах, где мама в последние годы своей жизни лежала неоднократно.
На Ленинградском шоссе, сразу за Речным вокзалом, в нескольких старых одноэтажных зданиях красного кирпича размещалась небольшая ведомственная больница. Принадлежала она, уж не помню, то ли какому-то заводу, то ли речному пароходству. И даже называлась не больницей, а медсанчастью. Палаты были без удобств, разве что умывальник стоял – один на восемь человек.
И вот мама лежала в такой палате. А в соседнюю привезли жену какого-то начальника – из того самого ведомства, которому принадлежала медсанчасть. Для нее, как тогда это называлось, «создали условия» - вынесли все кровати, кроме одной, поставили какую-то мебель, повесили нарядные занавески и т.д. И вот эта самая жена, встретив маму в больничном коридоре, сказала ей:
— Я вижу, вы культурный человек, сможете оценить. Я хочу вам показать, как я свою палату оборудовала.
И повела ее показывать – салфеточки, покрывала, настольную лампу, зеркало и прочее. Палата действительно выглядела очень уютно. Что мама и сказала, нисколько не покривив душой.
В другой раз мама лежала в Боткинской, в хирургии. У нее был сложный перелом руки. Многое зависело от лечащего врача. Сначала он разговаривал с мамой суровым тоном. Но как-то вечером, в свое дежурство, сказал ей:
— Я вижу, вы культурный человек, хочу с вами поговорить. А то тут такая публика, слова не с кем сказать. Вы любите поэзию?
— Ну, вообще-то да, люблю, – несколько растерянно ответила она.
— Баркова, например? Я обожаю Баркова! Но так трудно его достать, он же у нас после революции не издается.
— Насколько я помню, он и до революции не издавался, ходил в списках, - сказала мама, - у сестры, кажется, дома что-то лежит, от первого мужа осталось.
— А вы не могли бы у нее взять на время, - с дрожью в голосе спросил врач, - я аккуратно, верну в целости и сохранности, слово коммуниста!
Короче говоря, моя семидесятилетняя тетка своим красивым каллиграфическим почерком переписала матерные стихи в ученическую тетрадку. И мама вручила их хирургу. Тот был счастлив. Приходил иногда, читал маме отрывки.
— Правда ведь прелесть, вот это место? – спрашивал он.
— Да, конечно, - вежливо отвечала она.
От лечащего врача многое зависело.