Вспоминается один давний случай.
Я навещал в больнице своего дядю. Он был сердечник, лежал в кардиологии. Приезжаю, поднимаюсь на этаж, подхожу к палате. И тут палатная дверь распахивается, санитары – очень быстро – везут на каталке больного, а рядом, делая ему на ходу массаж сердца, семенит врач. Каталка пронеслась мимо, лица больного я не рассмотрел и с замиранием сердца вошел в палату.
Дядя, слава богу, сидел на своей кровати. Только был он еще бледнее обычного.
– Умывальник у нас засорился, сказали сестре-хозяйке, а та: сантехник только завтра будет, потерпите, ничего с вами не случится! А он,– тут дядя показал рукой на пустующую кровать,– полез под раковину. Мы и сказать ему ничего не успели. Хотел, наверное, развинтить, прочистить. А сам же после инфаркта. Ну и вот…
Дядя помолчал немного и закончил:
– Помереть мы тут все можем в любую секунду. Но не так же. Не так!
С тех пор прошло много лет. Но до сих пор, когда, например, разбивается самолет, потому что командир посадил за штурвал своего маленького сына... Или пьяный водитель сбивает пешехода... Ну или еще что-то в этом роде. И вот тогда вспоминается мне тихий дядин голос: «Но не так же. Не так!»
Того больного, конечно, не откачали. А дядя прожил еще года три. Сердце у него было плохое, врачи говорили родным: «Он идет к инфаркту, и ничего тут не изменишь». Спасти дядю могло бы шунтирование, но у нас тогда его еще не делали.