Восемь Драконов и Серебряная Змея

Глава 2 Рассказывающая, как неосмотрительный юнец вновь подвергся опасности, а побежденый дракон передал наследство

Инь Шэчи брел по узкой каменистой тропе, жевал рисовую булку, и рассеянно глазел по сторонам. Мелкие перистые облака неровными линиями расчертили небесную голубизну, ничуть не сдерживая теплых солнечных лучей, что щедро дарили свой свет покрытым зеленью горным склонам, скальным стенам высоких пиков, и соломенным крышам деревенек, лежащих в низинах. Воздух пах хвоей и влагой — недавний дождь, от которого Шэчи повезло уклониться, освежил Долину Тишины, сверкая капельками на стеблях травы и иглах сосен, и прибил к земле пыль утоптанной горной тропы.

Едва заметная дымка тумана, окружающего горные пики, и разлитая в воздухе бодрящая свежесть придавали окружающему пейзажу, и без того величественному, ореол сказочности, делая изумрудные склоны гор подобными нефритовым ступеням в небесные чертоги. В Дэнчжоу ходила легенда, что где-то в горах Лэйгу, ближе всего к небесам, обитает то ли мудрый даос-отшельник, то ли и вовсе ушедший от мира бессмертный, но Шэчи не верил этим сказкам — слишком уж обжиты и близки к стенам города были склоны местных гор.

Не городские сплетни и красоты природы занимали сейчас думы Инь Шэчи. Его мысли беспорядочно прыгали вспугнутыми зайцами, петляя от одной темы к другой, но неизменно возвращались к одному и тому же — его дальнейшей жизни.

Бытие наследника семейства Инь было давно и подробно распланировано. Юный Шэчи, получив отличное начальное образование, должен был изучать классические труды, готовясь к столичному экзамену на чиновничью должность. С блеском пройдя экзамен, он, благодаря знаниям и семейным связям, получил бы назначение в столицу, где трудился бы на благо великой империи Сун, не забывая при этом и о семье.

Ответвлений от этого прямого и бесхитростного пути не предвиделось. Если бы Шэчи выступил на экзамене плохо — из лени ли в учебе, или же некоего бессмысленного протеста, — деньги и знакомства семьи Инь все же принесли бы ему должность, пусть и более низкую.

Пытаться вступить на воинский путь было бы для него слишком поздно. В детстве Инь Шэчи не проявлял ни каких-то великих талантов к боевым искусствам, ни большого желания изучать их. Увидев в деле навыки Юнь Чжунхэ, Шэчи заинтересовался было изучением воинских искусств, и даже успел побеседовать об этом с Сун Тяньци, чье мнение с недавних пор стал уважать. Старый воин высказался прямо и неутешительно: скромные таланты Инь Шэчи не позволят ему догнать тех, кто встал на путь воина в ранней юности.

Торговая стезя также была недоступна для наследника семьи Инь, но уже из-за его собственных предубеждений. Одно время, юный Шэчи всерьез намеревался последовать по стопам отца, и даже начал изучать все нужные для этого премудрости. Счёт и география давались ему легко, как и общение с людьми, и казалось, что родовое древо семейства Инь пополнится ещё одним преуспевающим купцом, но все изменилось, когда Инь Бофу отправился в торговую поездку в Гуаньчэн, крупнейший из городов Хэнани, и взял с собой сына. Там, Шэчи поприсутствовал на переговорах отца с городскими чиновниками, и вынес оттуда стойкое неприятие к торговому делу. То, как его отец, человек острый умом и сильный духом, был вынужден угождать власть имущим, навсегда отвратило его от купеческой стези.

Наследник семейства Инь не видел ничего плохого в чиновнической службе. Он прекрасно понимал, что все эти годы, его жизнь была легкой и веселой во многом благодаря мудрости и щедрости императора и министров, что окончили смуты, умиротворили народ, одарили вельмож, и установили время благоденствия. Инь Шэчи был искренне благодарен родине за достаток семьи и свою беззаботную жизнь, и был не против послужить империи Сун. Но предопределенность его судьбы исподволь тяготила юношу, делая жизнь пресной, а увеселения — скучными. Именно эта скука бросала его в омут праздных удовольствий, и побуждала искать веселья в обидных розыгрышах.

Самые обычные и безыскусные стремления и чаяния вели Шэчи по его жизненному пути. Он любил красивых девушек и развлечения в хорошей компании. Он хотел завоевать признание и уважение тех, кого уважал сам. Он не терпел уныния и скуки. Богатство и влияние семейства Инь позволяли его наследнику исполнить все три указанных желания, но никакие деньги и власть не могли изменить однобокость метода выполнения второго из них — метода, что заключался в свершении трудовых подвигов на чиновничьей службе. С горьким вздохом Инь Шэчи признал, что великих изменений его жизни не видать, и обратился мыслью к изменениям малым.

С недовольством вспомнил он своих бывших приятелей, клявшихся Шэчи в вечной дружбе, и с готовностью веселившихся за его счет, но сбежавших, стоило лишь показаться первой серьезной опасности. Юноша поклялся прилагать больше усилий к правильной оценке людей, вспомнив слова Сун Тяньци. Также, он дал себе зарок, что его первым серьезным делом по принятию чиновничьей должности будет примерное наказание мерзавца Юнь Чжунхэ, посмевшего угрожать его семье.

Последняя мысль увлекла Инь Шэчи сильнее других, и он принялся строить планы мести, вспоминая все, что знал о возможностях больших и малых столоначальников, и доступных им способах свершения справедливого возмездия. По всему выходило, что должность сыма, военного коменданта округа, или даже окружного судьи-сяньвэя, позволяла разделаться с любым неугодным, забредшим на подотчетные земли, но подобные чины не присуждали по результатам экзаменов — императорский двор даровал их за беспорочную службу. Те гражданские должности, на которые Инь Шэчи мог рассчитывать по результатам экзаменов, не давали большой власти в деле наказания преступников.

Увлекшись раздумьями о превратностях чиновничьих дел, Шэчи не заметил, как сошел с тропы, опасно приблизившись к крутому обрыву. Неосторожный шаг увел его ногу на каменистую осыпь, поехавшую вниз под его весом, и юноша, неловко взмахнув руками, с отчаянным воплем рухнул вниз. Несколько чахлых деревцев, растущих из отвесного склона, попытались прервать его падение, но не преуспели, безнадежно сломавшись, и вскоре, тяжёлый удар о землю выбил из Шэчи дух.

Он очнулся незнамо сколько часов спустя, и с трудом разлепил веки. Пожелтевшая трава, редкие сосны, и полное отсутствие человеческих следов окружали юношу. Попытки сдвинуться с места наградили его всплеском жуткой боли во всем теле. Прокашлявшись, Инь Шэчи принялся звать на помощь, но лишь тихий посвист ветра был ему ответом. Во второй раз за этот несчастливый день, страх смерти обуял Шэчи. В отчаянии, он принялся вызвать ко всем известным ему высшим силам.

— О милостивая бодхисаттва Гуаньинь, услышь мою молитву, и простри мне руку помощи, — с жаром вскричал он. — Клянусь небом, если ты спасёшь мою жизнь, я тотчас же приму постриг, и проведу остаток своих дней, заботясь о всех живых тварях подлунного мира.

Никто не ответил на его искреннюю мольбу, и Инь Шэчи в сердцах пробормотал несколько богохульств в адрес нерадивых будд и бодхисаттв.

— О небесные духи, большие и малые, услышьте меня, — взмолился он. — Ты, местный бог ваньчэнской земли, бывший при жизни добродетельным Чжан Хэном, и вы, бессмертные придворные Нефритового Императора, не оставьте меня в трудный час. Клянусь именами предков, тому из вас, кто спасет меня, семейство Инь выстроит большую кумирню с позолоченной статуей, в которой будут ежедневно возжигать благовония и приносить жертвы в вашу честь.

И вновь ответом ему был лишь шум ветра. Шэчи обозленно выругал и праздных небесных лентяев, и глупого начетчика Чжан Хэна, что отбросил прилежание после смерти, и спустя рукава относится к обязанностям местного бога.

— Услышь меня… хоть кто-нибудь, — обречённо проговорил он. — Будь ты демон или бог, бессмертный или человек, знай: коли ты спасёшь меня, и я, и моя семья щедро отплатим тебе за мою жизнь.

Лишь только Инь Шэчи договорил последнее слово, трубный глас прозвучал в его ушах, заполнив собой мир.

— Твои мольбы были услышаны, — прогрохотал он.

Неведомая сила подхватила юношу, подняла в воздух, и повлекла прочь. Сжав зубы от невыносимой боли, пронзившей его изломанное тело, Шэчи вновь потерял сознание.

Очнувшись, Инь Шэчи с радостным удивлением понял, что тупая, тяжёлая боль, ранее беспрестанно терзавшая его тело, ушла без следа. Над его головой простирался каменный потолок пещеры, по которому плясали причудливо изломанные тени, порожденные огоньками свечей. Запахи лекарственных трав наполняли воздух, а где-то совсем рядом раздавался негромкий стук дерева о глиняную посуду. Юноша попытался приподнять голову, стремясь углядеть источник не умолкающего звука, и это отчасти удалось ему — взгляд юноши успел найти высокую фигуру в белой одежде, склонившуюся над растопленной печью, прежде чем силы оставили Шэчи, и он растянулся на своем ложе, тяжело дыша.

— Лежи спокойно, юноша, — раздался сухой и ровный голос, и над Инь Шэчи склонился замеченный им незнакомец в белом. Его узкое, костистое лицо, выглядывающее из-под капюшона мешковатого халата, казалось длиннее, чем есть, из-за седой бороды, все ещё хранящей следы былой черноты. Щелочки внимательных глаз пристально глядели на Шэчи из-под кромки белой ткани.

— Я ещё не закончил с твоими ранениями, — продолжал неизвестный старец. — Съешь пока вот это, раз очнулся, — он осторожно поместил в рот юноши небольшой шарик пилюли.

— Это вы говорили со мной, и спасли меня? — заговорил Инь Шэчи, проглотив лекарство. — Я в неоплатном долгу у вас, благодетель! Скажите, как я могу отблагодарить вас? Моя семья…

— Не я спас тебя, — недовольно прервал его старец. — То был мой учитель. Даже исцеляя твои раны, я выполняю его повеление.

— Все равно, благодарю вас, старший[1], — не отступился Шэчи. — Я бы поклонился вам земно, но не хочу нарушать ваш наказ, и вставать на ноги, — старик в белом издал короткий смешок, продолжая возиться у кипящего на печи варева.

— Я — Инь Шэчи, наследник семейства Инь, — представился юноша. — Могу ли я узнать ваше славное имя, старший?

— Моя фамилия — Су, а имя — Синхэ, — безразлично ответил старец. — На реках и озёрах[2] меня знают как Многомудрого Господина, и Знатока Искусств.

— Счастлив познакомиться с вами, — медленно проговорил Шэчи, напряжённо о чем-то думая. Внезапно, его лицо озарилось радостью понимания.

— А ведь мне знакомо имя Многомудрого Господина! — воскликнул он. — Я и мой отец присутствовали на показе вашей картины, изображающей горы Лэйгу весной. Сейчас ею владеет сановник Чжэн, но, надо сказать, она стала бы гордостью коллекции любого ценителя живописи. Ваше использование сходящейся к горизонту точки зрения, и мастерство владения кистью, оживляет этот пейзаж самым чудесным образом, словно позволяя взглянуть на него вашими глазами! Увы, этот неотёсанный юнец ничего не знает о других ваших работах, — со стыдом повинился он, — но если они так же хороши, как «Горы Лэйгу весной», вы — истинный гений Четырех Искусств!

— Спасибо, спасибо, — довольно отозвался заметно польщенный Су Синхэ. — Искусства — мое маленькое увлечение, приносящее радость душе, и важная часть учения моей секты… — тут он резко замолк, не закончив фразу.

— Вашей секты, старший? Расскажите мне о ней, — попросил Инь Шэчи.

— Я и так сболтнул лишнего, — с лёгким недовольством в голосе ответил старец. — О секте, и всем прочем, ты узнаешь у моего учителя.

— Когда я смогу повидать его? — вновь воодушевился юноша. — Я обязан поблагодарить моего спасителя.

— Ты увидишься с ним, как только сможешь встать, — голос Су Синхэ вновь построжел. — И чтобы это случилось как можно скорее, успокойся, и лежи без движения, будь добр. Многие из твоих костей сломаны, а мышцы — повреждены. Счастье твое, что я начал лечение вовремя, иначе ты бы на всю жизнь остался калекой, — он тяжело вздохнул, и тихо пробормотал:

— Эх, если бы только я успел вовремя в тот поистине несчастливый день!

— О чем вы, старший? — недоуменно поинтересовался Шэчи, но старец уже не слышал его, погрузившись в приготовление лекарства.

Су Синхэ ещё долго не отпускал Инь Шэчи на свободу. Скормив ему приготовленный целебный суп, старец провел над юношей продолжительный сеанс акупунктуры, во время которого Шэчи благополучно уснул. После пробуждения, он был немедленно усажен на низкую тумбу из белого камня, что выглядела куском старого льда, и чувствовалась не менее холодной. Вставший сзади юноши Су Синхэ приложил ладони к его спине, и юношу посетило престранное чувство — будто бы все его жилы зачесались изнутри. Инь Шэчи понял — престарелый целитель использовал на нем медицинскую технику внутренней энергии.

После этого, Су Синхэ, выглядящий усталым и недовольным, холодно приказал юноше следовать за ним, и, пропуская мимо ушей все вопросы, которыми засыпал его Шэчи, вышел из пещеры.

Они остановились на ничем не примечательном клочке земли, мало отличающемся от любого другого лужка Долины Тишины. Поодаль виднелся край отвесного обрыва, несколько чахлых деревьев безуспешно пытались отбросить сколько-нибудь тени, а пожелтевшая трава лениво шевелилась под дуновениями ветра. Пустынная безлюдность их окружения удивила Инь Шэчи, ожидавшего, что его приведут к жилищу неведомого учителя.

— Я не устал, господин Су, — обратился он к своему проводнику. — Ваши целительские умения великолепны — я чувствую себя здоровым и бодрым. Мы можем продолжать путь. Даже если обитель вашего учителя в нескольких часах ходьбы, думаю, я смогу одолеть дорогу до нее.

— Учитель в двух шагах от тебя, — сумрачно ответил Су Синхэ, роясь за отворотом халата. Он поднял ладонь, предупреждая вопросы Шэчи, готовые посыпаться из него, словно рис из прохудившегося мешка. — Ты получишь все ответы очень скоро. Возьми этот талисман, и иди вперёд, — он протянул юноше треугольный жёлтый конвертик из дешёвой бумаги, исписанный мелкими иероглифами. Инь Шэчи безропотно принял поданное, и убрал его в висящий на поясе кошелек.

— Мне идти к тому дереву, старший? — с сомнением спросил он, указывая на тощую кривую сосенку, торчащую из земли в нескольких шагах впереди.

— Именно так, — равнодушно ответил Су Синхэ. — Иди, не заставляй учителя ждать, — отдав это напутствие, старец безразлично отвернулся.

Пожав плечами, юноша двинулся в указанном направлении, раздумывая о странном указании Су Синхэ. Его раздумья прервались самым неожиданным образом — пройдя очередной шаг, Инь Шэчи словно нырнул в глубокий горный источник. Волна холода прокатилась по нему с головы до ног, зрение юноши на мгновение померкло, а горло — поперхнулось воздухом, обретшим внезапную твердость. Шэчи сбился с шага, неловко покачнувшись, и остановился, пытаясь вернуть равновесие и ясность мыслей. Проморгавшись, он недоуменно огляделся. Вокруг царил приятный полумрак, ярко-зелёная трава, густая и сочная, шелестела под ногами, а совсем рядом высился огромный валун, на вершине которого сидел некто, видом столь необычайный, что Инь Шэчи на мгновение усомнился, что видит перед собой смертного.

Неизвестный походил на заснеженный пик высокой горы, обретший человеческие черты. Одетый в белое, полностью седой, длинноволосый и длиннобородый, он не выглядел стариком — его кожа, гладкая и чистая, больше пристала бы неоперившемуся юнцу. Глаза неизвестного были закрыты, а руки бездвижно покоились на коленях.

Шэчи нервно хихикнул, подумав о вспомненной им недавно легенде про живущего в горах Лэйгу то ли отшельника-даоса, то ли бессмертного. Он заключил, что отшельником оказался Су Синхэ, а бессмертным — его таинственный учитель.

Глаза молодо выглядящего старца распахнулись, и остановили свой строгий взгляд на Инь Шэчи. Тот смутился, устыдившись своего неуместного веселья, но учитель Су Синхэ словно и не заметил этого, продолжая разглядывать юношу. Шэчи, собравшись с мыслями, опустился на колени, и земно поклонился.

— Вы спасли мою жизнь, благодетель, — церемонно произнес он. — Я в неоплатном долгу перед вами.

— Как твое имя, юноша? — спросил старец. Инь Шэчи мгновенно узнал его голос, пусть тот и не звучал более небесным громом. Наследник семьи Инь поднялся на ноги, и вежливо представился, упомянув свое происхождение, и достаток своего семейства.

— Позвольте узнать ваше досточтимое имя, благодетель, — вежливо попросил он.

— Называй меня Уя-цзы, — ответил старец. — Я — глава секты Сяояо, и, в последние тридцать лет, невольный пленник этих гор, — в его голосе прозвучала тоска.

— Вам нужна помощь? — быстро спросил Шэчи. — Я могу обратиться к отцу. Клянусь, он не пожалеет ничего для моего спасителя.

— В этом нет нужды, малыш, — лицо Уя-цзы пересекла мимолётная улыбка. — Расскажи о себе. Каковы твои увлечения? Выбрал ли ты себе занятие по душе? Есть ли у тебя мечта, или сокровенное желание?

— Я немного знаком с Четырьмя Искусствами, и среди них, каллиграфия даётся мне легче прочих, — с готовностью ответил юноша. — Семья помогает мне готовиться к чиновничьему делу…

Он рассказал загадочному старцу о своих занятиях и пристрастиях, описав свои невеликие успехи в науках и искусствах. Поддавшись неожиданному порыву, он поведал Уя-цзы о сомнениях в правильности своего пути, и повинился в неблаговидных поступках — обидных розыгрышах и насмешках, — совершённых из неприятия своей несвободы. Необычайный старец слушал очень внимательно, словно перед ним звучала не исповедь вполне обыденного юнца, а описание тайн мироздания. Едва лишь красноречие Инь Шэчи иссякло, Уя-цзы степенно спросил:

— Известны ли тебе работы Бо Цзюйи?

— Конечно, — удивлённо ответил Шэчи. — Будущему чиновнику было бы стыдно не знать стихов Бессмертного Поэта.

— Хорошо, — довольно кивнул его собеседник. — Тогда прочти мне его стих о бесконечной тоске…

Уя-цзы донимал юношу вопросами целую вечность, вынудив его показать все свои знания Четырех Искусств. Инь Шэчи почувствовал себя преждевременно экзаменуемым, со строгостью, чрезмерной даже для столицы. Когда, после очередного ответа юноши, нового вопроса не последовало, взмокший и растрепанный Шэчи не сразу понял, что ему больше не нужно выдавать очередную цитату из классиков, суждение о конфуцианских ценностях, или же оценку художественных произведений древности. Он глубоко вздохнул, переводя дух, а Уя-цзы едва заметно улыбнулся.

— Само небо послало мне столь достойного юношу, — благодушно произнес он. — Поклонись мне, Шэчи.

— Поклониться вам? — непонимающе спросил тот. Его разум, утомленный этим неожиданным подобием экзамена, работал со скрипом, и отказывался понимать происходящее.

— Верно, — безмятежно ответил старец. — Поклонись мне земно, — юноша ошарашенно заморгал было на эту странную просьбу, но, спустя пару мгновений, все же догадался, к чему она.

— Вы хотите взять меня в ученики? — радостно воскликнул он. Его привела в искренний восторг возможность поучиться у человека, несомненно, необычайного и знающего, о чем говорили и чудесное спасение Шэчи, и впечатляющий облик Уя-цзы, невозможным образом сочетающий в себе старость и юность, и таинственное убежище, в котором они находились.

— Вы слишком добры ко мне, мудрец — спасши мою жизнь, вы не только не требуете награды, но и сами хотите одарить меня знаниями! — воодушевленно продолжил он. — Я с радостью поклонюсь вам, как учителю, вот только… — он с досадой огляделся. — В этой пустынной долине не найти ни чая, ни чашек[3]. Мне спросить о них у господина Су?

— Не нужно, малыш, — Уя-цзы улыбнулся чуть шире, чем раньше. — По правилам моей секты, для ритуала принятия в ученики нужно лишь согласие учителя, и шесть земных поклонов, — он ожидающе посмотрел на юношу.

— Учитель, — почтительно произнес тот, и, бухнувшись на колени, поспешно поклонился нужное количество раз.

— Встань, ученик, — велел ему старец. — Встань и подойди поближе.

— Вы собираетесь передать мне что-то? — спросил довольно улыбающийся Инь Шэчи.

— Ты вновь понял все верно, — ответил Уя-цзы. — Я передам тебе свою силу. С помощью техники внутренней энергии нашей секты, я сделаю семьдесят лет моего развития твоими.

— Но… как это возможно? — озадаченно спросил юноша. — Разве энергию ци можно передавать из рук в руки, словно связку монет?

— Много странных вещей случается под луной, ученик, — был ответ. — Не нужно сходу отрицать что-то, чего не понимаешь. Используя Искусство Северной Тьмы, я насыщу твои меридианы и источник своей энергией, расширяя и укрепляя их. Обновленные, они сделают тебя равным сильнейшим из практиков боевых искусств.

— Это… звучит слишком просто, учитель, — тронул подбородок Шэчи. — Почему, обладая этим искусством, секта Сяояо не правит миром? Ведь если один мастер техник внутренней энергии может делать людей могучими воителями, попросту воздействуя на них своей ци, почему вы, или ваш учитель, или его учителя, не отыскали достаточно верных соратников, и не превратили их в непобедимую армию?

— Давненько я не отвечал на подобные вопросы учеников, — ностальгически улыбнулся Уя-цзы. — Я неспроста говорил о передаче силы, а не об одарении ею. Ничто не берется из ниоткуда. С помощью Искусства Северной Тьмы, один мастер техник внутренней энергии может создать лишь одного такого же. Изменяя чужие меридианы, он истощает собственные, и чем больше ци он передает, тем сильнее калечит себя. Я же и вовсе передам тебе силу ценой своей жизни, — старец грустно улыбнулся. — Тридцать лет назад, мой второй ученик предал меня из жадности, и, напав исподтишка, сбросил вот с этой скалы, — он кивнул в сторону близкого обрыва. — Синхэ, старший из моих учеников, спас меня, но не сумел исцелить. Я искалечен, и жизнь едва держится в моем теле. Без подпитки внутренней энергией, я умру в считанные мгновения…

— Нет! — вскричал Инь Шэчи. Отступив на шаг, он скрестил руки на груди, всем своим видом выражая непреклонность. — Я не могу стать причиной смерти моего благодетеля! Было бы великой подлостью, и величайшей неблагодарностью забрать вашу ци, а вместе с ней — жизнь. Прошу вас, учитель, оставьте этот дар себе, или, хотя бы, придумайте способ передать его, не убивая себя, — он умоляюще воззрился на Уя-цзы.

— Ну, это… — растерянно закряхтел тот. — Можно, к примеру… — он замолчал, глядя на ученика с неуверенностью, столь необычной для его величественного вида.

— Я медленно умираю, Шэчи, — вновь заговорил он, грустно и тихо. — Все эти десятилетия, я жил лишь надеждой на месть, на исправление моих ошибок, на возрождение моей секты. Во мне не осталось ничего, кроме усталости. Передав тебе мою силу, всю, до капли, я обрету покой. Исполни мои последние просьбы, и поставь мою духовную табличку[4] в своем доме — вот все, что мне нужно, — горько закончил он.

— Не стоит сдаваться, учитель, — с горячностью возразил юноша. — Разве вы не хотели бы увидеть своими глазами мои успехи, моих учеников, возрождение секты? Господин Су… то есть, старший брат… заботится о вас, не так ли? Пусть его целительских умений недостаточно, чтобы излечить вас, разве он не может облегчить вашу жизнь? Ведь даже сельские доктора знают снадобья и акупунктурные техники, могущие унять боль и придать бодрости. Прошу вас, учитель, не нужно умирать, чтобы сделать меня сильнее, — добавил он, видя, что Уя-цзы колеблется. — Силу может обрести каждый, но достойные люди не так уж и многочисленны под небесами. Вы ведь уже придумали способ избежать смерти при передаче силы, верно?

— Ты слишком проницателен, — проворчал старец с притворным недовольством. — Мне достаточно вовремя остановиться, чтобы не истощить свою ци полностью, и остаться в живых. Но пойми, Шэчи, если я не передам тебе всю свою силу, ты не сможешь сражаться на равных с моим предателем-учеником, а на реках и озерах для тебя прибавится опасностей…

— Это всего лишь значит, что я не стану бездумно бросаться на них, — поспешно вставил юноша, и тут же потупился. — Простите мою дерзость, учитель.

— Ничего, — доброжелательно махнул рукой тот. — Тобой ведут благие побуждения. Что ж, ты убедил меня, — Инь Шэчи облегченно вздохнул. После кончины несчастного Лю Дэхуа, даже мысль о том, чтобы оказаться причиной еще одной смерти невиновного, казалась ему невыносимой.

— Я передам тебе свою ци, и сделаю главой секты, — тем временем, говорил Уя-цзы. — Посмотри на это кольцо, — он протянул юноше серебряный ободок изящной работы, украшенный драгоценными каменьями. — Оно — знак главы.

— Разве не лучше было бы передать его брату Су? — недоуменно нахмурился Шэчи. — Ведь он — мой старший[5].

— Су Синхэ слишком увлечен искусствами и ремеслами, и не желает вести дела секты, — со вздохом ответил старец. — Ты же молод и полон сил. Я надеюсь, что твои деяния, как главы, прославят секту Сяояо.

— Пока что, я не прославил никого и ничего, — возразил Инь Шэчи. — Да и вы раздумали умирать. Оставайтесь нашим главой, и назначьте преемника согласно заслугам. Я не хочу присваивать подобные почести, — Уя-цзы покачал головой, не скрывая довольной улыбки.

— Я все же сделаю тебя наследником, — произнес он. — О лучшем ученике я не мог и мечтать: ты сведущ в Четырех Искусствах, твой ум остер, а сердце — сострадательно, — замолчав на мгновение, он продолжил, тяжело и недобро:

— Запомни: имя твоего бывшего старшего, моего второго ученика — Дин Чуньцю. Искалечив меня, и вынудив Синхэ скрываться, он обокрал нашу секту, и основал свою. На реках и озерах его знают как Старого Чудака Озера Синсю. Он и его ученики — не более, чем грабители и убийцы, принесшие много горестей простому люду. Мой тебе наказ — убей его. Отомсти за мои раны, и забвение, по его вине постигшее секту Сяояо. Прекрати его злодеяния навсегда.

— Повинуюсь, учитель, — четко и твердо произнес Шэчи. Хоть он и был легкомысленным юношей, доселе убивавшим разве что насекомых, он не мог, да и не хотел отказывать учителю и благодетелю. Наказание злодеев никогда не казалось ему дурным делом.

— Второй мой наказ тебе — отыщи утерянные знания секты, — возобновил свою речь Уя-цзы, без прежней злобы в голосе. — Часть из них хранит моя сестра по оружию, Ли Цюшуй. Вот, возьми ее портрет, — вынув из-за пазухи небольшой свиток, он передал его юноше. — Ты найдешь ее в окрестностях горы Улян, что в царстве Да Ли. В одном из ее склонов есть тайная пещера, — на благообразном лице старца вдруг проглянуло смущение, — некогда служившая прибежищем нам обоим. Цюшуй поможет тебе в твоих начинаниях, и передаст знания секты, — он замолчал, глядя вдаль с толикой грусти в глазах, и даже не заметил почтительного кивка ученика.

— Слушай же мой третий и последний наказ, — вновь заговорил он, и в голосе его снова послышалась та мощь, что потрясла Инь Шэчи совсем недавно. — Имя секты Сяояо не должно быть забыто. Помни наш девиз: «пересекая небо и землю, правя пятью стихиями, не ведая преград, не зная забот»! Верни нашей секте былую славу, наследник, и восстанови ее доброе имя! — голос старца гремел воинскими барабанами, заполняя воздух тихой горной долины.

— Повинуюсь, учитель! — прокричал юноша, захваченный торжественностью момента.

— Хорошо, — голос Уя-цзы вновь был спокойным и негромким. — А теперь, подойди. Я дам тебе силу, достойную наследника секты Сяояо.

Взобравшись на валун, Инь Шэчи устроился рядом с беловолосым старцем, с ожиданием глядя на него. Тот поднял правую руку, сухую и тонкую, и устроил ее на макушке юноши, рядом с увязанными в узел волосами. Всего на пару мгновений застыл он в полной неподвижности, смежив веки. Вновь открыв глаза, Уя-цзы отнял ладонь от склоненной в почтении головы Шэчи, и тяжело, с хриплым присвистом, выдохнул. Привлеченный этим звуком, юноша поднял взгляд, и едва успел подхватить заваливающегося на бок старца. Осунувшийся и побледневший, тот больше не выглядел сошедшим с облаков бессмертным: на руках у Инь Шэчи лежал глубокий старик с трясущимися пальцами, тонкой, словно старый пергамент, кожей, и мутными глазами.

— Вам нужна помощь, учитель? — спросил юноша, с сожалением глядя на это скорбное превращение. — Мне позвать брата Су?

— Чуть позже, малыш, — неровно улыбнулся старец. — Пока что, прислони меня к камню… да, вот так, — он облегчённо вздохнул, устраиваясь рядом с валуном, и опираясь на него спиной. — Чувствуешь ли ты переданную тебе силу?

— Ничего не чувствую, — недоуменно ответил Шэчи, старательно прислушиваясь к ощущениям. — Что-то пошло не так, учитель?

— Быть может, тебе попросту нужно применить ее в деле, — Уя-цзы слегка нахмурил седые брови. — Ударь этот камень ладонью, изо всех сил.

Юноша, согласно кивнув, отвесил валуну размашистый шлепок, и, охнув от боли, затряс отбитой рукой. Уя-цзы кашляюще рассмеялся.

— Я совсем забыл спросить тебя, изучал ли ты боевые искусства, — виновато промолвил он. — Неужели ты совсем ничего не знаешь о применении внутренней энергии в бою?

— До сего дня, воинские искусства были мне безразличны, — ответил Инь Шэчи, невольно кривясь и баюкая ушибленную ладонь. — Надеюсь на ваши наставления, учитель.

— Пожалуй, это даже к лучшему, — чуть улыбнулся старец. — Тебе не придется забывать старое, чтобы обучиться новому. Приведи сюда Синхэ, ученик. У меня есть к нему несколько просьб.

Коротко поклонившись учителю, юноша зашагал в ту сторону, откуда пришел, и вскоре, пройдя через незримую преграду, очутился перед терпеливо ждущим Су Синхэ. Тот, едва заметив появление Инь Шэчи, уставил на него внимательный взгляд, полный напряжённого ожидания.

— Старший брат по учебе, — с поклоном обратился юноша к своему седобородому соученику. Тот, казалось, и не услышал его.

— Учитель передал тебе кольцо? — холодно спросил Су Синхэ.

— Кольцо, старший? — Шэчи не сразу понял, о чем ведёт речь его собеседник.

— Кольцо главы, — с лёгким раздражением пояснил старец.

— Ах, это, — юноша немного смутился. — Нет. Уя-цзы — по-прежнему глава секты. Он лишь принял меня в ученики, и назначил наследником.

— Но как же… разве он не передал тебе свое развитие? — растерялся Су Синхэ. Недовольство исчезло из его голоса, сменившись искренним удивлением.

— Передал, но не ценой своей жизни, — серьезно ответил Инь Шэчи. — Я не смог бы принять такую жертву.

— Значит… учитель будет жить⁈ — на узком лице старца вспыхнула искренняя радость. Подступив ближе к Шэчи, он сжал его плечи, сияя широкой улыбкой.

— Верно, — кивнул юноша, и, не удержавшись, добавил, приняв нарочито самодовольный вид:

— Отныне, соученик, у тебя прибавится забот о его здоровье. Прилежно ухаживай за учителем, иначе я, как наследник секты, буду вынужден назначить тебе наказание, — Су Синхэ сдавленно рассмеялся. Его глаза увлажнились, блестя радостью.

— Кто бы знал, что безвестный юнец, по глупости свалившийся в пропасть у моего дома, окажется бескорыстным и ценящим людскую жизнь, — пробормотал он, глядя мимо лица Инь Шэчи. Притянув его ближе, он крепко обнял юношу.

— Спасибо тебе… младший, — с искренним довольством промолвил он, отпуская Шэчи. — Хоть я и не смел пойти против воли учителя, мне никогда не нравился его план возрождения секты ценой его жизни.

— Почему он не передал свою силу тебе, старший? — задал юноша уже долго мучивший его вопрос.

— Я давно достиг своего предела, — равнодушно ответил Су Синхэ. — К тому же, моя душа больше лежит к изящным искусствам, чем к воинским. Возрождение секты, месть ее врагам, и исполнение воли учителя — целиком на твоих плечах… наследник, — он бросил на юношу насмешливый взгляд. — Не обессудь, если мои речи покажутся тебе непочтительными — как-никак, ты годишься мне во внуки.

— Ничего, братец Синхэ[6], — ответствовал Инь Шэчи с постным видом. — Когда я возрожу секту, мы выстроим здесь, в Долине Тишины, роскошное подворье для ее учеников. Будь уверен, ты припомнишь все выказанное мне неуважение, убирая отхожие места, хлевы, и конюшни дни напролет, — он покивал было со всей возможной серьёзностью, но смех все же прорвался через его маску равнодушия. Су Синхэ, озадаченно моргнув, также рассмеялся.

— Пойдем, старший брат, ты нужен учителю, — сказал Шэчи, отсмеявшись.

Его немолодой соученик кивнул, посерьезнев, и они бок о бок вошли в скрытое убежище Уя-цзы.

— Синхэ, — коротко бросил Уя-цзы, когда два соученика, старый и юный, предстали перед ним. — Поручаю нового наследника секты тебе. Передай ему знание всех воинских искусств, что известны тебе, и выполняй его просьбы, как мои.

— Повинуюсь, учитель, — склонил капюшон Су Синхэ.

— Также, с этого дня, твоя забота потребуется мне чаще прежнего, — с печальной улыбкой продолжил старец. — Силы оставили меня, и груз прожитых лет все тяжелее давит на мои плечи. Надеюсь, ты не оставишь своего старого учителя.

— Я с радостью помогу вам, — горячо заверил его Синхэ. — Что я могу сделать для вас? Быть может, вы голодны, или испытываете жажду?

— Почему бы не перенести учителя в пещеру, где ты лечил меня, брат Су? — предложил Инь Шэчи. — Она теплее, суше, и благоустроеннее, чем внутренность этой странной иллюзии.

— Мое заключение внутри Массива Пяти Стихий, Семи Врат, и Восьми Триграмм — добровольно, — нерадостно поведал Уя-цзы. — Лишь укрытый его незримыми стенами, отводящими людские взгляды, я могу не опасаться моего предателя-ученика. Прознай Дин Чуньцю о том, что я жив, он тут же вернётся завершить свое чёрное дело, и убьет меня и Синхэ. Секта Сяояо пока что не может противостоять ему.

— Я исправлю это, учитель, клянусь вам, — уверенно ответил Шэчи.

— Хорошо, — ответил тот, слабо улыбаясь. — А сейчас, я и правда нуждаюсь кое в чем. Голод и жажда одолевают меня. Ещё, я не отказался бы от теплого одеяла — эти старые кости ноют от самого лёгкого ветерка.

— Я немедленно приступлю к обустройству вашего жилища, учитель, — вскинулся Су Синхэ. Повернувшись к Инь Шэчи, он заявил непререкаемым тоном:

— Пойдем со мной, младший, мне понадобится твоя помощь, — и, не медля, двинулся к выходу из массива. Юноша, улыбнувшись этому преображению почтительного ученика в сурового командира, последовал за ним.

Примечания

[1] Шэчи обращается к лечившему его незнакомцу как «цянь бэй» — дословно, «предыдущее поколение», уважительное обращение, уместное по отношению к любому человеку, старшему по возрасту.

[2] Реки и озера — дословный перевод коллоквиализма «цзян ху», означающего совокупность сообществ практиков боевых искусств.

[3] Традиционный ритуал принятия в ученики мастером боевых искусств включает в себя земной поклон, и поднесение потенциальному учителю чашки с чаем.

[4] Духовная табличка — маленький домашний алтарь, посвященный духу умершего. Деревянная табличка с именем и, опционально, парой хвалебных эпитетов.

[5] В этом случае, Шэчи использует словосочетание «ши сюн», громоздко переводящееся на русский как «старший брат по учебе». Оно, и его антоним «ши ди» (соответственно, «младший брат по учебе»), в дальнейшем будут сокращаться как «старший» и «младший».

[6] От русского обращения «братан», как и от англоязычных «bro» или «bruv», равноценное китайское обращение отличается лишь четким разделением по возрасту. К старшему по возрасту или положению можно дружески обратиться «старший брат» (далее, сокращаемое как «брат»), а к младшему, соответственно, «младший брат» (далее — «братец»). Также, обращением «старший брат» можно выказать уважение, а «младший брат» — дружелюбие, пренебрежение, или покровительственное отношение. То же самое с «сестра».