Креативы Старого Семёна

Это был не шпион!

Мне было семнадцать лет, я только что поступил в институт и после занятий поехал в шахматный клуб. Приехал я рано, клуб открывался в шесть, надо было подождать полчаса.

И я сел в скверике напротив клуба на лавочку, достал книжку, читаю. И тут какой-то парень просит у меня спички.

— Нету, - говорю, не поднимая глаз. Я тогда еще не курил, не говоря уж о прочем. И спичек у меня не было. А он спрашивает:

— А который час, не скажете?

— Полшестого, - отвечаю, так и не отрывая глаз от книжки.

— А как вы думаете, дождь будет?

Тут уж я разозлился и посмотрел на него. Смуглый такой, в шейном платке, волосы длинные. Пижон, одним словом.

— Чего ты ко мне привязался, ты вообще кто такой?

Тут он поклонился и говорит:

— Баронет Эмилио Реджани.

— Ой, извините, - сказал я растерянно. Иностранец, да еще из капстраны! За ними за всеми следят, может, даже шпион (дело-то было в шестьдесят седьмом году).

— Я, кажется, представился, - немного обиженно сказал баронет. – А вас как зовут?

В общем, разговорились. Смешно вспоминать, чувствовал я себя во время этого разговора немного Мальчишем-Кибальчишем. Не то, что я знал какую-то военную тайну. Но ухо надо было держать востро, не поддаваться на уловки идеологического противника.

Баронет учился в МГУ, изучал русскую филологию, говорил почти без акцента. Рассказал, что деньги на учебу заработал пением в ночном баре. Жаловался, что в университете не преподают религию. Я ему возразил:

— Как это не преподают? А научный атеизм!

А он такую рожу скривил, что я понял: что-то не то ляпнул.

Потом о кино заговорили, и он сказал:

— Когда у нас в Неаполе шла «Карнавальная ночь», публика кидала гнилые помидоры. Сеньорита Гурченко надела платье а ля Лолита Торрес и пыталась танцевать. А сеньор Ильинский, с его лицом мужлана…

Я пытался его просветить, что-то там про социальное значение, про сатиру. Обидно было, что иностранцы так о нашем кино отзываются. Но не переубедил. О чем-то еще спорили, а потом клуб открылся, и я говорю:

— Ну все, извините, мне пора.

А он тут телефон мой попросил. «Точно, шпион. Во влип-то!» - пронеслось у меня в мозгу.

— Нет у меня никакого телефона! - соврал я и побежал в клуб.

Много лет спустя, вдруг вспомнив этот случай, я сообразил, что баронет, скорее всего, был не шпион. Даже точно не шпион. Просто этот скверик перед шахматным клубом, там, где стоит памятник героям Плевны, был местом сбора московских гомосексуалистов.