Восемь Драконов и Серебряная Змея

Глава 14 Описываются две неожиданные, но по-своему приятные встречи

Сегодня, Инь Шэчи и Му Ваньцин остановились на отдых раньше обычного. Медленно багровеющее солнце не спешило прятаться за лесистыми склонами гор, окрашивая их строгую зелень в теплые цвета — день ещё не был близок к концу. Причиной остановки был завтрашний день, обещающий молодой паре долгий путь через пустынную гористую местность, богатую ящерицами и голыми камнями, и прискорбно бедную уютными уголками, подходящими для привала и ночлега. Поэтому, завидев в стороне от утоптанного пути небольшую лужайку, окружённую кустарником и укрытую в тени разлапистого дуба, юноша и девушка, посоветовавшись, решили сделать её своим пристанищем на вечер и ночь.

Заметно было, что этот лужок не впервые используется путниками для отдыха — в его середине темнело старое кострище, обложенное камнями, кустарник на пути к близлежащему ручью был давно и тщательно вырублен, а лежащая рядом со следом былых костров валежина блестела, отполированная не хуже иных трактирных лавок. Шэчи натаскал хвороста и разжег огонь, Ваньцин, прихватив котелок, сходила к ручью, и вскоре, над огнем медленно закипал походный суп. Молодая пара, устроившись на завалинке, коротала время в ожидании готовности своего ужина неспешным разговором. Му Ваньцин, выслушав рассказ мужа о его обучении музыке, спросила Шэчи об искусстве, что нравилось ему больше других, и тот оседлал любимого конька, увлеченно живописуя девушке тонкости каллиграфии.

— Я, конечно, не ровня Чжан Богао, или Янь Цинчэню[1], но скажу без ложной скромности, жена моя — с четырьмя сокровищами ученого я знаком не понаслышке, — воодушевленно рассказывал он. — Ты знаешь, что существует великое множество способов написания каждого из знаков? В символах, что начертаны на сохранившихся с древних времён ценностях, можно разглядеть первоначальные значения иероглифов — птиц, зверей, человеческие лица, выражающие то или иное чувство, и многое другое. В письменности, что использовали позже — например, при династии Цинь, — все ещё видны подобия этих несложных картинок, но, несмотря на причудливые извивы их линий, тогдашние письменные знаки заметно отдалились от простых рисунков. Сегодняшнее официальное письмо, на котором императорский двор обязывает чиновников вести дела, требует от пишущего много меньше усилий, чем в былые времена — в нем используется всего несколько видов кистевых мазков. Чиновникам больше не нужно рисовать каждый знак, словно художник — картину: достаточно иметь твердую руку и хорошую память. При Небесной Императрице, официальное письмо попытались упростить ещё больше, но слишком уж много недовольных оставило ее правление, — он с улыбкой развел руками. — Даже нужные и полезные новшества, введённые ею, были старательно забыты.

— Если письменность развивается от сложного к простому, с чего это каждый второй школяр задирает нос, кичась своими знаниями? — задумчиво спросила Ваньцин. — Я могу написать не так уж много знаков — где-то полтысячи. Мне хватает их для повседневных нужд. Есть ли смысл в изучении многих тысяч иероглифов, и составлении новых, если использовать их удастся едва ли раз в жизни?

— Трудно, если не невозможно, заниматься чем-то всю жизнь, и не любить свое занятие хоть немного, — подумав, ответил юноша. — Правители упрощают письмо, стремясь облегчить работу чиновников, а те отказываются от простоты в угоду красоте, превращая работу в искусство. Например, в свитках, написанных стилем бегущей руки[2], один и тот же знак может выглядеть совершенно по-разному — вдохновение, ведущее руку и кисть, зачастую не знает преград в виде формального способа начертания.

— Как же тогда их читать? — непонимающе спросила девушка.

— Ну, необходимо проникнуться духом работы, и понять образ мыслей написавшего ее, — обстоятельно ответил Инь Шэчи. — Хотя, — он заговорщически понизил голос, — лучше, всё-таки, заранее узнать, что в ней написано, — Му Ваньцин весело рассмеялась на эту откровенность. Шэчи также не сдержал улыбки.

— Так-то ты выполняешь дочерний долг, ученица? — прервал их беседу сердитый женский голос. — Развлекаешься пустыми школярскими побасенками незнакомого юнца?

— Молодая пара немедленно обернулась к новоприбывшей, что вмешалась в их разговор столь недовольными словами. Та, черноволосая женщина среднего возраста, стояла на краю поляны, держа в поводу рослого каурого коня. Ее тонкие брови раздражённо хмурились, пальцы левой руки, обтянутые перчаткой, недовольно постукивали по рукоятке короткого меча, заткнутого за пояс, а темных цветов одежда, покрытая дорожной пылью, удобно облегала ее стройное и сильное тело. На правом предплечье незнакомки покоился кожаный наруч с прикрепленными к нему медными трубками.

Нежданная гостья

— Учитель! — Му Ваньцин с виноватым видом вскочила на ноги, и поспешно поклонилась. — Мы искали вас… — она смешалась ещё сильнее под суровым взглядом женщины. — Я… вы правы, эта недостойная ученица забыла о дочерней почтительности. Простите меня, — она замерла, склонив голову.

— Кто этот мальчишка рядом с тобой? — недовольно поинтересовалась Цинь Хунмянь. — Почему ты путешествуешь вместе с мужчиной, да ещё и ведёшь себя с ним так неприлично? Ты совсем забыла мои наставления, негодная девчонка?

— Я… это… его зовут Шэчи, то есть, Инь Шэчи, он… — залепетала Ваньцин, вконец смутившаяся от строгих слов учителя. Шэчи положил руку на ее плечо, и девушка с облегченным видом умолкла.

— Приветствую вас, уважаемая госпожа Цинь, — церемонно заговорил он, коротко поклонившись. Он не испытывал ни страха, ни смущения перед этой суровой женщиной — ее сердитость была понятной и ожидаемой. Цинь Хунмянь, как он и предполагал, была взволнована долгим отсутствием ученицы, и опасалась, что незнакомый парень, столь вольно ведущий себя с ее приемной дочерью, замыслил дурное. Шэчи твердо намеревался развеять все сомнения этой строгой дамы самым лучшим способом — искренностью.

— Я — Инь Шэчи, третий ученик второго поколения секты Сяояо, — представился он. — Встретив юную госпожу Му на реках и озёрах, я понял, что не смогу жить без неё. К моей великой радости, Ваньцин согласилась выйти за меня замуж. С того счастливого дня, мы не расстаемся, — под впечатлением от приятного воспоминания, он невольно бросил на девушку нежный взгляд. Та, подняв голову, ответила ему смущенной улыбкой. Цинь Хунмянь с подозрением следила за их переглядываниями.

— Это ведь ты утащил мою ученицу так далеко на север, негодный юнец? — сухо спросила она. Несмотря на нелестные слова, раздражения в ее голосе порядком поубавилось. — Я прослышала, что она приняла участие в большом сражении под стенами крепости Яньмыньгуань, и немедленно двинулась туда. Сейчас же отвечай, зачем ты подверг Ваньцин смертельной опасности?

— Мы разделили эту опасность на двоих, и сделаем это снова, случись врагу вторгнуться на земли великой Сун, — с жаром возразил Шэчи. Он понимал, что его слова вряд ли умерят волнение приемной матери его жены, но ничего не мог с собой поделать. — Сражаться с иноземными захватчиками — долг каждого жителя Поднебесной. Для тех же, кто силен и искусен с оружием, и вовсе было бы трусостью прятаться за спины вчерашних землепашцев и ремесленников, что едва научились держать щит и копьё. Встретив вторжение киданей плечом к плечу с другими славными героями, Ваньцин и я подверглись опасности много меньшей, нежели простые ополченцы, что вынуждены были бы лить свою кровь и умирать, не будь нас там.

— Меня не было в бою при Яньмыньгуане, — медленно и с расстановкой произнесла Цинь Хунмянь. — Значит, по-твоему, я — жалкая трусиха, спрятавшаяся за спины ополченцев?

— Простите, если мои неуклюжие слова показались вам оскорбительными, — ответил Инь Шэчи. Его извиняющийся тон резко разнился с гордо поднятой головой юноши, и его открытым взглядом, смело встретившим внимательный взор женщины. — Я — всего лишь глупый юнец, не умеющий складно говорить, и мало что повидавший за свою короткую жизнь. Я ни за что не посмел бы осуждать уважаемую старшую, что вырастила и воспитала мою любимую жену. Но от принятого мною решения защитить земли Сун я не откажусь — оно было достойным и верным. Если вы хотите покарать Ваньцин за то, что она последовала за мной на смертный бой, я приму на себя ее наказание.

— Ты не выглядишь простолюдином, — лицо Цинь Хунмянь чуть разгладилось, и раздражение почти исчезло с него. Теперь, она смотрела на юношу больше с задумчивостью, чем с недоверием. — Твоя речь — гладкая и бойкая, пусть ты и скромничаешь на этот счёт, — она улыбнулась с толикой насмешки. — Твоя одежда потрепана долгой дорогой, но, без сомнений, стоит больших денег. Ты — юноша из богатой семьи, не так ли? Как получилось, что ты называешь женой мою ученицу, а не какую-нибудь юную наследницу знатного семейства, с которой был сговорен во младенчестве? Отвечай правдиво и искренне, — в ее голосе вновь прорезалось подозрение. — И знай, даже боги не уберегут тебя, если ты обманывал Ваньцин, желая вернуться к другой женщине.

— Для меня нет в мире женщин, кроме моей жены, — Шэчи окончательно расслабился, улыбаясь в ответ на острый взгляд Цинь Хунмянь. — Что до давних брачных договоров, вы правы — родители просватали за меня дочь Чжэн Вэньмина, дэнчжоуского цы-ши, шестнадцать лет назад. Мне довелось познакомиться с юной госпожой Чжэн Фэньхуа в день моего тринадцатилетия, и она несказанно поразила меня своей внешностью. Помнишь мой рассказ о бородавке размером с нос, Ваньцин? — повернулся он к жене. — Он — вовсе не выдумка, — девушка ответила недоверчивым взглядом.

— Характер юной госпожи Чжэн также безмерно впечатлил меня, — весело продолжил Шэчи. — В моем присутствии, она избила служанку за недостаточно низкий поклон. К счастью, мои родители искренне любят меня, и уважают мое мнение. Я убедил их, что брак с дочерью господина Чжэна принесет мне десятилетия несчастий, ссор, и неизбежных измен. На следующий день, во время совместного с семьёй Чжэн посещения храма, с нами побеседовал его священник, знаменитый даос Хуан Сюань. Этот почтенный мудрец, уважаемый всеми жителями моего родного Ваньчэна, был очень взволнован новостями о скором брачном союзе между фамилиями Инь и Чжэн. Взволнован настолько, что прилюдно предсказал обеим семьям великое множество бед, если помолвка не будет расторгнута. Сановнику Чжэну, как и моим родителям, не оставалось ничего другого, как послушаться его.

— И много ли даос взял за свое предсказание? — поинтересовалась окончательно оттаявшая Цинь Хунмянь.

— Двадцать лян золота, — ответил Инь Шэчи, понизив голос. — Но, как сказал тогда мой отец, счастье близких людей стоит и большего.

— Давным-давно, родители задумали отдать меня в наложницы наследнику знатной семьи, — задумчиво поделилась Цинь Хунмянь. — Богатство было единственным достоинством того молодого господина — старше меня на двадцать лет, и тучный, словно боров, он был известен своими похождениями в весёлых домах, и любовью к вину. Я сбежала, — она слегка улыбнулась своим воспоминаниям. — Сын в семье — радость и счастье, дочь — бремя и докука. Особенно, третья дочь. Моя жизнь вне отчего дома не была ни лёгкой, ни веселой, но, избавив родителей от забот о третьей дочери, я подарила им и себе немного свободы, — она на мгновение замолчала, отрешённо глядя в сторону.

— Ты кажешься мне искренним, Шэчи, — продолжила она, вновь устремив на юношу внимательный взгляд. — Поклянись, что будешь верен Ваньцин, и никогда не посмотришь на другую женщину.

— Если я нарушу верность моей любимой жене, пусть молния с небес поразит меня на том же месте! — торжественно произнес юноша, приложив руку к сердцу. — Если же вам, матушка… простите, госпожа Цинь, — поспешно поправился он. Женщина не ответила — лишь взгляд ее стал еще более задумчивым.

— Если вам захочется самой наказать меня, не дожидаясь небесной кары, клянусь — за супружескую неверность, я приму любое число ударов вашего клинка, — уверенно закончил он.

— Ты не должен называть меня матушкой, Шэчи — я всего лишь учитель Ваньцин, — отрешённо промолвила Цинь Хунмянь. — Что ж, быть посему. Время покажет, насколько верным было решение моей ученицы связать с тобой жизнь. Вы готовите пищу? — она указала на кипящий котелок над огнем. — Ешь поскорее, Ваньцин. Мы выступаем сразу же, как ты насытишься. Месть моим врагам и так ждала слишком долго. Дао Байфэн и Жуань Синчжу — в Да Ли, и путь до них неблизок, — задумчиво протянула она, глядя на то, как Шэчи с женой разливают суп по мискам. — Госпожа Ван настороже после нашего неудачного нападения. А вот мерзавка Кан Минь живёт совсем рядом, близ Сянъяна. К ней мы и направимся.

— Кан Минь? — удивилась Му Ваньцин, подняв взгляд от тарелки. — Она мертва. Глупая распутница попыталась отравить меня, чтобы отобрать моего мужа, и получила по заслугам, — в ее голосе зазвучали отголоски гордости.

— Молодец, ученица, — довольно улыбнулась женщина. — Само небо направило твою руку, сразившую эту гнусную тварь. Что ж, тогда наш путь лежит в Да Ли.

— Шэчи, — Му Ваньцин отложила опустевшую миску, и придвинулась поближе к юноше. Дождавшись, пока он проглотит последнюю ложку, девушка взяла его за плечи, и крепко сжала их, глядя на мужа с виноватым видом. — Я не могу отказаться от долга ученицы, даже ради тебя. Я последую за учителем, и помогу ей свершить месть. Клянусь, как только мы покончим с ее врагами, я вновь разыщу тебя, и никогда больше не покину, где бы ты ни был, и куда бы ни направился.

— Конечно, — безмятежно отозвался Инь Шэчи, обнимая девушку за талию. — Только я не понимаю, с чего бы тебе разыскивать меня — ведь я буду рядом. Или ты думала, я оставлю мою любимую жену наедине с врагами ее учителя? — он прищурился с добродушной насмешкой во взгляде. — Да ни за что. Какая бы опасность ни грозила тебе, мы встретим ее вместе, — Му Ваньцин счастливо улыбнулась, и, сморгнув влагу из глаз, прижалась к юноше, крепко обнимая его.

— Возможно, ваша встреча все же была удачной, — задумчиво отметила Цинь Хунмянь. — Собирайтесь. Не будем терять время.

Путь в Юньнань мог бы стать даже более выматывающим, чем стремительный переход Шэчи и Ваньцин из Хубэя в Шэньси — Цинь Хунмянь не жалела ни ученицу с ее мужем, ни их лошадей. Лишь одно умеряло ее пыл — конь этой суровой женщины хоть и был хорош, но все же уступал Черной Розе и Зимнему Ветру. Тем не менее, троица путешественников проводила в седле большую часть светлого времени, делая всего две остановки в день — на полуденный привал и ночёвку.

Му Ваньцин стоически терпела целеустремленность своего учителя, не показывая недовольства. Шэчи же, как ни странно, быстро приноровился к этой выматывающей скачке, и даже находил ее необычным опытом. Лишь одно всерьез раздражало юношу в их походе — вынужденное отсутствие близости с женой. Он подозревал, что даже поцелуй с любимой в присутствии ее строгой приемной матери вызовет недовольство последней. Искать уединения на их коротких стоянках не получалось — полуденные дневки были недолги, и полны дорожных забот, давая отдых лошадям, но не людям. Вечерами же, Му Ваньцин без сил падала на походную постель, сжимала мужа в объятиях, и мгновенно засыпала.

Это невольное целомудрие все сильнее действовало Инь Шэчи на нервы, и когда их суровая предводительница расщедрилась на целый день отдыха, ознаменовавший въезд троицы в пределы Сюйхэня — одного из приграничных городов царства Да Ли, — юноша вздохнул с облегчением. Стоило им доехать до гостиницы, он, не особо скрываясь, снял жену с седла, и унес в заказанную им комнату. Ваньцин, не меньше него истосковавшаяся по близости, успела подарить мужу несколько жарких поцелуев, прежде чем сдалась под напором усталости, и уснула. Шэчи осторожно снял с девушки верхнюю одежду и сапожки, устроил ее на кровати поудобнее, и, улегшись рядом, провалился в глубокий сон.

Утро началось для Инь Шэчи с приступа щекотки — нечто, скользящее по его щеке и забравшееся в нос, решило во что бы то ни стало разбудить юношу весьма раздражающим образом. Разлепив заспанные глаза, он обнаружил источник побудки — волосы Му Ваньцин, обсидиановой волной ниспадающие на его лицо. Жена склонилась над ним с сонной решимостью во взгляде; лучи утреннего солнца ярким нимбом запутались в ее причёске, а пальцы девушки перебирали край одеяла, укрывающего Шэчи.

— Прекраснейшая из богинь сошла с облаков к этому жалкому смертному, — прошептал он, мечтательно жмурясь. — Иди ко мне, — Ваньцин довольно улыбнулась, и наклонилась ниже.

Когда юноша и девушка, довольные и разомлевшие, рука об руку спустились на первый этаж гостиницы, их встретил тяжёлый взгляд Цинь Хунмянь. Учитель Ваньцин сидела за столом, накрытым на троих; стоящие перед ней рис, мясо, и овощи заметно остыли. Му Ваньцин неподдельно смутилась под суровым взором приемной матери, и неловко высвободила ладошку из руки Инь Шэчи. Тот лишь добродушно улыбнулся.

— Вы ещё не совершили положенных ритуалов, — ровно произнесла женщина, когда молодая пара присоединилась к ней за столом. — Ваше поведение не очень прилично.

— Я готов хоть сейчас отправиться в Ваньчэн, к родителям, и договориться о благоприятном дне для свадьбы, — безмятежно ответил Шэчи. Ничто не могло поколебать его расслабленное спокойствие этим утром. — Если мы выступим сегодня, то доберёмся менее чем за неделю.

— Ваньчэн — это ведь в Хэнани? — спокойным тоном поинтересовалась Цинь Хунмянь.

— Ее юго-западная окраина, — ответил юноша, пробуя остывший чай. Его вкус оказался ничуть не менее приятным, чем у горячего, а вот холодный, слипшийся рис, как и застывший жир на мясе, вовсе не пробуждали аппетита у привыкшего вкусно поесть юноши. — Давайте сменим наши замерзшие и печальные блюда. Эй, подавальщик! — он вынул из кошелька кусочек серебра, и постучал им по столу. Один из прислужников поспешно подбежал, и склонился в уважительном поклоне.

— Убери-ка все это, и принеси нам горячего, — повелительно высказался Шэчи, и небрежно бросил серебром в сторону трактирного служки. Тот ловко поймал деньги, и, заверив, юношу, что свежая перемена блюд подоспеет совсем скоро, принялся очищать стол от мисок и тарелок.

— Отсюда, мы направимся в город Да Ли, во дворец Принца Юга, — с отрешенным видом произнесла Цинь Хунмянь, когда слуга удалился, нагруженный отвергнутой едой. — Он говорил, что Дао Байфэн — в монастыре, но мог и соврать, негодный обманщик, — разглядывая что-то за открытым окном, женщина рассеянно протянула:

— Заодно, увижу его ещё разок…

— Кого? — серьезным тоном поинтересовался Инь Шэчи. — Наследного принца Да Ли? — учитель Ваньцин, озадаченно моргнув, бросила на юношу непонимающий взгляд, словно забыв, кто это, и как он здесь оказался. Впрочем, ее растерянность быстро сменилась холодным спокойствием.

— Я благодарна тебе за помощь с моей местью, Шэчи, — бесстрастно промолвила она. — Но тебе незачем знать о ней что-то, кроме имен моих врагов. Когда три упомянутые мной женщины умрут, я смогу вновь уйти на покой, и даже, — она добродушно усмехнулась, — найти время на поездку в юго-западную Хэнань, чтобы познакомиться с родней мужа моей ученицы.

— С одной стороны, мама с папой будут рады, что их сын решил остепениться, — медленно проговорил Инь Шэчи. Слова Цинь Хунмянь побудили юношу задуматься о неизбежной встрече его спутницы жизни с родителями. — С другой… как бы матушка снова не всыпала мне розог за то, что я сбежал из дома, — в ответ на эту откровенность, Му Ваньцин невольно прыснула, прикрывая рот ладошкой.

В это время, прибыл подавальщик с полным подносом, и принялся споро расставлять на столе миски и плошки, наполненные исходящими паром кушаньями. Все принялись за еду, и когда тарелки были очищены, а желудки — наполнены, Цинь Хунмянь приказала собираться в дорогу. Она намеревалась покрыть расстояние от Сюйхэня до столицы царства менее чем за день, что было вполне возможным — Да Ли не было крупным государством, занимая лишь часть Юньнани. Собрав пожитки, троица неспешно выступила в путь, ведя лошадей в поводу — в Да Ли, как и в империи Сун, ездить верхом по городским улицам разрешалось очень немногим, не являющимся стражей и чиновниками.

Инь Шэчи, из-за вчерашней усталости толком не разглядевший ничего из красот Сюйхэня, увлеченно рассматривал все окружающее. Городские постройки во многом походили на своих собратьев из Поднебесной — те же черепичные крыши с загнутыми вверх краями, деревянные стены, и оклеенные бумагой ставни; дома побогаче могли похвастаться фигурной черепицей в виде драконов и цилиней, и резьбой на стенах. Лавки, жилища, и присутственные места Сюйхэня резко отличались от сунских лишь одним — нарядным видом ярко окрашенных стен. Далиские строители даже на домики простых горожан не пожалели разноцветных красок.

Местные жители также не выглядели чужестранцами для Инь Шэчи, и вполне могли сойти за уроженцев южных провинций — загорелые крестьяне в рубахах из некрашенного хлопка, богачи и купцы в шелках и украшениях, и скромно прикрывающиеся веерами дамы, чьи лица виделись в окнах паланкинов. Далиские чиновники выделялись вычурностью своих служебных одеяний, с нашитыми на халаты тканевыми украшательствами, и золочёными головными уборами, что мало походило на сунские сановнические одежды — простые и строгие, по большести черных и темно-красных цветов.

На улицах Сюйхэня, по полуденному времени заполненных спешащими по своим делам горожанами, встречались и путешественники из дальних стран. Инь Шэчи обратил внимание жены на модницу из народа мяо, всю увешанную бусами, подвесками, и браслетами, и поинтересовался мнением Ваньцин о столь блистательном наряде. Та, сверкнув лукавой улыбкой, выразила сомнение в надёжности доспеха из мягких металлов и полудрагоценных камней. Несмотря на шутливую отповедь, девушка заметно заинтересовалась сверкающим и позвякивающим ювелирным изобилием чужестранки — Шэчи отметил задумчивый взгляд жены, обращённый на разбрасывающее солнечные зайчики облачение путешественницы. Запомнив этот интерес, он остановился у ближайшего лотка с женскими украшениями.

— Взгяни-ка, жена моя, — окликнул он ушедшую вперед Ваньцин. Та обернулась, и, заинтересовавшись, подошла. Ее брови приподнялись, а карие глаза заблестели, отражая сияние золота, драгоценных камней, и прочего ювелирного богатства.

— Выбирай, — с улыбкой предложил ей Шэчи. — Я до сих пор не купил моей любимой жене даже завалящей брошки. Это необходимо исправить, и как можно скорее.

— Я… ну… это вовсе не вещи первой необходимости, — неубедительно запротестовала девушка, не отрывая глаз от прилавка. — Я не хотела бы вводить тебя в ненужные траты, — добавила она напевным голосом. Ее взгляд прикипел к одной из наиболее красивых, и при этом дорого выглядящих вещиц — изящной работы золотой заколке, украшенной рубинами. Шэчи добродушно усмехнулся на эту вымученную бережливость жены.

— Сколько за эту заколку? — безразлично спросил он у продавца, снимая украшение с прилавка.

— Лян золота, и пять — серебра, молодой господин, — угодливым тоном ответил владелец лотка. — У вас наметанный глаз — это одна из работ величайшего…

— Мне плевать, — скучным тоном оборвал его Инь Шэчи. — Она нравится моей жене, и я ее покупаю, — он выудил из кошелька горсть золотых и серебряных слиточков, хлопнул их на прилавок, и повернулся к застывшей подруге.

На лице Ваньцин, стеснение боролось с искренней жаждой обладать понравившейся вещицей. Белые зубы девушки слегка покусывали ее нижнюю губу, ноздри трепетали, а на щеках проступил румянец, но она все так же не произнесла ни звука. Юноша подступил ближе, и бережно ослабил завязки ее головного убора. Сняв его и вложив в руку Ваньцин, он осторожно извлек из тугого узла ее прически старую заколку — простенькую, из лакированного дерева, — и, не позволяя волосам рассыпаться ониксово-черным водопадом, ловко сколол их обратно с помощью обновки.

— Вот так-то намного лучше, — довольно заметил он. — Красный и золотой замечательно подходят к твоим глазам, моя милая жена.

— Это очень дорогой подарок, Шэчи, — сконфуженно ответила та. — Тебе не стоило… — она замолчала, неловко вертя в пальцах полумесяц своей шляпки.

— Все золото и жемчуг мира для меня не ценнее одной твоей улыбки, — серьезно ответил Инь Шэчи. — И думать забудь о мелочи, что я заплатил за эту вещь — подобная чепуха не стоит не то, что волнений, но даже внимания. Или тебе не по душе мой подарок? — притворно нахмурился он. — Ты ведь так и не поблагодарила меня за него.

Девушка быстрыми движениями развязала вуаль, позволяя ей повиснуть на плече, и подступила вплотную к Шэчи, в который раз восхищенно залюбовавшемуся ее прекрасным ликом. Глаза Ваньцин вновь блестели, на сей раз — искренним довольством, а так и не ушедший со щек румянец и легкая улыбка делали ее лицо цветущим, словно едва распустившаяся роза. Крепко обняв юношу, она прошептала ему на ухо:

— Спасибо, любимый муж.

Чуть отстранившись, она приникла к его губам в нежном поцелуе. Шэчи зажмурился от удовольствия, отвечая на ласки любимой, и нежась в ее объятиях, но его наслаждение не продлилось дольше краткого мига, прерванное раздраженным женским голосом.

— Не намиловались утром, бесстыдники? — сварливо воскликнула Цинь Хунмянь. — Что же вы не вышли с этим на городскую площадь, где ещё больше глазеющих зевак? Немедленно за мной, ты, несносная девчонка, и ты, похотливый юнец! Хватит тратить время на пустяки! Или вы хотите провозиться здесь до поздней ночи?

Закончив свою сердитую речь, женщина развернулась, и зашагала прочь. Смущенная Му Ваньцин прошептала мужу еще одну короткую благодарность, и, поспешно чмокнув его в губы, заспешила следом за учителем, на ходу повязывая ленту своего головного убора, и пристраивая обратно вуаль. Инь Шэчи, мечтательно улыбаясь, двинулся за женщинами, размышляя о том, насколько же задался сегодняшний день.

Выйдя из южных ворот Сюйхэня, они пустили коней во весь опор, поняв столбы сухой дорожной пыли, и вскоре подъезжали к окраинам города Да Ли. Дворец Принца Юга располагался в живописном месте — близ кристально-чисто озера, окружённого плакучими ивами, и поодаль от городских построек. Пышные сады окружали дворец, пестрея разноцветьем клумб, и ухоженной зеленью деревьев и кустарников. Само здание, хоть и не могло похвастаться большими размерами, выглядело не менее пышно, чем особняки высокопоставленных сунских вельмож — трехэтажное, выкрашенное в светло-синий, золотой, и красный цвета, оно производило впечатление изящной работой мастеров-строителей. Высокие колонны поддерживали черепичную крышу, серые камни стен были безупречно подогнаны друг ко другу, а золотые иероглифы хвалебных надписей, сияющие на прикрепленных к колоннам табличках, были заметны издалека.

Дворец Принца Юга

Цинь Хунмянь со спутниками без труда уклонились от солдат, патрулирующих усадьбу принца — техники шагов, известные всем троим, делали преграды наподобие высоких деревянных стен и живых изгородей в рост человека не более, чем ступеньками. Благополучно проникнув во внутренний двор, троица вскоре наткнулась на мужчину и женщину средних лет, сидящих на скамеечке в обнимку и влюбленно воркующих. Инь Шэчи, видя, как замерла на месте Цинь Хунмянь при виде беседующей парочки, предположил было, что видит перед собой упомянутую ранее Дао Байфэн. Как быстро выяснилось, он ошибся.

— … Посмотри на эти пионы, Баобао, — звучал бархатный голос мужчины. — Их лепестки нежнее и слаще многих изысканных лакомств, но и они не сравнятся с нежностью и сладостью твоих губ, — придвинувшись ближе, он потянулся к женщине.

— Оставь, Чжэнчунь, — неуверенно ответила та. Она сопротивлялась поползновениям своего дружка, но без особого пыла. — Что, если нас увидят?

— Нас некому здесь видеть, любовь моя, — ласково ответил мужчина. — Слуг я отослал, а стражники ходят ближе к стенам. Мое сердце тянется к тебе, Баобао, словно эти пионы — к солнцу, неужто ты не подаришь ему хоть немного тепла?

Инь Шэчи восхищенно покачал головой, помимо воли преисполнившись уважения к этому краснобаю и дамскому угоднику. Он с интересом прислушался к разговору, не собираясь упускать возможность поучиться новому у знатока своего дела, но беседу наследного принца Да Ли с его подругой быстро прервали.

— Гань Баобао! — в голосе Цинь Хунмянь оружейной сталью звенела ярость. Обнимающаяся парочка повернулась на этот вопль, с одинаковыми удивлением и растерянностью во взглядах. Женщина, узнав говорившую, смущенно опустила глаза, мужчина же, напротив, улыбнулся с радостным узнаванием.

— Не ты ли называла меня сестрой по оружию? — продолжала, тем времнем, разоряться новоприбывшая. — Не ты ли сговаривалась со мной отомстить за все наши обиды? Как ты могла забыть свои клятвы и обещания⁈ Как ты можешь ласкать и обнимать этого… этого… — возмущение окончательно встало учителю Му Ваньцин поперек горла, чем воспользовалась ее собеседница.

— Н-не нужно укорять меня за то, чего втайне жаждешь сама, и побольше моего! — со смущенной решительностью ответила она. — Скажешь, ты пришла сюда не затем, чтобы увидеть Чжэнчуня?

— Я здесь, чтобы утолить мою жажду мести! — отрубила справившаяся с собой Цинь Хунмянь. Ее сердито сузившиеся глаза метали молнии, но румянец, предательски выступивший на бледных щеках женщины, выдавал ее истинные чувства. — А вовсе не для того, чтобы позволять этому обманщику вновь сбивать меня с толку лживыми речами! Как думаешь, сколько дней пройдет, прежде чем ты надоешь ему, и он сбежит к другой — два, три?

— Он вовсе не собирается бежать из собственного дома, — запротестовала Гань Баобао. — Чжэнчунь не уйдет от меня, и от своей дочери…

— Ах, дочери⁈ — воскликнула взбешенная Цинь Хунмянь. — Так вот чем он воспользовался, чтобы вновь вертеть тобой, словно скудоумной малолеткой! Я не узнаю тебя — ты словно потеряла и память, и разум! Стоило этому распутнику прикинуться любящим отцом, как ты забыла обо всех причиненных им бедах! Клянусь, я считала тебя много умнее!

— Не тебе, цепляющейся за обиды, словно взбалмошный подросток, говорить о моем уме! — завелась Гань Баобао. Она легко поднялась со скамьи, высвободившись из объятий Дуань Чжэнчуня, и встала напротив своей рассерженной сестры по оружию. Женщина оказалась вооружена: ее руки сжимали меч в позолоченных ножнах. В этой судорожной хватке не было угрозы — скорее, невольное следование привычке.

— Да, я решила оставить прошлое в прошлом ради действительно важного — моего ребенка! — возмущенно продолжила она. — Да, это решение оказалось верным, и приносит мне радость каждый день! Не тебе, вздорной, неумной завистнице, упрекать меня!

— Завистнице, значит, — процедила Цинь Хунмянь. — Вижу, сестрица, ты взяла на свою прогулку меч. Позволь, я проверю, не забыла ли ты, как вынимать его из ножен, занятая упражнениями с другого вида мечом и ножнами…

Едва договорив свою оскорбительную просьбу, она вскинула руку, и стреломет на ее предплечье выплюнул, один за другим, сразу несколько снарядов. Гань Баобао ловко крутанула оружием, сбивая в сторону их полет, и резко выбросила вперед руку с мечом. Ножны сорвались с ее клинка золоченым снарядом, целя в лицо Цинь Хунмянь, и та, спеша навстречу удачливой сопернице, едва сумела уклониться, изогнув корпус. Женщины сошлись двумя разъяренными демоницами, снова и снова обмениваясь молниеносными атаками. Их клинки звенели, словно струны лютни в быстром переборе, сталкиваясь в попытках уязвить противницу.

Заметно было, что навыки обоих поединщиц близки по уровню, и, кроме того, каждая из женщин была знакома со стилем противницы. Их схватка, нешуточно яростная, напоминала из-за этого тренировочный бой — короткие клинки Хунмянь неизменно перехватывали выпады длинного меча Баобао, а тот столь же уверенно встречал атакующие броски соперницы, не давая женщине сблизиться для решительного натиска. Воительницы не сражались молча, то и дело осыпая друг дружку оскорблениями, и свирепея от этого ещё больше.

Му Ваньцин дернулась было на подмогу учителю, и Шэчи поспешно удержал ее за плечо. Он отрицательно покачал головой в ответ на возмущенный взгляд жены, и прошептал ей:

— Не стоит вставать между этими двумя ревнивицами. Пусть сначала как следует выпустят пар. Могу побиться об заклад на что хочешь — вволю подравшись и поругавшись, они помирятся.

— Ревнивицами? — недоуменно спросила девушка. — Я думала, учитель зла на эту Гань из-за нарушения сестринских клятв.

— Она зла, потому что Гань Баобао первой успела в объятия их возлюбленного, — засмеялся Инь Шэчи. — Того самого Дуаня, которого твой учитель никак не может забыть. Вот он, перед тобой, — он кивнул в сторону ошарашенно замершего мужчины.

Будто бы в ответ на слова юноши, тот очнулся от ступора, и подхватился со скамьи. С сожалением и недовольством оглядев дерущихся женщин, он принял было боевую стойку, собираясь вмешаться в их сражение, но тут же опустил руки с тяжёлым вздохом.

— Хунмянь! Баобао! — просящим тоном воскликнул он. — Прошу вас, не нужно! Вы обе дороги мне, и любой вред, нанесенный каждой из вас, кровавой раной уязвит мое сердце. Остановитесь, молю вас! Не лучше ли будет пройти внутрь, и вспомнить былое за дружеской беседой и чашей вина? У меня найдется и твое любимое «цзимо», Хунмянь, и сливовое вино для тебя, Баобао, — женщины, в очередной раз скрестив клинки, остановились, и опустили оружие, но их взгляды, обращённые на наследного принца, не обещали тому ничего хорошего.

— Он либо совершил смертельную ошибку, либо хитрее, чем кажется, — прошептал Шэчи жене. Та глазела на разворачивающееся перед ней действо с искренним непониманием.

— Стоило другой женщине мелькнуть у тебя перед глазами, как ты тотчас же принимаешься обхаживать ее, — медленно проговорила Гань Баобао. — И, вместо того, чтобы защитить меня, мать своей дочери, приглашаешь другую в свой дом. Я и вправду поглупела на старости лет, думая, что в тебе осталось хоть сколько-то верности.

— Ты что, думал, стоит лишь поманить меня пальцем, и я покорно прибегу к тебе, словно безмозглая собачонка? — добавила Цинь Хунмянь. — Давай объясним господину Дуаню всю его неправоту, сестрица, — обратилась она к недавней противнице. Та согласно кивнула, и женщины дружно набросились на далиского принца. Тот едва успел уклониться от хищно свистнувших клинков.

— Я и… вправду заслужил… всю вашу ярость, — пропыхтел Дуань Чжэнчунь с трудом избегая непрерывных атак былых любовниц. Цинь Хунмянь, наседающая на него в ближнем бою, словно обратилась шестируким Ночжой, столь быстро мелькали в воздухе ее парные клинки. Гань Баобао поддерживала соратницу точными уколами издали, один из которых едва не достал лицо принца, сбив с плеча его халата тканое украшение. — Я виноват перед вами обеими…

— Еще как виноват, — согласилась Баобао, крутя мечом быстрые петли, и тесня мужчину на острия клинков недавней соперницы. Та свела лезвия мечей вместе подобно ножницам, и рубанула навстречу принцу, выбросив клинки вперед и в стороны. Дуань Чжэнчунь ушел от этой слаженной атаки диким прыжком, вознесшим его на крону ближайшего дерева; пола его халата обзавелась широкой прорехой — длинный обрезок тонкого шелка, начисто состриженный ударом парных мечей, медленно струился вниз, паря по воздуху.

— Ты даже не представляешь, как много горя принесли нам твои распутство и непостоянство, — поддержала сестру по оружию Цинь Хунмянь. — Сейчас же спускайся, и прими с десяток ударов мечом за нанесенные нам обиды, — Гань Баобао согласно кивнула, гневно нахмурившись.

— Я спущусь, и приму ваше наказание, — покорно отозвался принц. — Но прежде, чем я это сделаю, я хочу, чтобы вы знали: для меня нет в мире женщин дороже, чем вы. Я равно люблю вас обеих, и все эти годы нашей разлуки, мое сердце тосковало по вам, обливаясь кровавыми слезами. Расставание с вами — ненамного лучше смерти, и я без колебаний приму ее сегодня, если такова ваша воля, — он легко спрыгнул со своего дерева, и встал перед женщинами, бесстрашно глядя им в глаза. Гань Баобао шагнула было к нему, решительно занося меч, но замерла на полушаге — на ее пути встала Цинь Хунмянь.

— Постой, сестрица, — тихо заговорила она. — Ты же не собираешься всерьез вредить Чжэнчуню?

— Н-нет, — опустив меч, смущённо протянула та. — Пары шлепков плашмя было бы достаточно. Я не смогу ранить отца моей дочери, хоть он и заслужил хорошую трепку.

— Он не соврал мне ни единым словом в тот день, в Долине Ваньцзе, — горячо продолжила Цинь Хунмянь. — Лгал ли он тебе за то время, что вы провели вместе? — ее собеседница с озадаченным видом покачала головой.

— Он сказал «равно», сестрица, — продолжала учитель Му Ваньцин. — Нам с тобой не впервой делить на двоих самые разные вещи, как приятные, так и тягостные. Что, если?..

Она не договорила, но Гань Баобао прекрасно поняла ее. Женщина вложила меч в ножны, и внимательно оглядела сестру по оружию, а затем — смиренно стоящего рядом Дуань Чжэнчуня. Сомнения на ее лице понемногу уступали дорогу обречённой решимости; наконец, она медленно кивнула. Далиский принц, видя этот кивок, не медлил ни мгновения: издав радостный возглас, он шагнул к обеим женщинам, и заключил их в объятия. Те какое-то время сверлили друг друга напряжёнными взглядами за его спиной, но вскоре сдались, и расслабленно обмякли в руках мужчины. На лицах дам проступили одинаковые смущённые улыбки.

— Ничего не понимаю, — растерянно пожаловалась мужу Ваньцин. — Можешь мне объяснить, что у них происходит, Шэчи?

— Достаточно обыденная вещь, — весело ответил тот. — В наши дни, и мелкий купчишка порой содержит наложницу-другую. Вот и Принц Юга только что обзавелся двумя. Ко всему, они искренне его любят, что в радость любому мужчине, — он с довольной улыбкой обозрел обнимающуюся троицу. — Сдается мне, мести и прочего кровопролития больше не будет. Как не будет и поездки в Хэнань, для знакомства с моими почтенными родителями — думаю, твой учитель будет занята еще долго, — он с намеком подмигнул жене. Та растерянно моргнула было, но тут же нарочито насупилась и пихнула юношу в плечо.

— Кто твои спутники, Хунмянь? — наконец, обратил на них внимание принц, наобнимавшийся с былыми подругами, что так необычно воссоединились с ним сегодня. — Представь мне этих юношу и девушку.

— Познакомься с нашей дочерью, Чжэнчунь, — ответила женщина, спокойно и безмятежно, словно говорила о погоде или видах на урожай, а не о тайне родства, скрываемой ей восемнадцать лет. — И с ее мужем. Ваньцин, подойди сюда, и поклонись отцу, — велела она.

— Нашей дочерью? Отцу⁈ — сдавленно воскликнула девушка, ошарашенно глядя на своего учителя округлившимися глазами.

— У тебя плохо со слухом, бесстыдница? — все так же бесстрастно вопросила Цинь Хунмянь. — Сейчас же приветствуй отца, как положено.

— Да, учитель, — покорно кивнула Ваньцин.

— «Матушка», — громко прошептал ей Шэчи, толкая жену под локоть.

— Да, матушка, — безропотно поправилась та, и, подойдя к далискому принцу, отвесила ему низкий поклон. Мужчина во все глаза смотрел на нежданное прибавление в семье, второе за весьма недолгий срок.

— Ну здравствуй, дочка, — искренняя радость во взгляде Дуань Чжэнчуня мешалась с виной и сожалением. — Ты уж прости своего недостойного отца, что совсем не заботился о тебе. Вижу, в мое отсутствие ты выросла настоящей красавицей, и даже нашла спутника жизни, — он оценивающе осмотрел Инь Шэчи. Тот ответил ему веселой улыбкой, указав взглядом на стоящих рядом с принцем женщин, и одобрительно покивав. Дуань Чжэнчунь подозрительно сощурился.

— Я — Инь Шэчи, наследник ваньчэнской ветви семейства Инь, и третий ученик второго поколения секты Сяояо, — представился юноша, подойдя ближе. — Не сердитесь на молчание моей жены, господин принц — сегодня, после восемнадцати лет сиротства, она нежданно обрела отца и мать, и немного взволнована этим, — выпрямившаяся Му Ваньцин коротко кивнула, подтверждая его слова. Глаза девушки блестели, то и дело смаргивая мелкие слезинки, а ее тонкие пальцы вцепились в подол халата, комкая красную ткань.

— Надо сказать, матушка, что-то такое я подозревал с самого начала, — добродушно усмехаясь, обратился юноша к своей, уже несомненной, теще. — Стоило мне услышать, что вы неотлучно пребывали при Ваньцин всю ее жизнь, меня сразу посетила мысль, что вы ей больше, чем учитель.

— Хватит уже, негодный мальчишка, — беззлобно бросила Цинь Хунмянь.

— Как скажете, матушка, — осклабился Шэчи. — Да, теперь-то уж вы точно не отвертитесь от этого поименования, — та лишь махнула рукой, обреченно усмехаясь.

— Я должен немедленно представить вас моему царственному брату! — решительно вмешался в их перебранку Дуань Чжэнчунь. — Он обязан узнать о новом прибавлении в семействе. А потом, Цин-эр, я познакомлю тебя с твоим братом, Юй-эром, и сестрой, Лин-эр. Вы все — примерно одного возраста… ведь вы с женой — одногодки, не так ли, Шэчи?

— Верно, — согласно кивнул тот. — Я старше Ваньцин всего на несколько месяцев.

— Вот и хорошо, — довольно кивнул принц. — Вам, молодежи, будет о чем поговорить, пока мы с Баобао и Хунмянь… обсуждаем дела, — он бросил на женщин влюбленный взгляд. Цинь Хунмянь состроила безразличную мину, чуть подпорченную густым румянцем, а Гань Баобао смущенно улыбнулась. — Пойдемте. Брат с женой очень кстати гостят у меня, — он махнул рукой приглашающим жестом, и направился в сторону дворца.

Примечания

[1] Знаменитые каллиграфы, жившие во времена династии Тан. Богао — второе имя Чжан Сюя, большого любителя вина и мастера стиля бегущей руки, автора «Записи о желудочных коликах». Цинчэнь — второе имя Янь Чжэньцина, военачальника и чиновника, изобретшего свой вариант официального письма-кайшу.

[2] Стиль бегущей руки — курсив, возведеный в абсолют. Стиль написания иероглифов, используемый, скорее, для артистического самовыражения, чем для передачи информации.