«Персефона». Дорога в ад 2

Глава 62 Южные рубежи галактики. Дерен — Локье

Капитан спецона, первый пилот «Персефоны» Вальтер Дерен, падал на Меркурий.

Приборы чудили, отказывая один за другим. И только датчики гравитации, расположенные рядом с реактором шлюпки, чётко рисовали вытянутый овал. Аттракционный «след» крейсера заместителя военного министра Севера Империи Хайлика Долгина.

Дерен был слишком большим циником, чтобы поверить, что человек с лицом Хайлика Долгина, с его трусливо опущенными углами рта и подобострастной улыбкой, способен самоубиться, даже если за провал миссии ему грозит потеря замминистерского портфеля.

Ну не расстреляют же его, в самом деле? А позор — штука эфемерная. Вот если ты умер — тогда поражение на тебя свалят точно. А выживешь — может, сумеешь и выкрутиться. Глядишь, ещё и нашивки героя дадут: тройные, с золотой нитью.

Дерен погнался за имперским крейсером, потому что ожидал от Долгина какой-нибудь хитрый финт, который поможет ему сбежать.

Ломанулся же он куда-то? Может, в раскалённой атмосфере Меркурия томится пара-тройка хаттских «игл» или шлюпка, и есть план, как эвакуировать высокого чиновника?

А потом крейсер вынырнет на орбите уже без Долгина и затеет отвлекающий манёвр, а заместитель министра исчезнет, растворится в пространстве. А вот этого — никак нельзя было допустить.

Крейсер, однако, шёл вертикально вниз, практически в режиме падения, и Дерен начал сомневаться, что правильно оценил замыслы Долгина. Слишком уж горячо было на Меркурии.

Температура за бортом росла по очень скверной кривой, хотя обтекаемость шлюпки пока позволяла сохранять на обшивке самые стойкие датчики — температурные. Но скоро и их придётся втянуть под псевдоживую «шкуру», иначе выгорят.

Часть датчиков, обеспечивающих связь и системы «технического зрения» Вальтер Дерен успел вывести из верхних слоёв обшивки, когда отказала тензометрия. Но датчики радиации, давления и гироскоп — успели накрыться. Похоже, они словили импульсно-магнитный удар, потому что отказали разом.

Шлюпка почти ослепла. На экранах остались температура да гравитационные пятна.

Теперь Дерен нёсся в никуда в навигационной тьме, напоминающей ад из древних книг. Пылающий ад, где не было ничего живого.

Навигационная машина — единственная не вышла из строя. Её эксполяторы, псевдоживые инфоблоки, рассчитанные на зону Метью — выдержали и здесь. Но что тогда за бортом, если держит только аппаратура для изменённого пространства?

Дерен нахмурился. Сочетание магнитных и домагнитных энергощитов теоретически позволяло шлюпке упасть даже на Солнце, хотя при этом она тоже ослепла бы и глохла.

Но Солнце — раскалённый шар плазмы, а Меркурий — планета. Где-то должно быть ядро, датчики гравитации сигналят, что оно вроде бы есть, но расстояние до него определить нечем. А температура всё растёт и растёт…

Может, это такая новая шутка системы Кога? Планета, которая горит не снаружи, а изнутри?

Дерен откинулся в ложементе и прикрыл глаза. Он не понимал, куда летит, где Долгин и что вообще происходит. Но поворачивать назад было не в его правилах.

«Допустим, — размышлял он. — Меркурий — ровно та дрянь, что и фиксировали с орбиты: раскалённая атмосфера и непонятно, что с грунтом… Но куда тогда рванул замминиста? Решил пройти сквозь ядро?»

С ядром было непонятно и сейчас, и с орбиты. Гравитационные датчики шлюпки фиксировали некую кривую соотношения между условным ядром планеты и приближающимся к нему имперским крейсером. Словно бы крейсер гнался за ядром, а оно убегало.

Ну и что будет, когда Долгин догонит ядро? Взрыв?

Только навигационная машина работала без сбоев, и Дерен занялся вычислениями.

Скорость падения вычислить было легко. Старые данные по Меркурию — тоже не вызывали сомнений в наличии у планеты ядра. Оставалось рассчитать, на какой минуте шлюпка достигнет предельной плотности вещества.

Когда расчёт был закончен, Дерен понял, что в ядро он должен был врезаться две минуты сорок секунд назад.

Однако шлюпка продолжала падать. Экраны были черны, за исключением двух гравитационных пятен — «ядро» и «крейсер», а температурные датчики он всё-таки проворонил, и температура ушла в область фантазий.

Время повисло, тикал лишь механический хронометр.

Ни одна система, кроме навигационной машины, не подавала признаков жизни. Даже паутина застыла перед внутренним взором Дерена.

Неужели он неправильно понял природу Долгина, и тот всё-таки решил убиться об Меркурий?

А может быть, все они уже погибли: и Долгин, и команда его крейсера, и преследующий их Дерен? А память — квантовый след, зависший в пространственной аномалии?

Руки Дерена дрогнули на подлокотниках, но повернуть назад, видя впереди убегающего врага, он не мог. Какая разница, сколько градусов за бортом, если гравипятно крейсера всё ещё убегает от шлюпки?

Шею вдруг стянула судорогой, боль побежала по плечам, обжигая мышцы.

Тело сопротивлялось смертельному решению своего хозяина. Оно хотело хотя бы попробовать повернуть назад, сделать попытку вырваться из огненного ада. Оно не хотело умирать.

Вальтер Дерен криво усмехнулся — такого ему ещё не приходилось испытывать. Физиология взбунтовалась — это же надо?

Соматическая нервная система, та, что позволяет людям сознательно управлять мышцами и собирает информацию от рецепторов, капитулировала перед вегетативной.

Вегетативная работает независимо от сознания. Её параметры зашиты в нас от рождения. В реакциях вегетативки давно уже нету тайн: бей, беги или умри — иначе погибнешь. Так она понимает мир.

Тело Дерена вспомнило детство, когда иного и не бывает. Оно решило, что наступил наконец тот критический момент, когда руль у человека пора забирать. Двуногий так глуп, что не понимает — его действия ведут к гибели.

На свою беду, Вальтер Дерен не был ни фанатиком, ни берсерком, нервы которых залиты в Прокрустово ложе психической доминанты. Ничего подобного с ним не случилось бы, если бы его вёл в бой не разум, а навязчивая мысль, о том, что он просто обязан победить во имя чего-нибудь светлого.

Доминанта могла бы сейчас избавить его от судорог в мышцах, поглощая энергию всех прочих идей и мыслей. Ведомые идеей фанатики, без боли и сомнений обвязывают тело взрывчаткой и идут убиваться вместе с врагами.

Если же ты и в бою не поддаёшься адреналину и не накачан такими всепоглощающими идеями, тело может начать с тобой спорить. В древние времена в сходных случаях воинам полагалось идти на смерть, преодолевая боль. Дерен же только вздохнул и закрыл глаза.

Капитан «Персефоны» не выносил психотехников, и потому устройство нервной системы Вальтеру Дерену позабыть не удалось. В Сороднении его учили помогать себе и другим, а на «Персефоне» то и дело подворачивалась практика.

Он помнил, как расположены в теле вегетативные и соматические нервные центры. Знал, как заставить подсознание переключиться сначала с симпатики на парасимпатику, а потом вернуться под контроль мозга. Просто на себе ему это приходилось проделывать только во время обучения.

Схема была простая. Сначала надо было разобраться, почему взбунтовалась симпатическая часть вегетативной нервной системы. Это она отвечает за «бей или беги». И её нужно насильственно переключить в режим парасимпатики «отдых».

Дальше будет проще. Парасимпатика — обучаема. Она помнит приказы сознания. Из неё можно будет выйти на полный контроль.

Нет, Вальтер Дерен мог бы сейчас, конечно, пойти по иному пути. Собраться с силами, вытянуть бой «через не могу»… Если бы этот бой был. Но в бою с ним такого и не случалось.

Дерен всю свою боевую карьеру купался в адреналине, знал его силу. Но никогда не шёл на риск, который спланировал себе сам. Полагаясь только на своё видение ситуации. На свой выбор.

Приказа преследовать Долгина не было. Шлюпка падала — какое уж тут преследование? По уставу сейчас он обязан был пойти на совсем иной риск — попробовать вывести маленькое судно из бессмысленного падения.

Но ведь не было и приказа «не преследовать». Дерен сам принял решение в рамках сложной боевой задачи. И сам мог бы сейчас отступить.

Но он верил себе и отступать не собирался, а вот тело ему — не верило.

Мышцы, сухожилия, сосуды Дерена стягивались в болезненные узлы, за которыми стояли паралич и невозможность второй раз вот так же преодолеть самого себя. С пилотами такое бывает — прекращаешь службу, и ты почти инвалид. «У каждого — своя мерка безумия, и каждый когда-то узнает её», — так говорят на боевых кораблях.

«А я и не знал, что у тебя тонкая душевная организация, — тихонько сказал сам себе Дерен. — Рано тебе умирать, мальчик, пока не познал, что же ты такое…»

Он отстранился от самого себя, наблюдая свои же судорожные движения.

Со стороны, как куклу. Это он умел — медитативная практика хорошо научила его наблюдать за собой.

Потом склонил голову к правому плечу и скосил глаза влево, пытаясь уловить на боковом экране хоть какой-нибудь отблеск.

Он смотрел, блокируя этой странной позой нервные узлы в теле, и ждал его отклика. И дождался судорожного зевка, чуть расслабившего мышцы.

Потом он склонил голову к левому плечу и стал коситься на правый экран. Простая физика всегда работает там, где слова уже бесполезны. Не было слов в те древние времена, когда люди ещё только становились людьми.

Вот так медленно, от упражнения к упражнению, Дерен расслабился и даже начал дремать. Шлюпка падала. Время куда-то исчезло. Осталось только пятно на экране, доказывающее, что крейсер Долгина то ли снится, то ли тоже падает в никуда.

«Человек пронизан нервами, словно вселенная линиями паутины», — расслабленно подумал Дерен.

Ему стало хорошо и спокойно. Жизнь, смерть — это, по сути, один и тот же процесс. Импульсы бегут по нервам — вот ты и жив. Но всё время, пока ты жив — ты умираешь. Так чего бояться?

В полусне-полуяви он вдруг увидел паутину иначе: нервами тела слившись с линиями пространства.

Он был един с ней. Одно.

Нервы и их сплетения, нити и их узлы — всё было подобно в мире и записано одними формулами.

Паутина перед глазами Дерена заиграла всеми цветами — и девятью, что когда-то несли в мир эрцоги, и ещё десятками новых, непознанных, чистых.

Наверное, он уснул, потому что, открыв глаза, увидел бледное лицо Изабеллы Кробис с пушистыми снежными ресницами.

Девушка сидела вполоборота в ложементе второго пилота и улыбалась чему-то, разглядывая темноту.

— Тебе хорошо? — спросил Дерен.

— Да, — кротко отозвалась Изабелла.

— А почему ты не полетела со мной? — спросил Дерен.

Во сне это можно было спросить уже наконец. Почему девушка, которую объявили его женой, которая готова была отдаться ему, отказалась бежать с ним из резервации в нормальный человеческий мир?

Ведь он даже не попросил её бежать с ним! Просто бежать! Спастись!

— Ты не поймёшь, — вздохнула Изабелла и повернулась к Вальтеру в анфас.

Она была снежитью — снежной прекрасной нежитью его сонного мозга. Но она была, и Вальтер был благодарен за это сну.

— Я постараюсь, — сказал он. — Я очень постараюсь тебя понять. Ты не любила меня?

— Да какая разница, любила я тебя или нет? — удивилась Изабелла. — Стерпится — слюбится. Ты был добрым, что ещё нужно от жениха?

— Но ты же не полетела!

— Я хотела жить вечно, не понимаешь? — удивилась Изабелла. — Там, в резервации — оставалась надежда, что найдут нового Великого Дядю. Что хатты вернутся и принесут нам обещанное бессмертие. Я хотела жить вечно, разве можно хотеть чего-то ещё?

Дерен посмотрел на неё, такую красивую и далёкую, и сказал уже сам себе:

— Можно. Я хочу правды. А правда в том, что ты — умерла.

Он посмотрел на панель навигатора, пытаясь определить, не появилось ли сигналов, за которые можно было зацепиться.

И проснулся.

Ничего не изменилось: приборы отказали, шлюпка падала в раскалённую бездну. Но Дерен был теперь спокоен и счастлив.

Он видел гравипятно крейсера Долгина, а значит — преследование продолжалось. И пилот был уверен, что догонит заместителя министра. И посмотрит, как ему прочтут приговор.

Почему? Да потому что перед глазами Дерена теперь не просто сплетались неведомые разноцветные линии. Он уловил пока ещё не смысл их, но суть. Понимание, хочет ли мир чтобы враг был наказан.

Мир хотел.

Это легло ясно и устрашающе. Словно огромный ребус был вдруг разгадан весь разом, как вспышка озарения.

У падения на Меркурий был удивительный финал. И в этом финале тяжёлый крейсер не сможет спастись от маленькой шлюпки. Он будет арестован. И всех, кто на нём, будут судить по законам Юга.

А значит, падение скоро закончится. И начнётся взлёт.

Эрцог Локьё моргнул, когда над Дайяром действительно поднялся тяжёлый имперский крейсер.

— Его нет в южной базе, — сообщил капитан. — Это северяне.

— Откуда он взялся?

— Аналитический отдел работает, но версий пока нет, господин командующий. Лично я полагаю, что мятежный Имэ на этот раз прав. Северяне решили напасть на нас с тыла и аккумулируют флот на орбите Дайяра. Маяк неисправен, и засечь их тут было бы невозможно. За первым крейсером пожалуют и другие. Смотрите, уже замечено какое-то движение! Вон там!

— Это не крейсер, слишком масса мала, — засомневался Локьё.

— Возможно, шлюпка? Мне доложили о готовности к стрельбе. Ещё секунд восемьдесят, и крейсер нас заметит. Нужно начать действовать первыми!

— Не понимая, что происходит? — ехидно улыбнулся Локьё.

Он вдруг ощутил, что узел на паутине, мучивший его столько дней ослаб.

— Мы понимаем, — заспорил капитан. — Имэ предупредил нас о диверсии Севера и Юга Империи.

— Ты идиот, — перебил Локьё. — Очень исполнительный идиот. За то и держу! Попробуй-ка окликнуть шлюпку? Она не замечает нас, как и крейсер… Надо бы понять, почему?

Крейсер Севера действовал так, словно был слеп и глух. Обшивка его только-только начала обрастать площадками для запуска модулей ориентирования и связи.

Маленькая чёрная шлюпка… гналась за ним!

Выскочив на орбиту, она влетела в слепую зону гиганта и полоснула плазмой по приоткрытым техническим люкам.

Крейсер заворочался, пытаясь развернуть энергощиты так, чтобы оттолкнуть назойливую заразу. И получил плазмой под щит.

— Что происходит? — капитан непонимающе уставился на битву касатки и ласточки, так это выглядело со стороны.

— Шлюпка не даёт крейсеру вывести модули слежения и увидеть нас, — пояснил Локьё улыбаясь.

— А почему?

— Да потому что это южная шлюпка, дурак, а крейсер — северный, — пояснил Локьё. — Синий и красный, понимаешь? Древние цвета Севера и Юга. Они есть на первых гербах. Видал?

— Никак нет.

— Это хорошо, — ухмыльнулся Локьё, линии перед его глазами наконец обрели смысл. — К бою!

— Открыть огонь, господин командующий?

— Зачем? — удивился эрцог. — Просто зажмите этого кретина щитами, пока он не пришёл в себя.

— А шлюпка?

— Да пусть тешится. Видать, она долго за ним гналась!

Эрцог обернулся и пристально посмотрел на своего капитана, быстро отдающего команды.

Верный. Исполнительный. Да что ещё надо, в конце концов?

Ума хоть немножко? Так ведь многие знания — многие печали. А это-то — вон какой бравый и радостный.

Через какие-то полчаса имперский крейсер был локализован и получил в зубы ультиматум. Абордажная команда тоже была готова, на случай если северяне упрутся и попытаются дать бой в одиночку против двенадцати кораблей Содружества.

Но они, разумеется, не попытались.

Над пепельными облаками Дайяра тоже больше никто не всплыл. Да Локьё и не ожидал. Поняв, как нужно трактовать красно-синий узел, он узрел тонкую нить истины и хорошо понимал теперь, что будет дальше.

Его не удивил даже крупный чиновник по фамилии Долгин, оказавшийся на пленённом судне. Узел красного и синего был всё ещё внушительным, но уже безопасным.

Не удивил Локьё и пилот шлюпки, которую сумели ввести в ангар с огромным трудом: она тыкалась в навигационный луч как слепой котёнок.

— Господин командующий! — вот тут капитан тоже понял, что известие радостное. — В шлюпке — Вальтер Дерен!

— А что со шлюпкой?

— Сейчас техники разберутся. Разумеется, починят всё самым лучшим образом. Это такая удача, что господин Дерен посетил «Леденящий»!

— Почему это вдруг? — съехидничал Локьё.

— Его крейсер сейчас в рейде в Изменённых землях, — капитан ехидства не понял и отвечал всё с той же широкой улыбкой. — Возможно, господин Дерен знает что-то о наследнике нашего Дома, Лесарде?

Локьё хмыкнул, с удивлением осознав, что капитан, оказывается, не такой уж и дурак, если действительно заинтересован в поисках.

Леса просто обожали на крейсере. Мальчик живо интересовался всеми службами, не драл нос и не изображал из себя «эрцога».

Да и с имперцами наследник был дружен, что было залогом того, что мир на Юге будет и во время его правления. Простые люди хотели мира. Они не понимали, что их мир таков, каковы они сами.

Локьё одобрительно улыбнулся капитану — сегодня он это заслужил.

Да и куш им попался такой жирный, что будет капитану и нашивка, и прибавка к жалованию.

Дерен, поговорив с ремонтниками, поднялся на первую палубу, и с эрцогом Локьё они столкнулись на пути в малый банкетный зал, где спешно накрывали столы.

За Дереном тянулся хвост офицеров «Леденящего», пытающихся выспросить, откуда вдруг над Дайяром появилась сначала «игла», потом крейсер, а потом и сам Дерен?

Пилот молчал и улыбался. Не хорошо было делиться наблюдениями до встречи с командующим.

Они вошли вместе. Зал сиял, столы уже ломились, но любопытство не давало сосредоточиться на еде. И после первого приветственного тоста, Дерену пришлось-таки отложить вилку и рассказывать.

Про наследников он мог сообщить немного, зато про сговор северян с хаттами — даже больше, чем могли переварить те, кто сидел за столом. Трудно было придумать историю, ещё меньше способствующую пищеварению.

Дерен отыгрался, когда офицеры, после его короткого доклада начали спорить, кто похитил наследников и что же соединило Дайяр и Меркурий? Мистическая червоточина? «Коридор Андерсена»? Межпространственный туннель?

Пилот с удовольствием уклонялся от дальнейших расспросов, налегая на здоровенных креветок с Ла-Анамели, пока Локьё, заметив, что гость уже сыт, не увёл его в свои апартаменты, велев подать туда же йилан.

Там был и огромный экран, где можно было наблюдать за потрошением крейсера Долгина. Это интересовало Дерена гораздо больше тостов.

Он сел к экрану и стал наблюдать за крейсером.

Локьё же исподтишка разглядывал наследника: он и узнавал, и не узнавал Дерена.

— Вальтер, с тобой всё в порядке? — спросил он наконец, не понимая, что же его тревожит в знакомом лице. — Ты перенёс такие нагрузки… Может быть, тебе нужен медик или психотехник?

— Мне лучше, чем когда бы то ни было, — рассеяно отозвался пилот, глядя, как на голоэкране крейсер Долгина мечется в агонии, окружённый кораблями эскадры Локьё.

Он всё ещё подёргивался, мечтая найти кукую-то брешь. А абордажная команда уже приказывала открыть шлюз…

— Я не понимаю, — качнул головой эрцог, наслаждаясь йиланом и эпическим поражением противника. — Как такой умный человек, как Долгин, мог так нелепо попасться?

— А это всё она… — сказал Дерен, не глядя на Локьё. — Она сделала.

— Кто? — не понял эрцог.

— Та, что разрушает миры.

— Смерть? — удивился эрцог. — А причём здесь она?

— Не смерть, — мотнул головой Вальтер. — Ложь. Я понял сегодня, что мир разрушает ложь. Ложь о хаттской войне породила войну между Империей и Содружеством, а после — болезненный раскол Империи на Сверную и Южную. Мы врали о хаттской. Врали о том, что воевали с машинами, но ведь это была лишь одна обезумевшая лаборатория с Меркурия. Врали, что Земля погибла, но Империя вывозила её учёных. Если бы не было этой лжи…

— Ты не понимаешь, мальчик, — снисходительно улыбнулся Локьё. — Мы не могли сказать о Земле правду. Земля — источник всех бед. Все самые нелепые эксперименты, бредовые теории, войны, скверна, наконец…

— Нет, — твёрдо сказал Дерен. — Только ложь. Если бы мы знали сейчас, с кем воевали в хаттскую — Северу не удалось бы нас обмануть. А ведь он — почти преуспел. Как ты догадался, кто крейсера Северян планировали выйти у Дайяра?

— Меня предупредил Имэ, — Локьё и не собирался это скрывать. — Как истник, он всё ещё многим может дать форы. А ты как догадался, что Долгин задумал не смерть, а побег?

— Сначала рискнул поверить себе, — отозвался Дерен задумчиво. — Не интуиции, которая вопила, что надо бежать, а разуму. А теперь… — он закрыл глаза, открыл и продолжил: — Я просто знаю.

— Ты стал понимать её лучше? — Локьё легко догадался, о чём говорил наследник. — Стал ближе своему Дому?

Эрцог имел ввиду дом Аметиста, где всё ещё были непонятки с наследником, и где Дерена встретили бы с распростёртыми объятьями.

Но тот сделал вид, что не понял намёка.

— Я? — переспросил он и посмотрел эрцогу в глаза.

И Локьё, наконец, понял, что изменилось в его лице!

Цвет глаз наследника, и без того часто меняющийся от серого к карему, стал теперь совершенно неразличимым. Как огонь, как пляска во тьме он изменялся от цвета к цвету, не останавливаясь ни на одном!

Глаза Вальтера, его радужка и зрачок — терялись в сиянии и во мраке. Они то излучали, то поглощали весь спектр!

Локьё открыл рот и закрыл его. Случилось то, чего не было уже два тысячелетия. Перед эрцогом Дома Сапфира сидел Изначальный. Тот, чьи цвета были проявлены, но неопределённы.

Такими были первые эрцоги, погрузившиеся чувствами в удивительный мир Юга. Изменившиеся, но ещё не выбравшие свой путь.

Локьё с сожалением вздохнул, понимая, что говорить сейчас о чём-то бессмысленно. Что Вальтер должен сначала понять, как он изменился, выбрать свой цвет. Ведь сейчас ему открыты все Дома Содружества, даже те, что не уцелели или не были ещё основаны.

— Что ты планируешь делать? — спросил он осторожно.

— Вернуться в систему Кога, — дёрнул плечом Вальтер. — Мы закончим эту войну. Доведём правду о ней хотя бы до Юга.

— А потом?

— Потом? — Дерен склонил голову к плечу и вдруг улыбнулся. — Потом я женюсь.