Восемь Драконов и Серебряная Змея

Глава 24 Которая повествует, как западный дракон испепелял все на своем пути, а дракон севера вынужденно отправился в путешествие

Расставание с обитателями Дома Камелий было неожиданно тихим и спокойным. А Чжу и А Би, заранее попрощавшиеся со всеми подругами, отвесили служанкам и госпоже Ван положенные поклоны, и принялись возиться с лодкой, спуская ее на воду. Ван Юйянь и вовсе не пришла проводить гостей, из-за чего Дуань Юй то и дело бросал на поместье тоскливые взгляды. С присутствующими обитательницами Дома Камелий он попрощался коротко и скомкано, пробормотав что-то вежливо-невнятное. Госпожа Ван, неожиданно грустная и замкнутая, долго не выпускала Дуань Чжэнчуя из рук. Разжав объятия, она прошептала ему что-то, от чего далиский наследный принц надолго погрузился в отрешенную задумчивость. Вежливых и дружеских прощаний Инь Шэчи и Му Ваньцин хозяйка Дома Камелий, казалось, и вовсе не заметила, лишь коротко кивнув в ответ.

Эти молчаливые проводы закончились быстро, и четверка путешественников, в компании служанок семьи Мужун, отправилась в обратный путь. Легкий ветерок почти не колыхал озерные воды, окрашенные в зеленый водорослями и ряской; плакучие ивы на берегах купали в воде свои зеленые косы, сопровождаемые вытянувшимися в струнку тополями; высокие заросли осоки и камыша тихо шелестели, покачиваясь на ветру нестойким изумрудным частоколом. Даже серые тучи пасмурного неба, казалось, лишь подчеркивали всю ту зелень, что преобладала в окружающем пейзаже. А Чжу, стоящая на носу лодки с длинным шестом, затянула протяжную песню; чистый и сильный голос девушки разносился над водами озера, не встречая преград. Шэчи, задумчиво улыбаясь, обнимал жену, сидящую рядом с ним на лодочной скамье, и рассеянно любовался линией горизонта. Ваньцин, одобрительно кивая, вслушивалась в пение А Чжу. Оба Дуаня, стар и млад, безмолвно провожали взглядами исчезающее вдали поместье госпожи Ван.

Водный путь обратно в поместье Мужунов продлился недолго — А Би и А Чжу отлично знали как озеро Тайху, так и реку Бэйсинь, со всеми их мелями, стремнинами, и подводными течениями. Направляемое служанками суденышко ходко двигалось, преодолев немногие ли расстояния между двумя поместьями в считанные часы. За это время, Инь Шэчи успел обсудить с Дуань Чжэнчунем их дальнейшие планы. Далиский Принц Юга нашел давешние размышления сына о местонахождении Мужун Фу заслуживающими внимания, и намеревался выступить навстречу последнему. Шэчи, подумав, согласился с тестем, тем более, что сидение на одном месте успело поднадоесть деятельному юноше.

Едва лишь лодка бросила якорь у причала поместья Мужунов, А Чжу обернулась, озабоченно хмуря брови, и тихо окликнула свою товарку, указывая на дверь поместья. Та зияла пустым проемом, распахнутая настежь, что удивило Инь Шэчи — он отчетливо помнил, как служанки, покидая усадьбу, тщательно заперли все двери. Поймав взгляд А Чжу, он приложил палец к губам, и, осторожно выбравшись на доски причала, поманил за собой остальных. Спутники быстро поняли его мысль, и вскоре, вся компания, собранная и молчаливая, без шума и спешки входила в усадьбу Мужунов, намереваясь застигнуть врасплох наглых воришек.

Внутри здания поместья, их глазам предстали полнейший беспорядок и разруха: перевернутая мебель, разбитые напольные вазы, и полка с книгами, которую, казалось, растерзала стая голодных тигров — ее содержимое было разбросано вокруг, а на резных досках виднелись царапины и трещины. Именно рядом с полкой суетился рослый мужчина в красной накидке, перемазанной грязью и пылью. С вставшей торчком буйной шевелюры неизвестного слетали капли пота, когда он, наклоняясь, хватал с пола очередной свиток или книгу, вчитывался в них, и с раздраженными ругательствами отбрасывал прочь.

— Да где же они⁈ — возопил он, в ярости отшвырнув очередной томик.

— К нам вломился сумасшедший?.. — растерянно протянула А Би.

— Кто⁈ Что⁈ — разозленно воскликнул вторженец, обернувшись на ее голос.

Инь Шэчи удивленно округлил глаза. Он узнал этого мужчину сразу же, несмотря на утерянную остроконечную шапку, затрепанную кашаю, что больше напоминала сейчас грязную половую тряпку, блеск безумия в широко распахнутых глазах, и шарики пены в уголках рта. Тибетский монах Цзюмочжи, давний знакомец четырех путников, явился незваным в очередной дом, охочий до чужих ценностей. Шэчи невольно скривился в брезгливом сожалении — вид тибетца не оставлял сомнений в произошедшем с ним. Внутренние демоны одолели монаха — алчность и желание обладать чужим окончательно задавили в его разуме как заветы буддийского учения, так и здравый смысл. Одержимость силой, и неудачи в ее получении, свели разбойного тибетца с ума.

— Вы кто⁈ — невнятно рявкнул Цзюмочжи. Его покрасневшие глаза лихорадочно шарили взглядом по вошедшим. — Чего вам надо? Они мои! Все они, все знания! Мужун Бо обещал мне! Нужно только найти их! Где свитки⁈

— Только поглядите, что натворил этот помешанный, — скорбно вздохнула А Чжу, выходя вперед. — Из-за одной только копии расширенных примечаний к «Веснам и Осеням», что хранилась на этой полке, молодой господин будет в ярости. А Би, давай-ка вышвырнем отсюда лишний мусор, и займемся уборкой, — она без особой опаски полуобернулась к остальным.

— Мне нужно найти свиток! Шаолиньские техники! — проорал тибетец. — Их здесь нет! Нет их, я искал! Ты мешаешь! Вы все мешаете! Прочь! Прочь отсюда! — он вскинул руки в угрожающем жесте.

— А Чжу, берегись! — вскричал Инь Шэчи, бросаясь вперед, и понимая, что не успевает.

Спасение пришло из самых неожиданных рук. Сияющий луч ци, сорвавшийся с пальцев Дуань Юя, ударил в висящую под потолком широкую вывеску с золочеными иероглифами «семья Мужун», и рассек одно из ее креплений. Тяжелая доска свесилась с потолка, и приняла на себя яростно полыхнувшую вспышку пламени. Шэчи, на пределе скорости подскочив к растерянной А Чжу, ухватил девушку за руку, и оттащил ее к остальным, прежде чем огненная техника Цзюмочжи превратила дерево вывески в рассыпающийся пепел.

— Божественный меч… чего-то! — безумно захохотал тибетец. — Я сожгу тебя на могиле… сожгу! — огненная ци вновь заклубилась в его ладонях.

— Назад! — воскликнул Дуань Чжэнчунь. — Наружу, или мы все сгорим здесь!

Вся компания дружно последовала его совету — здание поместья уже понемногу занялось, потрескивая тлеющим мореным деревом пола, наполняя воздух черным дымом сгорающего мебельного лака, и поднимая в воздух тонкие черные хлопья пепла, совсем недавно бывшие бумагой книг и свитков.

Сумасшедший монах двинулся следом за отступающими, пыхая пламенем не хуже разъяренного дракона. На пути его огненной техники, свежая трава желтела, усыхала, и вспыхивала, усеивая землю черной золой. Цзюмочжи шагал по усадьбе Мужунов вестником пламенной смерти; безумие тибетца ничуть не умалило мистической мощи его огня.

— Вторая, потом пятая, — коротко прошептал жене Шэчи. Та поняла его с полуслова, согласно кивнув, и молодая пара дружно рванула клинки из ножен.

Их бросок был столь слаженным, что фигуры юноши и девушки словно слились в одну, во мгновение ока преодолев расстояние до прикрывающих монаха огненных всполохов. Мечи Ваньцин и Шэчи слитно врубились в пламенный щит, заставляя его проминаться и распадаться. Огненная ци, щедро выплескиваемая монахом, не вела себя подобно обыденному жару костра. Ее пламенеющие, нестерпимо-жаркие языки клубились, подобно густому дыму от сырых дров, и сопротивлялись ударам, сдерживая и замедляя их, словно толстый доспех из дубленой кожи.

Оружие Инь Шэчи глубоко погрузилось в пламя тибетца, рассекая его, и заставляя раздаться в стороны, но юноша не развил атаку: клинок Му Ваньцин лишь надсек огненный щит, не прорубив его. Дареная мощь наследника секты Сяояо на порядок превосходила внутреннюю силу его жены, и там, где его удары падали неотразимыми небесными молниями, выпады Ваньцин били быстро и сильно, но все же менее сокрушительно. Девушка мгновенно изменила последовательность атак, юркой лаской метнувшись за спину Шэчи. Юноша крутанул мечом, вновь разрубая пламенную защиту; оружие и рука Му Ваньцин, прижавшейся к его спине, двигались за клинком и десницей Инь Шэчи близкой тенью. Их мечи и руки словно слились в одно оружие, чей сдвоенный натиск разметал огненную ци широким круговым движением. Вторая форма Семи Мечей Привязанности, Меч Отражений, позволяла показывать и не такие чудеса слаженности. Как и всегда при ее выполнении, Шэчи преисполнился невыразимого довольства; ему даже пришлось напрячь волю, чтобы вновь сосредоточиться на бое. Без сомнений, тибетский безумец ни за что не дал бы ему с женой времени на объятья и поцелуи, которые столь часто прерывали их совместную практику второй формы.

Стоило огненному щиту распасться под мечами молодой пары, девушка легко вспрыгнула на плечи Инь Шэчи, и, с силой оттолкнувшись ногами, ринулась на врага. Ее стройное тело вытянулось длинной охотничьей стрелой, чьим наконечником были три чи отличной стали, направленной точно на Цзюмочжи. Тибетец испуганно закричал: в своем сумасшествии, он ничуть не утратил жажды жизни. Суматошный прыжок, забросивший разбойного монаха на воды реки, спас его голову и шею; молниеносный удар Ваньцин лишь состриг изрядный клок спутанных кудрей с головы безумца. Шэчи, подоспевший следом, недовольно скривился — реши тибетец уклониться, а не выйти из боя, юноша успел бы достать его мечом. Совместные атаки молодой пары с применением пятой формы, Меча Небесной Милости, все еще нуждались в шлифовке.

Му Ваньцин попыталась атаковать врага тайным оружием, но стальные стрелки бессильно завязли в огненном щите, плавясь и растекаясь каплями металла.

— Третья, — напряженно промолвила девушка, протягивая мужу левую руку.

Тот согласно кивнул было, беря ее за предплечье, и уже приготовился резко сократить расстояние до врага, но тут Цзюмочжи сам решил перейти в атаку. Безумный монах бросился вперед, отталкиваясь кожаными подошвами сандалий от речных волн. Под давлением его огненной ци, воды Бэйсиня бурлили и исходили паром, словно содержимое кипящего котла.

— Божественный меч!.. Божественный меч!.. — дико и малосвязно вопил он, направляя свои шаги прямиком к двум Дуаням, что все еще не вступили в схватку, боясь зацепить Шэчи и Ваньцин.

Совместный удар отца и сына врезался в него, стремясь подарить Цзюмочжи тот самый «божественный меч», в количестве сразу двух клинков: едва заметного и полупрозрачного выпада Дуань Чжэнчуня, и полыхающей силой атаки Дуань Юя. Сияющие лучи ци вновь вступили в противоборство с огненной стихией, как при своей первой встрече в храме Тяньлун. Пусть практики Божественного Меча Шести Меридианов и не были столь многочисленны на этот раз, им сопутствовал даже больший успех: тибетец вынужденно остановился, и погрузился по щиколотку, не в силах поддерживать одновременно защитный барьер и технику шагов. Быть может, Дуаням удалось бы продавить пламенный щит, и достать безумного монаха, но в этот миг, далиский наследный принц прекратил выполнение техники, бессильно выдохнув, и опустив руки. Цзюмочжи торжествующе взревел. Его огонь, полыхнув яростным взрывом, смел в сторону атаку Дуань Юя, и разбойный монах ринулся прямиком на Дуань Чжэнчуня. Занесенная ладонь тибетца разгоралась все ярче, постепенно раскаляясь добела.

Цзюмочжи и его огонь

Словно ослепительная река света соединила правую руку Дуаня-младшего, и грудь тибетского монаха. В одной-единственной атаке, юный принц выплеснул целый океан мощи, мгновенно разметавший все огненные заслоны и защиты Цзюмочжи, и врезавшийся в него сияющим молниевым тараном. Безумный тибетец, опаленный и ослепленный, приземлился на берег реки, все еще несомый силой своей техники шагов, да так и застыл, шатаясь и бессмысленно моргая широко раскрытыми, невидящими глазами. Он не мог знать, что его грозный враг, который так впечатляюще уничтожил пламенную защиту монаха, находился в еще более плачевном состоянии: истратив все силы на свой сокрушительный удар, Дуань Юй повис на руке отца, тяжело дыша.

Быстрая подсечка, совместно с высоким ударом ногой, повергли Цзюмочжи наземь — А Би и А Чжу вступили в бой на редкость своевременно. А Чжу поспешно пробила пальцами технику парализации по торсу монаха, пока ее соратница, без каких-либо колебаний наступив хрипящему мужчине на горло, удерживала того на земле.

— Шэчи, Ваньцин, скорее! — воскликнула А Чжу. — Он слишком силен, я не задержу его надолго!

— Нет, — спокойно и бесстрастно возразил Инь Шэчи. Ему в голову вновь пришла замечательная идея, вдохновленная былым героизмом шурина. — Братец Юй, помнишь храм Тяньлун? Сегодня, тебе нужно закончить начатое там, — он указал на лежащего монаха.

Дуань Юй, поняв его мысль, согласно кивнул, и с помощью отца кое-как доковылял до парализованного Цзюмочжи. Страх загорелся в глазах монаха, отодвинув в сторону ярость и безумие: тибетский вор понял, что произойдет сейчас, и понял, что не сможет воспрепятствовать этому.

Ладонь юного принца загорелась призрачным огнем Искусства Северной Тьмы, и опустилась на плечо безумного монаха. Тот вмиг осунулся и постарел от этого прикосновения; Дуань Юй же, наоборот, приободрился, и отстранил отца, склоняясь над своей жертвой. Через несколько мгновений, он поднялся, отпуская Цзюмочжи.

— Вот и все, — беззаботно промолвил он, словно его собеседником был не свирепый и опасный враг, поверженный совместными усилиями присутствующих, а случайный знакомый, завязавший праздный разговор в закусочной.

— Теперь, ты больше не будешь поджигать все подряд, и сможешь сосредоточиться на постижении буддийского учения, — с вытянутой из тибетца энергией, к юноше вернулись все его силы, а с ними — и веселое настроение. — Раз тебе так нравятся шаолиньские техники, что ты, в их поисках, решил обокрасть Мужунов — отправляйся в Шаолинь, хоть южный, хоть северный. Тамошние монахи не откажут тебе в гостеприимстве, а уж если ты примешь постриг, и завершишь то, что любезно начала сестрица Вань…

Юный принц не успел завершить свою насмешку. Яростный, истошный вопль исторгся из распахнутого рта Цзюмочжи; тибетец вскочил на ноги с неожиданной ловкостью и бодростью. Его рука ухватила А Чжу за одежду, и рванула девушку ближе. Из грязных складок кашаи показалось блеснувшее в лучах солнца лезвие ножа.

Едва заметное искажение воздуха сорвалось с указательного пальца Дуань Чжэнчуня, и ударило безумного монаха в поясницу, на недолгое мгновение заставив его бездвижно замереть. Этого мгновения с лихвой хватило Шэчи и Ваньцин: два стальных высверка пересекли фигуру Цзюмочжи, и рука тибетца, крепко сжимающая нож, упала на траву, отсеченная по локоть. Мигом спустя, монах пошатнулся, и верхняя часть его головы медленно съехала вниз по идеально ровному срезу. Кровь и мозговая жидкость хлынули по лицу и груди мертвеца, частыми каплями срываясь с его усов и бороды. Кудрявая макушка половинки черепа тибетца, скатившейся с его плеч в траву, торчала меж испятнанных алым стеблей диковинной спиной мохнатого зверя. Постояв недвижно ещё пару мгновений, тело Цзюмочжи покачнулось, и рухнуло вниз подрубленным деревом. Путь тибетского государственного советника по сунской земле, путь неудачливого грабителя, вора, и убийцы, подошел к закономерному концу.

— С-спасибо вам, господин Дуань, — запинаясь, выдавила А Чжу. Далиский наследный принц, сидящий на траве, лишь устало махнул рукой.

— Не за что, дочка, — выдохнул он с измученной улыбкой. — То есть… да неважно. Благодари Шэчи и Цин-эр — без них, я не смог бы остановить этого сумасшедшего.

— Если бы не твоя пальцевая техника, папа, мы бы точно опоздали, — возразила Ваньцин. Она и Шэчи выглядели наименее вымотанными из всей шестерки присутствующих — в этом коротком и яростном бою, молодая пара не успела выложиться на полную.

— Мы все — герои, спасшие Мужунов от ограбления, — с улыбкой добавил Инь Шэчи. — Думаю, мы заслужили немного отдыха.

— Какой там отдых, — тоскливо протянула А Би, надув губки. — Поместье все еще горит. Прочую прислугу этот чужеземный сумасброд наверняка разогнал. Пойдем за ведрами, сестрица? — обратилась она к А Чжу. Та, оглядев лениво курящийся над усадьбой дым, тяжело вздохнула, и поникла плечами.

— Погодите, — поднял ладонь Шэчи. — У меня есть идея, как все потушить без ненужных метаний взад-вперед. Я сейчас.

Легким прыжком, он перенесся на речную гладь, и остановился там, замерев в боевой стойке. Следом, юноша сосредоточился, и ударил техникой Ладони Сяояо прямо по воде Бэйсиня, в направлении пожара. Ленивые речные воды взметнулись штормовой волной, и выплеснулись на берег, накатив на поместье, словно небольшое цунами. Пожар мгновенно прекратился, потухнув в шипении испаряющейся воды. Инь Шэчи, довольно потирая ладони, вернулся на берег.

— Э-м-м, спасибо, наверное, братец Шэчи, — задумчиво промолвила А Чжу, глядя на дело его рук. — Думаю, отчищать водоросли, ил, и тину все же легче, чем тушить огонь. Надеюсь, что легче, — добавила она, оглядывая изгаженное речной грязью поместье. Инь Шэчи смущенно развел руками.

Этим утром Ма Даюань, старейшина Клана Нищих, пребывал в на редкость скверном настроении. Причин тому было несколько. Первая грызла его сердце уже долго, и являла собой неутоленную жажду мести за злодейски убиенную жену — а именно таковой считал смерть Кан Минь сам престарелый нищий, и не собирался слушать никого, говорящего иное.

Вторая проистекала из первой — Ма Даюань которую неделю заливал тоску горячительным, и неумеренность в выпивке тяжко отзывалась по утрам в его голове и теле. Почтенному старейшине шел уже шестой десяток — срок, до которого и не надеялись дожить многие воины прошлых эпох, — и он более не ощущал в себе тех стойкости и бодрости, что сопутствовали ему в молодые годы.

Третья причина настигла его в то время, как две первые давили на него тяжким грузом: какую-то четверть часа назад, один из младших принес весть о парочке безжалостных убийц, Серебряной Змее и его жене.

Именно из-за последней причины Ма Даюань сейчас не отлеживался в постели, попивая ключевую воду или подогретое вино, а мерил шагами подворье главы, направляясь к дому Цяо Фэна. То, как свеженазначенный глава относился к смертельному врагу Ма Даюаня, ставшему с его почина врагом клана, не было для старейшины секретом — Цяо Фэн и не думал скрывать свою приязнь к Серебряной Змее. Дошедшие из Яньмыньгуаня слухи об их рукопожатии, последующем сражении бок о бок, и совместном пире в честь победы несказанно злили почтенного старейшину, что желал своему кровнику одной лишь боли и смерти. Вдвое превосходя главу числом прожитых лет, Ма Даюань подспудно считал себя его старшим товарищем, обязанным направлять и наставлять Цяо Фэна, ежели тот собьется с правильного пути. К этой уверенности немало прибавляло и доверие Ван Цзяньтуна, что незадолго до своей кончины передал Ма Даюаню некий секрет, связанный с новым главой. Запечатанное письмо, отданное старейшине престарелым Бородатым Мечником, покоилось в закрытом на замок ларце, и исподволь вселяло в душу Ма Даюаня убеждение, что он, хранящий тайну глав предыдущего и нынешнего, не обязан мириться с исходящей от последнего из этих глав несправедливостью… или, по крайней мере, с тем, что сам старейшина таковой несправедливостью считал.

Цяо Фэн завтракал на свежем воздухе, с удобством расположившись на веранде дома главы. На квадратном дощатом столе перед ним стояло блюдо с жареным поросенком, уже порядком подъеденным; крепкие челюсти главы как раз отрывали последний кусок мяса с последнего неочищенного ребрышка правого бока. Поблизости от изуродованного подсвинка устроился небольшой — всего-то шэна на три, — кувшин горячительного: Цяо Фэн не любил много пить с утра. Такого скудного количества вина ему хватило бы разве что запить еду.

— Старейшина Ма, — дружески улыбнулся мужчина, откладывая полностью очищенную кость. — Присоединяйся. Разделим по-братски вино и пищу.

В любое другое время Ма Даюань с радостью принял бы это приглашение, но сейчас, доброжелательность Цяо Фэна пропала втуне, и все его обаяние не оказало на злого и недовольного старейшину никакого действия.

— Прости, глава, — сухо ответил Ма Даюань. — Я не могу ни есть, ни пить, ни спать — ведь моя обида до сих пор не отомщена. Враг клана свободно бродит по рекам и озерам, и даже не вспоминает о нашей вражде, творя все, что ему вздумается.

— Ты о Серебряной Змее, — тяжело вздохнул мужчина. — Не печалься, брат. Не более двух недель назад, по его душу был отправлен старейшина Линь Фын, вместе с восемью умелыми младшими. Нам остается только дожидаться, — он скривил губы в нерадостной улыбке, — добрых вестей об исполненном приговоре.

— Линь Фын, — горько бросил престарелый нищий. — Этот бесталанный мальчишка против Серебряной Змеи — что утка против феникса. Его уровень владения Шестом Восьми Триграмм будет пониже, чем навыки того же Бай Шицзина. А Бай Шицзин, если ты забыл, проиграл Серебряной Змее в считанные пару движений, — сердито нахмурив кустистые брови, он уставился на своего главу.

— С Линь Фыном еще восьмеро воинов, обученных сражаться вместе, в воинском построении, — снова попытался успокоить собеседника Цяо Фэн. — Юный Инь с женой — вовсе не небесные духи, а люди из плоти и крови. Даже величайшего из воителей можно одолеть числом, а Серебряная Змея хоть и силен, но совсем не первый под небесами.

— Верно, — с ожесточением в голосе ответил Ма Даюань. — Ведь первым под небесами все чаще называют тебя, глава. В свои молодые годы, ты успел стяжать великую славу, как защитник империи Сун, и непобедимый воин. Верно, эта слава ударила тебе в голову похлеще крепкого вина, которое ты так довольно попиваешь: могущественный и сильный враг делает, что пожелает, тогда как ты, один из немногих, что могут сразить его, проводишь дни в веселье и отдыхе! — старый нищий постепенно повышал голос, заводясь все больше и больше. — Во всем нашем клане, хоть он и велик, как ни одно другое сообщество, лишь ты можешь сравниться с Серебряной Змеей в силе. Ты, или же трое из четверых великих старейшин. Но старейшины заняты делами клана, денно и нощно трудясь на его благо. Чем же занят ты?

— Не много ли ты себе позволяешь, Ма Даюань? — сузил глаза Цяо Фэн. — Я уважаю твою старость, и заслуги перед кланом, но не думай, что они позволяют тебе дерзить главе.

— Что ж, глава, если мои слова кажутся тебе слишком дерзкими, изгони меня! — воскликнул старейшина. — Или, быть может, ты отправишь меня к блюстителю законов, за наказанием? Хватит ли двух десятков ударов палками, чтобы искупить дерзость этого наглого старика? — он раздраженно скривился, и отвернулся от собеседника. — Впрочем, не трудись. Тот Клан Нищих, который я знал, и на благо которого работал, не покладая рук, бок о бок с Ван Цзяньтуном, Си Шаньхэ, и прочими, не стал бы прощать вероломное убийство, увечья, и оскорбления. Тот, старый клан, немедленно отправил бы за головой врага своего сильнейшего воина, кем бы он ни был, и исполнил бы вынесенный приговор в кратчайшие сроки. Сдается мне, тот клан, и нынешний — два разных сообщества, и тому из них, что возглавляет уважаемый Цяо Фэн, первый под небесами, не по пути с этим косным, глупым стариком, жизнь положившим во имя клана, и ждущим взамен лишь одного — исполнения справедливой мести! — он умолк, закончив свою оскорбительную речь, и какое-то время, утреннюю тишину подворья нарушало лишь его тяжелое дыхание.

Цяо Фэн неспешно утер лицо и руки чистой тряпицей, и поднялся со стула. Смертельная усталость сквозила в его взгляде, сменив расслабленное довольство жизнью. До сего дня, ему не приходилось сталкиваться с внутренними противоречиями клана, которые он не мог бы разрешить добрым словом, беседой по душам, и справедливым решением. Глава Клана Нищих не был глупцом; не был он и ограниченным воякой, привыкшим полагаться лишь на силу, но его ум, достаточно гибкий и острый, не видел хорошего выхода из нынешнего положения дел. Ма Даюань вынуждал его выбрать между расколом в клане, и хладнокровным убийством друга и его жены.

Вздумай Цяо Фэн отказать старому нищему в его просьбе, что, с точки зрения писаных и неписаных законов, была по-своему справедливой и обоснованной, Ма Даюань поднял бы шум на всю Поднебесную. Доброе имя главы клана, а следом — и самого сообщества нищих, было бы брошено в грязь. Более того, старейшина ничуть не преувеличивал, говоря, что положил жизнь на благо Клана Нищих — его заслуги как перед своим сообществом, так и перед вольными странниками Поднебесной, уступали разве что славе Ван Цзяньтуна. Многие нищие до сих пор втихую поговаривали, что Бородатый Мечник назначил главой своего ученика в обход Ма Даюаня, и пусть подобные кривотолки оставались досужей болтовней, пусть Цяо Фэн потом и кровью заслужил свою должность, все эти сплетни вспыхнули бы с новой силой, захоти того старейшина Ма. Реши последний уйти из клана, за ним бы последовало немало народу — сильные воины, влиятельные старейшины, и полезные умельцы. Многие в Клане Нищих любили и уважали Ма Даюаня — за свою долгую жизнь, он успел завести предостаточно верных друзей.

Замысли глава Клана Нищих расследовать смерть Кан Минь, чтобы подтвердить слова Инь Шэчи о самозащите его жены, это ни к чему бы ни привело. Госпожа Ма была мертва и похоронена, и вскрытию ее могилы решительно воспротивился бы не только Ма Даюань, но и большая часть клана. Поначалу, Цяо Фэн подумывал о том, чтобы пригласить сянъянского окружного судью, чтобы тот как следует во всем разобрался, но быстро оставил эти мысли: сяньвэй их округа получил должность в обход экзамена, за деньги, и розыскными талантами не блистал. Но, даже если бы слова Инь Шэчи полностью подтвердились, Ма Даюань вряд ли захотел бы отказаться от мести, и сумел бы настоять на своем перед другими старейшинами.

— Что ж, — с тяжелым сердцем проговорил Цяо Фэн, сходя по ступенькам веранды. — Я и вправду не занят никакими срочными делами. Со всеми текущими заботами клана могут справиться мои помощники, особенно при содействии наших мудрых старейшин. Почему бы мне не проверить успехи Линь Фына, и не помочь собрату, если исполнение приговора окажется ему не по силам?

— Линь Фын без толку рыщет по южным окраинам, — чуть спокойнее отозвался Ма Даюань. — Серебряной Змеи нет в Юньнани. Сегодня утром, вести о нем пришли из Сучжоу. Он с женой искали подворье семьи Мужун.

— Мужуны? — приподнял бровь глава клана. — Что Шэчи могло понадобиться от них? Он не мстителен, и вряд ли стал бы искать наследника Мужунов, чтобы отплатить ему за смерти подчиненных, — он озадаченно поскреб щетину на подбородке.

— Вы можете выяснить это лично у Серебряной Змеи, перед тем, как казнить его, — сварливо ответил старейшина. — Со своей стороны, я направлю вам в помощь четверых хороших бойцов, во главе со старейшиной. Цюань Гуаньцин сейчас ничем не занят.

— Не занят? — возмутился Цяо Фэн. — Если он, вопреки моему приказу, не занят наведением порядка в ветви Дачжи, я сейчас же отправлю его за наказанием к Бай Шицзину!

— Какие бы дела ни оставались у Гуаньцина, я согласен взять их на себя, — непреклонно ответил Ма Даюань. — Он — неплохой знаток ловушек и выслеживания добычи. Его помощь будет неоценима в поимке Серебряной Змеи.

— Ладно, — раздраженно вздохнул глава. Он прекрасно понимал, отчего престарелый нищий навязывал ему в спутники именно Цюань Гуаньцина — наряду с ним самим и Бай Шицзином, молодой старейшина Дачжи был одним из самых ярых сторонников немедленного уничтожения Инь Шэчи и его жены. Ма Даюань был зол на наследника секты Сяояо по личной причине, блюститель порядка клана упирал на неукоснительное соблюдение законов, но мотивы Цюань Гуаньцина в его непрестанной поддержке этих двоих оставались для Цяо Фэна загадкой. Каждый из старейшин Клана Нищих пекся о чести родного сообщества, но ни один из них, кроме старейшины ветви Дачжи, не настаивал столь упорно на том, что смерть Инь Шэчи как нельзя лучше послужит доброму имени клана.

— Займись подготовкой к моему походу, — холодно бросил он Ма Даюаню. — Также, на тебе — все дела, что вынуждены будем оставить я и Цюань Гуаньцин. Прилежно заботься о клане в мое отсутствие, иначе я спрошу с тебя по всей строгости закона.

— Не волнуйтесь, уважаемый глава, — суровая отповедь Цяо Фэна не произвела на старейшину никакого впечатления. Наоборот, Ма Даюань успокоился и повеселел. — Уверяю вас, я присмотрю за кланом наилучшим образом.