Восемь Драконов и Серебряная Змея

Глава 53 Сходятся в смертельной схватке змеи и тигры, львы и драконы

Стоило утреннему солнцу выглянуть из-за туч, как предгорья хребта Хэншань, что прилегали к перевалу Яньмыньгуань, засверкали слепящими бликами металла. Тускло блестели грубые шлемы простых солдат, и наконечники их копий. Бросали на траву тусклые отсветы железные плоскости ростовых щитов, покрытых фигурной чеканкой, щитов столь тяжелых, что их удерживали стоймя не руки воинов, но специальные подпорки. Сияли начищенные пластины брони панцирной пехоты, скрепленные вместе шелковыми шнурами. Поблескивали позолотой, серебром, и полированной сталью рукояти мечей командиров, сбруя их боевых коней, и дорогая броня типа «шаньвэнь», называемая так из-за составляющих ее пластин в форме иероглифа «гора». Одни лишь группы и группки вольных странников выделялись тканью халатов и рубах среди этого моря стали, раскинувшегося по холмам предгорий Хэншаня. Редкие пучки зелёной травы, пробивающиеся сквозь каменистую почву примыкающей к Яньмыньгуаню земли, словно расцвели мириадами стальных соцветий. Вскоре, этим цветам, блестящим металлической чистотой, предстояло окраситься тревожным багрянцем крови.

Инь Шэчи, в компании жены и далисцев стоящий впереди строя, рядом с гвардией генерала Ханя, вконец извелся за вчерашний вечер и недолгие часы сегодняшнего утра. Предчувствие скорой битвы словно наполняло его жилы нетерпеливым, жгучим огнем, побуждающим делать что угодно, лишь бы не сидеть на месте. Он успел разыскать оставленных Цяо Фэном связных — немолодого нищего Люй Лянвэя, и его приятелей, трех юношей, носящих фамилии Го, Се, и Лю. Те поведали ему нерадостные новости — слова Мужун Фу о вырезанных подчистую нищих Ляо полностью подтвердились. Из лазутчиков, засланных Цяо Фэном в царство киданей, ни один не вышел на связь.

Также, Шэчи успел потренироваться вместе со своим отрядом, а затем, устроить дружеские поединки с каждым из них. Умения Трех Высших Министров Да Ли оставили у него самое приятное впечатление, навыки царских телохранителей подтвердили их соответствие занимаемому высокому посту, а боевое искусство Дуань Юя вызвало у юноши множество нелицеприятных мыслей — шурин Шэчи использовал разрушительный и таинственный стиль Божественного Меча Шести Меридианов, самое лучшее, в пятую часть его истинной силы. Оные сердитые мысли, к счастью, не были облечены в злые слова — ругательства и усиленные тренировки сейчас не имели смысла. За оставшиеся до боя несколько часов светлого времени, сколько-нибудь отточить владение семейной пальцевой техникой Дуаней не представлялось возможным. Инь Шэчи лишь указал юному далисцу на несколько очевидных ошибок в тактике — например, строго-настрого наказал не стоять на месте в отсутствие прикрытия товарищей, уходя от ближнего боя техникой шагов.

Из интереса, он даже понаблюдал за тем, как Ба Тяньши постигает премудрости обращения с новым для него оружием — огненным копьём. Далиский министр плохо представлял себе возможности огненного зелья, и оружия, что использовало его, но искупал недостаток знаний упорством и увлеченностью.

Но теперь, все приготовления были завершены, все необходимые вещи — сделаны, и неутоленная жажда действия за малым не заставляла Инь Шэчи приплясывать от нетерпения. Он сдерживался от подобного детского поведения лишь давней привычкой наследника богатого семейства, крепко вбитой в него отцом — привычкой вести себя важно и невозмутимо при выходах в свет. За него, в отсутствие вельмож и чиновников, сошли армейские командиры, и сильнейшие из вольных странников.

— Не хотите ли сказать солдатам напутственное слово, господин генерал? — не удержался Шэчи от вопроса. — Жертвы знамени[1] уже принесены, но, видит небо, нашим соратникам не помешали бы несколько слов ободрения.

— Почему бы и нет, — пожал бронированными плечами Хань Гочжун, и, развернув коня мордой к войску, звучно обратился к солдатам:

— Братья! Вон там, — окованная сталью рука генерала указала за спины сунских воинов, — наша родная земля. Вот оттуда, — он махнул в сторону горного перевала, — идёт враг. Все, что нам нужно — не пропустить врага мимо нас. Продержитесь сегодняшний день, и победа будет за нами!

— Победа! Победа! Победа! — громко прокричали конники и пехотинцы, но в их дружном голосе не было слышно большого воодушевления. Шэчи, выслушав эти немудреные слова, недовольно сжал губы, и, подзуживаемый все той же предбоевой лихорадкой, плавным прыжком взлетел на самый наконечник огненного копья, что держал Ба Тяньши. Тот, верно поняв замысел юноши, приподнял оружие повыше.

— Все слышали генерала⁈ — вскричал Инь Шэчи, без труда удерживаясь на кончике оружия. — Он сказал всё как нельзя лучше! Позади — великая Сун! Позади — наши родные и близкие, друзья и семьи, дети и родители! Впереди же, нас ждёт коварный и многочисленный враг. Знаете, почему кидани явились к нам в гости столь большим числом? — спросил он почти спокойно, и тут же прокричал в ответ, громко и насмешливо:

— Да потому, что они боятся нас! Трусливые варвары страшатся всей мощи пламенной стихии на кончиках наших огненных копий и стрел! Глупых дикарей пугает мудрость наших командиров, способных без труда разгадывать их убогие замыслы! Ляоские ничтожества трясутся от страха, не осмеливаясь напасть равными силами на могучих воинов Сун! И сегодня!.. — он повысил голос ещё сильнее.

— … Сегодня, мы нагоним на них много больший страх! Сегодня, мы кровавыми знаками вырежем наши имена на сердце народа северных степей! Сегодня, корни хэншаньских гор покраснеют от пролитой на них крови киданей! — он оглядел солдат, взбудораженных его словами, и заорал на пределе сил глотки, вгоняя соратников в ещё большее исступление:

— Сегодня, мы будем вкушать от плоти сынов Ляо, и упиваться их кровью! Ваньсуй!

— Ваньсуй! — дружный вопль солдат, казалось, сотряс небо и землю. Инь Шэчи, опустошенный своими и чужими чувствами, выплеснутыми в этой краткой речи, удовлетворённо выдохнул, и соскользнул на землю с копейного наконечника.

— Не иначе, ты задумал отобрать всю славу у этого старого солдата, Шэчи, — с добродушным прищуром промолвил Хань Гочжун.

— Что вы, господин генерал, я всего лишь подхватил вашу мысль, — проказливо ухмыльнулся юноша. — Уверен, историки опишут эту речь, как мудрое и вдохновляющее напутствие доблестного генерала Ханя, дополненное неким невразумительным бормотанием его неизвестного соратника, — полководец, тихо рассмеявшись, махнул рукой.

— Осталось только одно — дождаться врага, — негромко проговорила Му Ваньцин, поправляя вуаль. — Вот смеху-то будет, если чуский злодей решит задержаться на денёк. Чью плоть ты будешь есть тогда, и чью кровь пить, мой героический муж?

Шэчи, весело рассмеявшись, хотел было ответить жене шуткой, ласковым словом, или же и тем, и другим, но его неначатая речь была прервана в зародыше. Кидани явились, не задержавшись надолго. Словно сама земля Срединной Равнины застонала под сапогами врага, и копытами его коней, что рокотали, словно близящийся гром, или отзвук землетрясения. Облако пыли показалось из глубины Яньмыньгуаня, предваряя появление войска Ляо.

— Вот они, ничтожества, храбрые числом! — вскричал Инь Шэчи, слыша бормотание и шепотки солдат, на мгновение вновь утративших уверенность. — То не земля трясется, а поджилки киданей! Смерть и позор трусливым варварам! Смерть!

Сунские воины, ободренные, подхватили его клич. Раздались командные окрики военачальников, и, повинуясь им, исполинская махина армии ханьцев зашевелилась, скаля стальные зубы мечей и копий в сторону врага, щетинясь чешуйками щитов, и готовясь выдохнуть смертоносный всполох огненных стрел.

С них и началась битва у перевала Яньмыньгуань. Сотни ярких звёзд, оставляя за собой пышные дымные хвосты, взвились в небо над рядами сунских войск, словно намеренные утвердиться на небосводе рядом с солнцем. Взвились, и, задержавшись на мгновение в безмятежной небесной синеве, пали вниз огненным дождем.

Почти каждый из рукотворных метеоров рушился на надвигающиеся ряды ляосцев — учёные люди, направляющие этот огненный звездопад, целились верно. Пламенные облачки взрывов вспухали среди скачущей по неровной земле предгорий киданьской конницы, и каждая огненная стрела забирала по нескольку жизней: тех, кому не посчастливилось попасть под удар, и тех, чьи кони ломали ноги о полусожженные трупы людей и лошадей. Пылающий обстрел затормозил и без того небыстрый наскок киданей до черепашьего шага, и в дело вступили лучники и арбалетчики Сун, поднимая в воздух тучи обычных стрел. Часть ханьских стрелков старательно передёргивала рычаги сычуаньских арбалетов чжугэ-ну, что без перерыва выплевывали короткие лёгкие стрелки одну за одной, другая — натягивала тетивы длинных луков, шлющих вдаль длинноперые стрелы с непревзойденными силой и точностью. Большая часть деревянно-железного града безвредно стучала по доспехам и щитам ляосцев, но были среди оперенных посланниц и те, что проскальзывали сквозь защиту врага, находя ее щели, и уязвляя прячущуюся за деревом и сталью плоть коней и людей.

Кидани, вязнущие в трупах своих соратников, истекающие кровью, и сгорающие в яростном жаре огненных стрел, не останавливались, упорно продвигаясь к строю ханьских войск. Когда уже начало казаться, что натиск сил Ляо выдохнется, так и не достигнув врага, первые ряды северной конницы, потрёпанной, опаленной, но все ещё злой и жаждущей битвы, приблизились к линии войск Сун на расстояние какой-то сотни шагов. Раздался дикий вой и рев киданей, и, словно отвечая ему, зазвучали отрывистые команды военачальников.

Генерал Хань давно уже забрал свою охрану и двинулся вглубь построения войск, где его ждал командный пост — высокая платформа с сигнальными флагами и барабанами, и несколькими щитоносцами для прикрытия от шальных стрел. Команды солдатам первой линии отдавали их непосредственные начальники, я-цзяны, которые, в свою очередь, передавали приказы ду-вэев. Инь Шэчи нашел взглядом командующего их полком, Фань Шаохуана. Сейчас, этот широколицый и чернобородый мужчина, неизменно говоривший со спокойным добродушием, выглядел яростным духом войны. Его лицо искривилось свирепой маской, а широко распахнутый рот изрыгал ругательства вперемешку с приказами. Мимоходом подивившись этому преображению, юноша обратил внимание на выступивших вперёд храбрецов, держащих наперевес смертоносное огневое оружие.

Огненное копьё отличалось от обычного, прежде всего, наконечником — толстой бамбуковой трубкой, закрытой с обеих сторон. Из ближнего к пятке конца трубки торчал длинный фитиль, и сейчас, солдаты дружно доставали из поясных сум и складок одежды зажигалки-трутовницы, которыми затепляли огнепроводные шнуры. К пехоте с огненными копьями присоединился Ба Тяньши, с довольной улыбкой возящийся со своим оружием.

— Делаем все, как задумали, — счёл нужным напомнить своему отряду Инь Шэчи. — Господин Гу с братьями прикрывает Дуань Юя. Господа Хуа и Фань поддерживают господина Ба. Всем приготовиться.

Не обошлось и без несчастных случаев, обычных для огневого оружия — фитиль какого-то невезучего солдата прогорел в считанные мгновения, и бамбуковая трубка копья лопнула, скрыв держащего оружие беднягу в огненной вспышке. Но воины генерала Ханя не были зелёными новичками, и стоящие во вторых и третьих рядах были готовы к подобным неожиданностям. Загоревшийся солдат был немедленно облит водой из кожаного ведра, замотан в мокрую холстину, и утащен в направлении палаток врачевателей. Цепь огненосной пехоты даже не поколебалась, утратив одно из своих звеньев — остальные лишь сдвинулись поплотнее.

Вой и рев ляоских всадников рвал в клочья воздух над самым строем ханьских солдат. Можно уже было разглядеть хлопья пены, срывающейся с губ киданьских коней, и белки вытаращенных глаз их наездников, чьи кривые сабли и длинные пики с конскими хвостами у острия жадно тянулись к телам сунских воинов, когда стало ясно — расчет Фань Шаохуана, и его собратьев-командиров, оказался верен. Строй ханьцев словно окутался щитом адского жара, вырастил впереди себя огненную стену, полыхнул багровыми языками пламени — прямо в конские морды и лица всадников.

Яростные крики киданей сменились воплями боли, тонким, истошным ржанием коней, и треском, звоном, лязгом тяжеловесной конной лавы, что врезалась в огненную преграду, и не смогла ее преодолеть. Первые ряды ляоской конницы пали под волной пламени, и другим, менее заметным, но даже более смертоносным ударом, посланным огненными копьями.

В самом наконечнике, в оголовье бамбуковой трубки с огненным зельем, прятались кусочки железа и мелкие камешки. Когда пламенное оружие вспыхивало, извергая пылающую смерть, этот безобидный мусор превращался в целую горсть мелких снарядов, бьющих с силой не меньшей, чем у арбалетный стрелы.

Сожженные огненными вспышками, и посеченные железно-каменным градом, кидани, что желали первыми достичь построения врага, превратились в мертвые и умирающие препятствия на пути своих же товарищей. А огненные копья сунских солдат продолжали изрыгать пламя, подобные драконьим пастям, обжигая и пугая лошадей, раскаляя доспехи, и обугливая тела.

Огненное оружие ханьцев все же прогорело, и те, бросив бесполезные древки, отступили вглубь строя, смененные обычными копейщиками. Среди отступивших был и Ба Тяньши, закопченный, покрытый чужой кровью, и сияющий радостной, широкой улыбкой. Его руки уже сжимали второе из выданных ему огненных копий; последнее, вместе со старым оружием далиского министра, покоилось в держателе за его спиной, ожидая своего часа.

Сокрушительный огненный удар ненадолго замедлил натиск Ляо. Всадники северян, в их тяжёлой стальной броне, восседающие на крупных и сильных лошадях, не собирались ни сдаваться, ни умирать так просто. Даже обожжённые и израненные, они не прекращали рваться вперёд, жаждая вцепиться в горло врага.

Сунские солдаты с копьями и малыми щитами, что сменили в первой линии огненосных копейщиков, немедленно попятились под бешеным напором киданей. Теперь уже ханьцы падали один за другим, пронзенные пиками и стоптанные конскими копытами, а ободренные своим успехом ляосцы наседали все яростнее. Их жуткие боевые кличи, подобные звериному реву и вою, звучали все громче, заглушая крики их противников.

Ляоские командиры вели своих подчинённых из первых рядов, вдохновляя их не только громкими командами, но и личным примером. Их нетрудно было выделить из толпы — богатого вида латная броня с орнаментом в виде волчьих голов, и устрашающей формы шлемы, делали их заметными издалека. На глазах Инь Шэчи, один из них легко склонился с седла, словно и не был обременен тяжёлыми доспехами, точным ударом копья пронзил одного из пехотинцев, и мощным толчком сбросил тело с наконечника, швыряя его вперёд. Жуткий снаряд врезался в ханьский строй, сбивая солдат с ног, и приободрившиеся кидани ринулись в пробитую брешь, свирепо завывая, точно оголодавшие волки.

При виде их успеха, Шэчи внимательно прищурился — в нем, он заметил некую возможность. Далиский отряд пока что держался в стороне от битвы, и даже Ба Тяньши, у которого руки чесались вновь поработать огненным копьём, стоял в задних рядах. Причина тому была проста — перед боем, Инь Шэчи не погнушался обговорить совместные действия с ду-вэем Фанем. Юный наследник секты Сяояо не видел ни доблести, ни пользы в том, чтобы без толку мешаться под ногами у простых солдат, и сейчас, следовал их с Фань Шаохуаном плану. Но в особых случаях, вроде этого внезапного прорыва киданей, Шэчи не собирался сидеть без дела.

Му Ваньцин поняла кивок мужа без слов. Им уже почти не требовалось называть друг другу формы Семи Мечей Привязанности — совместные битвы и тренировки подняли их взаимопонимание выше человеческого предела. Вот и сейчас, Инь Шэчи ухватился за левую руку жены, и подтолкнул ее вперёд, тут же бросившись следом. Пара юных воинов прянула к врагу единой бело-красной молнией, ударившей прямо в военачальника киданей. Ещё на лету, меч Шэчи лёгким, небрежным взмахом срубил древко его копья, а клинок Ваньцин начисто снес голову с плеч врага.

Продолжая свой краткий полет, Инь Шэчи пинком выбил обезглавленный труп из седла, и в самый последний миг успел подхватить его голову.

— Кидани! — возопил он, стоя на конской спине рядом с женой, и вскидывая к небу свой жуткий трофей. — Смотрите на голову в моих руках! Сегодня, вы все отправитесь в Диюй, следом за ее владельцем!

Ляоские воины дрогнули и попятились, когда Шэчи с размаху метнул голову их командира вдоль вражеского строя. Разбрызгивая кровь из обрубка шеи, та с глухим стуком врезалась в нагрудник какой-то лошади, чей наездник, в страхе дернувшись прочь, едва не вывалился из седла. Отступив при помощи техники шагов, молодая пара вернулась к товарищам, где ее успех приветствовали радостные крики солдат.

Строй ханьцев вновь сомкнулся и нажал на врага, тесня его остриями копий, и всадники, ошеломленные быстрой и бесславной смертью командира, подались назад. Тут же, стоящие в задних рядах солдаты Сун вновь достали зажигалки, но на сей раз, не огненные копья были в их руках. Каждый из них держал по небольшому горшочку с надёжно залитым сургучом горлышком, из которого торчал шнур фитиля. Зашипели тлеющие запалы, глиняные ёмкости по широкой дуге отправились в самую гущу врага, брошенные твердой солдатской рукой, и оглушительные взрывы загремели по всей линии соприкосновения войск.

Строй киданей вновь смешался — боевые кони, посеченные глиняными осколками и ошеломленные грохотом взрывов, несли, куда глаза глядят, забыв о рвущих их губы удилах. Иные всадники и сами нахлестывали своих скакунов, охваченные суеверным ужасом — адский грохот и вонь сгоревшего пороха заставили их сердца дрогнуть, обращая ляосцев в бегство. Копейщики Сун немедленно воспользовались этим, напирая на расстроенные ряды врага. Младшие воинские начальники я-цзяны заходились в командных криках, и их подчинённые дружно снимали киданей с седла слаженными ударами копий, уколами наконечников гнали прочь обезумевших коней, и без труда отбивались от тех немногих врагов, что сохранили трезвый рассудок и желание сражаться.

Ляосцы не стали бездумно продолжать расстроенную атаку — зазвучали сигнальные рога, и потрёпанная конница оттянулась назад. Киданьские всадники перестроились, и, взяв короткий разбег, вновь ринулись на врага единой воющей и грохочущей лавой. Фань Шаохуан хладнокровно парировал этот натиск огненными копьями — зажглись фитили, вспыхнуло пламя, ударил частый дождь из железных и каменных капель, и конная атака бесславно захлебнулась. Не могущая набрать достаточно скорости на неровных предгорьях Хэншаня, тяжёлая кавалерия не сумела прорваться сквозь огонь и сталь, и опрокинуть врага ударами копий и натиском боевых коней, как задумывали ляоские военачальники. Вместо этого, остатки конницы оттянулись назад, давая дорогу пехоте.

Инь Шэчи оглядел стройные ряды тяжёлых пехотинцев Ляо с невольным уважением. Надёжно укрытые железными пластинами ламеллярной брони, словно драконы — чешуей, они ничуть не уступали в защищённости тяжелобронированным пешим солдатам Сун. Длинные стальные острия копий в их руках хищно блестели, тяжёлые мечи ждали своего часа в ножнах, а луженые глотки киданьских солдат испускали волчий вой и грозный, низкий рык, обещая врагам незавидную судьбу добычи.

Вновь вспыхнувшие огненные копья выкосили первые ряды ляосцев, и замедлили их наступление, давая ханьским командирам время выдвинуть вперёд свою тяжёлую пехоту. Несмотря на успех этого перестроения, и поддержку бомбометчиков, чьи снаряды продолжали сеять ужас и замешательство в рядах врагов, было ясно: в столкновении пеших солдат, ханьцы неминуемо уступят киданям. Слишком уж много тяжелобронированных воинов Ляо надвигалось на сунский строй, и слишком уж четким был их шаг, выдавая выучку и опыт. Ханьское построение же по-прежнему чернело кожаными доспехами простых солдат, и их деревянными щитами, обзаведясь лишь самой малостью металлических вкраплений пехотинцев в железной броне. Сияющий металлом строй ляосцев, наседающий на ряды сунской пехоты, выглядел топором палача, уже коснувшимся шеи жертвы.

— Друзья! — воскликнул Инь Шэчи. — Пришло время и нам обагрить клинки кровью врага! Покажем ляоским разбойникам силу семьи Дуань!

Девять фигур без спешки шагнули вперёд, обнажая оружие, и солдаты расступились, давая им дорогу. Кидани, привлеченные обманчивой уязвимостью этой безобидно выглядящей горстки людей, защищённых лишь тканью халатов и рубах, дружно бросились на них, выставив вперёд копья. Бросились, и отхлынули, оставив на утоптанной земле с полтора десятка неподвижных тел.

Копьё Ба Тяньши вилось вокруг его тела гибкой змеёй, в молниеносных бросках уязвляя врагов остриём, сбивая ударами древка, и рассекая сталь их доспехов лезвием длинного наконечника. Длина его оружия ничуть не мешала ловкому и подвижному далисцу: словно легендарный Чжао Цзылун[2], он разил и теснил врагов, многократно превосходящих его числом, с равной лёгкостью побеждая как ближних, так и дальних.

Хуа Хэгэнь бился спокойно и расчётливо, успевая сражать врагов и прикрывать своих. Точные удары его сабли не стремились сплеча рубить сталь киданьских доспехов, вместо этого находя уязвимые места, и нанося жестокие, болезненные раны. Ляосцы, отведавшие клинка далиского военного министра, роняли оружие и валились с ног, неспособные продолжать бой, но все ещё живые, вопящие от боли, и сковывающие наступление своих товарищей.

Железо киданьских доспехов не было сколько-нибудь действенной защитой от булавы-метеора в руках Фань Хуа. Далиский министр работ опускал свое тяжёлое оружие на головы и плечи киданей с молодецким хэканьем, и враги неизменно падали, как подкошенные, больше не вставая.

Троица царских телохранителей держалась рядом с Дуань Юем, больше отражая атаки врага, чем пытаясь сразить как можно больше. Защищаемый ими юный далисец с лихвой возмещал их сдержанность: сияющие клинки ци, рассылаемые Дуань Юем во все стороны, неизменно находили в толпе врагов по нескольку целей. Железо доспехов сдерживало их сокрушительные удары лишь отчасти — вот, тонкий луч Меча Шаоинь сорвался с мизинца юноши, и прошил двоих, остановившись в теле третьего. Двое первых жертв смертоносной пальцевой техники рухнули наземь немедленно, а третья, захлебываясь кровью, чуть погодя.

Инь Шэчи и Му Ваньцин бились, вовсю применяя третью форму своего парного боевого искусства. Меч Равноценного Воздаяния включал в себя много больше приемов, чем тот способ быстро достичь врага, которым нередко пользовалась молодая пара. Сейчас, Шэчи и Ваньцин словно кружились в непрерывном танце, держа свободные от мечей руки друг друга. Порой, юноша, крепко утвердившись на ногах, хлестким движением выбрасывал вперёд свою жену, гибкую, словно ивовая ветвь; позволив ей достать нескольких врагов размашистым ударом, бьющим с силой их обоюдного движения, он тут же уводил Ваньцин из-под ответных атак врага. Девушка, в свою очередь, также давала мужу точку опоры, позволяя невесомо-легкому Шэчи промелькнуть мимо вражеского строя стремительным призраком духа смерти, и вернуться обратно, оставляя за собой разрубленные тела. Этот круговорот алого и белого забирал все больше киданьских жизней, легко перемалывая как тела бронированной пехоты, так и сталь ее оружия, выставленного вперёд в попытке защититься.

Неостановимый натиск далиского отряда потеснил врага, и солдаты, видя успех своих могучих союзников, с воодушевленными криками усилили нажим, заставляя киданей пятиться под ударами копий и алебард. Инь Шэчи, бросив по сторонам быстрый взгляд, вскинул кулак, призывая соратников не спешить: их небольшой отряд, вместе с сопровождающими его солдатами Фань Шаохуана, глубоко вклинился в построение киданей, тогда как соседние полки, наоборот, отступали под стальным навалом врага. Раздались команды военачальников, и победоносный полк ду-вэя Фаня неспешно попятился, избегая опасности окружения.

Кидани не спешили преследовать врага, пролившего столь много ихней крови, и Шэчи, пользуясь этим неожиданным затишьем, осмотрелся вокруг. Конный натиск армии Ляо провалился, но тяжёлая пехота сумела потеснить линию ханьцев по всему полю боя. Воины Сун с трудом, но держались под натиском киданей, отступая и неся потери, но не сдаваясь. Лучники и арбалетчики обеих сторон увлеченно перестреливались, пытаясь истощить и обескровить те силы врага, что ещё не вступили в битву, резервы ждали своего часа, а огненные стрелы все так же перечеркивали небо падающими звёздами, вспыхивая где-то в задних рядах войск Ляо. Одни лишь вольные странники Сун действовали крайне непонятным образом.

Зелёные одеяния секты Цинчэн виднелись неподалеку, в строю соседнего полка — даосы бесстрашно рубились в первых рядах, мечами и техниками ци сдерживая вражеский напор. Шэчи также сумел разглядеть блестящие бронзой щиты братьев Ю, развевающуюся седую бороду Шань Чжэна, и сверкание длинных мечей его сыновей, что сражались неподалеку. Немногие храбрецы, поставленные Мужун Фу в первую линию, бились изо всех сил, в то время как крупные секты и школы, оставленные позади линии войск, так и не сдвинулись с места. Обернувшись, Инь Шэчи увидел серые накидки и блестящие лысины медитирующих шаолиньских монахов, жёлтые одежды секты Цюаньчжэнь, и красные халаты даосов Пэнлая, украшенные символами восьми триграмм — все эти воины до сих пор не вступили в бой. Приметил он и небольшую группу в светло-синем: людей семьи Мужун.

Скользнув недовольным взглядом по Мужун Фу с ближниками, Шэчи уже отводил глаза, когда три сигнальных хлопушки взвились над рядами войск, и повисли в небе скоплением дымящихся светильников, выделяясь среди росчерков огненных стрел. Дымный след хлопушек начинался у ног наследника семейства Мужун — Глава Вольных Странников подавал кому-то условный знак.

Именно благодаря своему любопытству, наследник секты Сяояо успел разглядеть тех, кто откликнулся на сигнал Мужун Фу, и уберечься от несомой ими опасности.

Первым упал какой-то седобородый шаолиньский монах, чью лысую голову пробила сверкнувшая стрела пальцевой техники. Всполох сине-зеленого пламени окутал группу воинов Цюаньчжэня, оставив за собой бездвижные тела. Несколько красных халатов пэнлайских даосов пропали из виду — те рухнули под ударами рукопашных техник.

Инь Шэчи обозленно заскрежетал зубами. Больше всего на свете, ему хотелось броситься навстречу двум старым злодеям — предателю его секты, и непримиримому врагу его родичей, — но, на беду, кидани избрали этот миг для дружного натиска на ханьский строй.

— Враг сзади! — закричал Шэчи, пытаясь предупредить, кого можно, о коварных убийцах, напавших исподтишка. — Старик Синсю и Переполненный Злом пришли на помощь Ляо!

Его вопли не возымели успеха — два могущественных мастера боевых искусств прошлись по сунским войскам косой смерти, легко ускользнув от ответных ударов. Мгновением спустя, зеленоватая вспышка покатилась в сторону сцепившегося с киданями далиского отряда — Дин Чуньцю решил уделить немного внимания своему врагу. Стиснув зубы, Инь Шэчи отразил мечом выпад очередного киданьского копья, и послал во вражескую атаку технику Ладони Сяояо, развеивая ее на лету. Старый злодей не обратил внимания на эту неудачу — сине-зеленое пламя объяло строй ханьской пехоты, изрядно его проредив. Дуань Яньцин не отстал от своего союзника — техники Одного Ян посыпались ливнем небесных стрел, насквозь прошивая броню и плоть.

Всего за несколько мгновений, двое престарелых воителей пересекли все поле боя, причинив армии Сун жестокий ущерб. Ханьцы, истребляемые с двух сторон, дрогнули и подались, и войско Ляо воодушевленно ринулось вперёд. Поднажав, кидани прорвали линию обороны врага сразу в нескольких местах, разрезая его построение на части, и охватывая солдат Сун железными тисками окружений.

— Разделяемся! — отчаянно завопил Инь Шэчи. — Дуань Юй с охраной — сдержите врага справа! Министры — стойте на месте! Мы с женой — влево!

Далиский отряд, и без того небольшой, распался на совсем маленькие группки, немедленно врубившиеся в ряды киданей, и эти три песчинки в окружающем людском море чудесным образом сумели затормозить жернова наступления Ляо. Полк Фань Шаохуана подался под ударом врага, но остался стоять оплотом спокойствия в бурлящем водовороте беспорядочной рубки. Шэчи и Ваньцин уже сражались в самой гуще вражеского строя, применяя едва ли не все формы своего парного стиля, разя мечами во все стороны, и уходя от окружения техниками шагов. Дуань Юй осыпал киданей ударами всесокрушающих пальцевых техник из-за спин царских телохранителей, что стояли нерушимой скалой, отражая натиск врага. Трое Высших Министров Да Ли привычно прикрывали друг друга, сражая ляосцев одного за другим. Но эта храбрость немногих, здесь и на других островках успешного сопротивления, оставшихся на поле боя, не могла спасти общего положения. Слишком большой урон нанесли построению сунских войск Дин Чуньцю и Дуань Яньцин, и слишком многочисленно было воинство Ляо — прорвав строй врага, оно смогло ввести в бой всю свою многотысячную силу, разделяя и окружая ханьцев, теснимых теперь со всех сторон.

Загремели барабаны командного поста, взметнулись вверх разноцветные сигнальные флажки, и в бой вступили резервные полки конницы. Склонив огненные копья, они, подобные объятым пламенем фениксам, вонзились в ряды киданей, увлекшихся атакой. Неожиданный удар кавалерии смешал ряды войск Ляо, и несколько пехотных полков ханьцев, воспряв, сумели пробиться сквозь окружение, и соединиться, но мимолётным был этот успех. Огненные копья сунских всадников быстро угасли, и конница увязла в рядах многочисленной и стойкой пехоты киданей. Армию Сун медленно истребляли, как вновь обретшие боевой дух ляосцы, так и Дин Чуньцю с Дуань Яньцином, что не прекращали своих смертоносных атак.

Когда Инь Шэчи в очередной раз отвлекся от нескончаемой кровавой рубки, выглядывая старого врага своей секты, ему на миг показалось, что Дин Чуньцю настигло тяжёлое копьё, пущенное из баллисты. Он быстро понял свою ошибку — то был не снаряд, но человек, движущийся с невероятной скоростью. Неизвестный воин мимоходом рубанул Старика Синсю поперек груди, и, пинком отбросив его в сторону, настиг его союзника. Ни пальцевая техника Дуань Яньцина, ударившая незнакомца в грудь, ни вскинутый в защитном движении железный костыль не сумели затормозить эту стремительную атаку — сабля неизвестного прошла сквозь блок престарелого воина, и пала на его плечо, надрубая ключицу. Оба старых злодея, решившие напасть на ханьскую армию исподтишка, сами были застигнуты врасплох неожиданной атакой.

Дин Чуньцю сбежал первым — охая, причитая, и роняя на землю кровавые капли из длинной рубленой раны, он взмыл в небеса ловким прыжком, и вскоре пропал из виду. Дуань Яньцин, хромающий вдвое неуклюжее, поспешил удрать следом за союзником.

Неизвестный воин, столь быстро и легко разделавшийся с двумя могущественными врагами, и не думал останавливаться. Словно вестник смерти, врубился он в строй киданей, и ни длинные копья тяжёлой пехоты, ни ее крепкая железная броня не могли задержать его даже на краткое мгновение. Одним стремительным броском, он проложил сквозь вражеские ряды кровавую дорогу, пересекшую все войско Ляо, ударами сабли разметал лучников, и вновь набросился на ляосцев, словно собираясь в одиночку перебить их всех. Те немногие удары врага, что достигали его тела, ни на шаг не замедляли могучего воина, чей клинок рубил сталь, как бумагу.

— Братья! Вперёд! — вскричал Инь Шэчи, видя в этом нежданном помощнике возможность вырвать победу из рук врага. — Сегодня, мы втопчем киданей в пыль!

Он и Му Ваньцин набросились на ляосцев с пылом отчаяния, сжигая последние силы в этой яростной атаке, и сунские солдаты последовали за ними. Полк Фань Шаохуана соединился с двумя другими, опрокинув и раздавив окружающие их силы Ляо, и, перестроившись, с новой силой набросился на врага. Последние остатки огневого оружия пошли в дело, и ханьская пехота, бок о бок с вольными странниками, сумела потеснить киданей, разбить последние кольца окружений вокруг своих товарищей, и в одном дружном натиске обратить врага в бегство.

Далиский отряд вновь соединился там, где ранее стояли стрелки армии Ляо, а сейчас лежали лишь их трупы, и обломки оружия — неизвестный воин, столь блестящим образом вмешавшийся в битву, перебил едва ли не всех. Воины семьи Дуань, усталые и осунувшиеся, сидели на земле, негромко переговариваясь; Дуань Юй с Чжу Даньчэнем и вовсе улеглись, измотанные долгим и тяжёлым боем. Один лишь Инь Шэчи не спешил устраиваться на отдых. Он не спеша проковылял к одному из тел, привлекшему его внимание, и склонился над ним.

Вблизи, неизвестный воин не выглядел таким грозным и неуязвимым, каким он казался в бою. Его старый и выцветший халат некогда синего шелка пятнало множество кровавых прорех — раны покрывали незнакомца с ног до головы. Но этот мужчина, немолодой и седеющий, все ещё жил, и на лице его, обращенном к небу, виднелась счастливая улыбка. Губы неизвестного шевелились, и Шэчи придвинулся ближе, стремясь расслышать последние слова героического воина.

— Спрятанный клинок… Несокрушимый железный веер… Гуань Пин преподносит меч… — невнятно шептали губы умирающего. — Будь уверен, отец, я никогда не забуду твою науку. Своими деяниями, я прославлю сабельные техники семейства Ху в веках…

— Вы уже прославили навечно себя и свою семью, господин Ху, — сдавленно промолвил Инь Шэчи, сдерживая слезы. — Клянусь вам, ни секта Сяояо, ни все вольные странники Срединной Равнины не забудут вашу жертву.

Мужчина не ответил ему. Остановившиеся глаза воина по фамилии Ху смотрели в небесную высь с радостью и облегчением, а уста его безмятежно улыбались — герой ушел из жизни, переживая счастливые мгновения былого. Шэчи, потянувшись к лицу мужчины, опустил ему веки.

— Нужно похоронить господина Ху с честью — без него, нас всех ждала бы бесславная смерть, — обратился юноша к стоящей рядом Му Ваньцин. — Но сперва, нам надо побеседовать кое с кем, прежде чем он сбежит, следом за своими дружками.

Примечания

[1] Жертва знамени — перед походом, китайские полководцы приносили нечто в жертву войсковым знаменам. Предпочтение отдавалось пленным врагам, но и животное могло сойти.

[2] Цзылун — второе имя Чжао Юня, знаменитого воина, мастера копейного боя, и полководца, жившего в эпоху Троецарствия. Чжао Юнь известен тем, что в одиночку пробился сквозь многотысячную армию владетеля Цао Цао, спасая сына своего господина.