Муж у Люды служил в милиции, в чине старшего сержанта. Она заставила его поступить на заочный, в юридический. Теперь им можно было гордиться.
– Мой муж, – рассказывала она, – такой умный! Вчера пришел, сел за учебник, посидел, а потом мне говорит: «Знаешь, Люда, я прочел и всё понял!»
Сама Люда работала секретаршей. Если начальник ее не дергал, доставала из сумки книгу и читала. При этом видно было, что книга ее волнует, и волнует глубоко.
Какой-нибудь командировочный, заинтересовавшись, спрашивал:
– Что вы читаете, Людочка?
Она прерывала чтение, показывала обложку: «Я была любовницей Сталина».
– Трудно, наверное, быть любовницей Сталина? – спрашивал командировочный, кося глазами на Людочкино декольте.
– Очень трудно, – подтверждала она со вздохом, глядя на него своими добрыми и доверчивыми глазами.
Командировочный подсаживался, заводил разговор о том, о сем. Приглашал Люду куда-нибудь посидеть, послушать музыку. На следующий день уезжал к себе в Питер или там во Владимир. Люда сидела пару дней с мокрыми глазами, потом успокаивалась, читала новую книжку. Так же вдумчиво и со страстью.
– Ох, и хитрый был этот Шерлок Холмс! – сообщала она новому командировочному.
Тот согласно кивал, брал стул, садился рядом.
Сотрудники над ней подшучивали, но и любили. Человек она была добрый, привязчивый, никому не делала зла. Разве только своему сержанту, но он ведь ничего и не знал. Иначе Люда на командировочных и не смотрела бы. Просто чтобы не огорчать мужа.
А потом… да, собственно, что потом? Ничего интересного. Муж окончил институт, получил хорошую работу. И квартиру им дали. Люда родила, сильно располнела, мужчины уже на нее не заглядывались. Но она особенно и не переживала, теперь главное было – ребенок. Сын рос, Люда потихонечку старела, муж начал погуливать. Она плакала, жаловалась подругам. Те жалели, гладили ее по голове, целовали, давали почитать какую-нибудь душевную книжку. Люда успокаивалась, читала, переживала. И все порывалась кому-то рассказать, какой злодей этот Ричард Львович и как несчастна бедная Элеонора.
Но никто ее уже не слушал.