Восемь Драконов и Серебряная Змея

Глава 55 Повествующая о том, как серебряная змея примерила на себя серую волчью шкуру, и что из этого вышло

За время продвижения к лагерю сунских войск, Цяо Фэна с небольшим отрядом младших встретило множество следов прошедшей битвы. Похоронные команды стаскивали в кучи трупы киданей, волоча их на крючьях алебард-цзи, и подталкивая остриями копий. Повязанные на лица полосы ткани плохо помогали от стоящей кругом вони разложения — незадачливые солдаты то и дело негромко ругались, поминая недобрыми словами ляосцев, притащившихся умирать именно сюда, собственных командиров, назначивших им сей скорбный труд, и не по-осеннему жаркое солнце, из-за которого киданьское мертвое мясо успело порядком подгнить. Их ругательства приобретали особую громкость и цветистость, когда острие чьего-нибудь оружия пропарывало очередное раздутое брюхо, выпуская наружу трупный смрад. Те из похоронщиков, что грузили на телеги павших ханьских солдат, выглядели немногим менее мрачно и недовольно.

Обстановка в самом лагере была лишь чуть менее безрадостной — множество солдат щеголяли окровавленными повязками, а все без исключения вольные странники — повязками траурными. Словно весь лагерь дружно взялся оплакивать погибших, повязав белые ленты на головы и плечи, и глядя с приличествующей случаю печалью.

В общем и целом, сунская армия не выглядела победителями.

Мрачная усталость господствовала и внутри шатра Хань Гочжуна, куда первым делом направился Цяо Фэн с сопровождающими. Сам генерал выглядел осунувшимся, а его халат — помятым, словно его хозяин провел вчера бессонную ночь. Остальные присутствующие выглядели не менее утомленно.

— Господин генерал, собратья, — глава нищих отвесил всем вежливый поклон. Его спутники последовали примеру своего старшего.

— Получив вашу весть, я двинулся обратно со всей возможной спешкой, — промолвил Цяо Фэн, и с сомнением добавил:

— Мы победили, ведь так? И где Глава Вольных Странников?

— Предатель Мужун перебежал к Ляо, — сонно ответил Инь Шэчи. Они с Му Ваньцин то и дело позевывали, прикрываясь рукавами халатов — вчерашней ночи не хватило, чтобы вернуть бодрость измученным юноше и девушке. — И выдал киданям место хранения нашего огневого оружия. Теперь, его у нас нет.

— Что-о-о? — медленно протянул глава Клана Нищих. Ошеломление на его лице постепенно уступало место искренней ярости, и вскоре, окончательно сдалось.

— Нужно немедленно идти на киданей! — бешено взревел он, сжимая кулаки. — Мы разметаем этих тварей в пыль, в кровавую грязь! Я лично оторву ублюдку-Мужуну его собачью голову!

— Оторвешь, муж мой, обязательно оторвешь, — успокаивающе проговорила А Чжу, заключая мужчину в объятия. — Но не прямо сейчас — надо же мне хоть немного отдохнуть с дороги? И братцу Шэчи нужно отдохнуть — посмотри, на нем совсем лица нет. И всей остальной армии — тоже: у часовых на воротах лагеря глаза слипались. Да и младших лучше дождаться — их целых пять тысяч, и каждому из них будет обидно, если их глава в одиночку заберёт всю воинскую славу. Давай не будем их обижать, — с каждым словом девушки, ярость понемногу оставляла лицо главы нищих.

— Мне уже лучше, жена моя, — чуть стесненно произнес он. — Простите мою несдержанность, собратья. Стыд и вина овладели мной — ведь именно я поддержал эту бесчестную тварь в ее притязаниях на главенство.

— Мужун Фу поистине показал себя полным коварства негодяем, диким зверем со змеиной пастью и осиным жалом[1], — неспешно проговорил Дуань Юй. Юный далисец выглядел чуть получше соратников — во вчерашней битве, он по большести утомил свои меридианы и источник частым применением техник ци.

— Но не следует позволять ярости и жажде мести вести нас, — обстоятельно продолжил он. — Слова предателя Мужуна о смерти соглядатаев Клана Нищих подтвердились — от твоих младших из стана врага нет вестей, брат Цяо. Не иначе, именно Мужун Фу посоветовал чускому злодею выловить и казнить всех бедняков Ляо. Нам неизвестны ни планы, ни силы врага. Идти в бой сейчас — что тыкаться вслепую в ночной темноте.

— Верно, — кивнул генерал Хань. — Нам нужно будет придумать способ выяснить побольше о подкреплениях киданей, и их планах на битву. Но сначала, я хочу пересказать вам всем часть того, что донесли до меня мои командиры. Затем, уважаемый наставник Сюаньнань, — он кивнул на сидящего рядом с ним шаолиньского монаха, — расскажет нам о делах вольных странников. Вчера, кидани и их союзники-предатели изрядно пустили нам кровь. Мы потеряли больше половины солдат, как пеших, так и конных. Потери Ляо также велики, но насколько — не узнать без соглядатаев. Ко всему, большая часть моих солдат ранена, и немало из них — тяжело. Сейчас, мы располагаем где-то тремя с половиной тысячами пехоты, и шестью-семью сотнями конницы. Огневого оружия у них не осталось — даже ручные бомбы по окончании битвы подлежат сдаче на склад, а склады подорвал враг, — он с грустью покачал головой. — Ваша очередь, мудрец Сюаньнань, — он приглашающе махнул монаху рукой. Тот, широкоплечий и рослый мужчина среднего возраста, неспешно встал на ноги.

— Да восславится Будда, — коротко поклонился он всем присутствующим. — Среди странствующих воинов, большая часть осталась в живых — своей властью, Мужун Фу удалил от битвы почти всех. Но подлое нападение Старика Синсю и Переполненного Злом нанесло тяжёлые потери лучшим из нас, — он прикрыл глаза, и произнес короткую молитву. — Среди моих братьев, погибли уважаемые наставники Сюаньку, Сюаньцань, и Сюаньтун. Глава секты Пэнлай, Дулин-цзы — мертв, как и двое его старших учеников. Секта Цюаньчжэнь также потеряла своего главу — злодеи прежде всего пытались убить старших, и почти со всеми сообществами, им это удалось. Численность вольных странников уменьшилась незначительно, но их силы, — он задумчиво сжал губы, — их силы все равно, что уполовинены.

— Печально слышать о смерти моего благодетеля, наставника Сюаньку, — с грустью склонил голову Цяо Фэн. — Я приму участие в ночном бдении у его тела, мудрец, — монах согласно кивнул ему в ответ.

— Какова общая численность вольных странников, наставник Сюаньнань? — спросил Хуа Хэгэнь, сидящий рядом с Дуань Юем.

— Около тысячи, — ответил монах. — Многое множество сект и школ откликнулось на призыв Клана Нищих, и пусть они сейчас обезглавлены подлой атакой Дин Чуньцю и Дуань Яньцина, их сила все ещё велика.

— Значит, мы можем рассчитывать на шеститысячное подкрепление, если считать младших господина Цяо, — огладил усы далиский военный министр. — Это с лихвой восполнит наши потери. Жаль, утрату огненного зелья мы вряд ли сумеем восполнить, — бросив задумчивый взгляд в никуда, он рассеянно добавил:

— Тяньши огорчится.

— Человек не живёт без головы, а войско — без командира, — голос Инь Шэчи все еще полнился усталостью, но звучал твердо. — Нам нужен новый Глава Вольных Странников.

— Верно, Серебряная Змея думает предложить себя, как это недавно сделал Мужун Фу? — холодно промолвил сопровождавший главу нищих Цюань Гуаньцин. — Клан Нищих не пойдет под начало своего врага.

— Вовсе нет, — громко засмеялся юноша. Эта нежданная вспышка веселья взбодрила его, на время отогнав усталость. — Было бы глупостью с моей стороны напрашиваться на столь высокий пост — ведь среди нас есть тот, чья сила сворачивает горы, а дух накрывает своей тенью всю Поднебесную. Я говорю о Цяо Фэне, — просто закончил он, видя удивлённые взгляды присутствующих. — Или ты против его главенства, братец Цюаньцин? — молодой старейшина лишь сжал губы, зло блестя черными глазами.

— Не знаю, достоин ли я возглавить странствующих воинов после всех моих ошибок, — покаянно склонил голову глава Клана Нищих.

— Ошибся — так исправляй, — неожиданно поддержала мужа Му Ваньцин. — Нет смысла назначать кого-то слабее тебя. Моего Шэчи нищие не примут. Братец Юй… извини, братец, но дядя был прав: ты слишком незрел, — юный далисец с улыбкой пожал плечами, ничуть не обидевшись.

— Кто-то другой, сравнимый силой и славой с тобой, Цяо Фэн, мне неизвестен, — с невозмутимым видом продолжала девушка. — Разве что, среди шаолиньских монахов кто найдется. Что скажешь, Сюаньнань?

— Да восславится Будда, — задумчиво протянул тот. — Сильнейший из нас, настоятель Сюаньцзи, остался в храме. Этот недостойный монах превосходит остальных братьев своими скромными умениями, но с господином Цяо мне не сравниться.

— Раз так, я приму на себя эту ношу, — решительно промолвил Цяо Фэн, — и клянусь все силы приложить к победе великой Сун.

— Все лучше, чем прошлый глава, — брюзгливо высказалась Му Ваньцин. — Уж что-что, а помогать киданям Цяо Фэн точно не станет. Чтобы окончательно превзойти Мужун Фу, ему осталось только послать вольных странников в бой, — присутствующие заулыбались, а Инь Шэчи и вовсе коротко рассмеялся.

— С этим разобрались, теперь поговорим о другой насущной нужде, — строгим голосом промолвил генерал Хань, прекращая всеобщее веселье. — Нам нужна разведка. Нужна, как воздух, как хлеб. Без знания числа врага, и его планов, мы все равно, что вдвое слабее. Не зная времени подхода сицзинской пехоты, мы вынуждены ждать битвы каждое мгновение. Я уже посылал к лагерю киданей конных разведчиков, но без большого успеха — их неизменно отгоняют стрелами, а то и вовсе, высылают навстречу сильные отряды. Есть ли у вольных странников некий способ рассеять туман нашего незнания?

— Здесь могу помочь я, — вышла вперёд А Чжу. — За годы службы в доме Мужунов, я неплохо освоила их семейный навык, технику перевоплощения. Скажу честно: кидани не смогут распознать меня под маской. Я берусь пробраться в их лагерь, и вызнать все планы Елюй Нелугу.

— А если тебя раскроют? — обеспокоенно спросил Цяо Фэн. — Ты окажешься одна-одинешенька, лицом к лицу с бесчисленными полчищами врага. Я не хочу потерять тебя, жена.

— Имей больше веры в мои силы, дорогой муж, — строго ответила А Чжу. — Помнишь, как я прикинулась Хэлянь Тьешу, чтобы отобрать тебя у тангутов? Не думаю, что северные варвары намного проницательнее западных.

— Ты успела понаблюдать за Хэлянь Тьешу, и узнать его привычки, голос, и поведение, — не отступился глава нищих. — Кого из киданей ты знаешь так же хорошо? Нет, жена, даже не проси — в лагерь войск Ляо я тебя не пущу, — девушка, обиженно надувшись, хотела было что-то возразить, но тут в зарождающуюся супружескую ссору вмешался Инь Шэчи.

— Погодите-ка, — привстав на своем стуле, он поднял ладонь. — Скажи мне одну вещь, сестрица А Чжу: можешь ли ты использовать технику перевоплощения на ком-то, кроме себя?

— Конечно, — пожала плечами девушка. — Это искусство никак не связано с внутренней силой — лишь с умением использовать грим и маски.

— Тогда, вам с братом Цяо не о чем спорить, — широко улыбнулся юноша. — Измени внешность мне и моей жене. Случись что, мы прорвёмся сквозь любое окружение киданей. Даже предатель Мужун не сумеет нас остановить — один раз, он уже бежал от наших мечей, поджав хвост. Вздумай он встать на моем пути, и я заберу его жизнь.

— Разумно ли это, Шэчи? — вновь обеспокоился Цяо Фэн. — Ты и госпожа Инь никогда не пользовались техникой перевоплощения. Кидани раскроют ваш обман ещё легче, чем с моей женой — да хотя бы по голосу, — большинство присутствующих поддержало сомнения главы Клана Нищих, и его тревогу. Один лишь Цюань Гуаньцин был явно не прочь отправить супругов Инь в самое сердце логова киданей, не то, что без надёжной маски, но и без оружия.

— Мы с соратником спаслись лишь милостью Отца-Неба, — внезапно прохрипел Инь Шэчи напрочь сорванным голосом. — Мой несчастный брат был ранен в горло, и утратил дар речи. Я же пролежал на поле боя, придавленный трупом лошади, до самого вечера, и лишь с наступлением темноты сумел ускользнуть от ханьских шакалов. Прежде чем требовать объяснений, дай мне, хотя бы, испить воды, — участники военного совета ответили на это выступление задумчивыми взглядами. В глазах Цяо Фэна поубавилось недоверия и беспокойства, а Дуань Юй и вовсе захлопал в ладоши с веселой улыбкой.

— Простой трюк, но киданям его хватит, — обычным тоном закончил наследник семьи Инь.

— Все это замечательно, но разве ты говоришь на одном из наречий Ляо, Шэчи? — спросил все ещё сомневающийся Хуа Хэгэнь. — Воин киданей, говорящий на языке ханьцев, будет выглядеть подозрительно.

— Об этом волноваться не стоит, — уверенно заявил Хань Гочжун. — Среди ляоской знати в почете все ханьское — оружие, предметы обихода, украшения, да и язык тоже. Даже такой ненавистник великой Сун, как Елюй Нелугу, изучал тактику по трудам наших полководцев, и всюду таскает с собой кресло-паланкин, привезенное со Срединной Равнины. Ни мечи супругов Инь, ни речь Шэчи ни у кого не вызовут подозрения — нужно только выбрать для их перевоплощения пару киданей побогаче видом.

— Тогда, пожалуй, все может получиться, — медленно проговорил Цяо Фэн. — Сколько времени тебе понадобится для подготовки своего искусства, жена?

— Пару часов, — подумав, ответила та. — Нужно подыскать подходящие тела, снять с них одежду и доспехи, отмыть их от трупного яда… — она брезгливо сморщила носик. — И я отказываюсь делать это в одиночку.

— Я направлю вам в помощь солдат, госпожа Цяо, — пообещал генерал Хань. — Супруги Инь смогут, тем временем, отоспаться. Нам же остаётся лишь ждать от вас добрых вестей, друзья, — заключил он, глядя на Шэчи и Ваньцин.

— Будьте уверены, господин генерал, нужные сведения мы добудем, — пообещал юноша. Бросив на друзей и соратников лукавый взгляд, он добавил:

— После всех виденных мной оперных постановок, будет интересно самому поучаствовать в одной, — его лицо расплылось в хитрой улыбке, — особенно, в роли злодея-киданя.

Двое военачальников армии Ляо стояли посреди сунского военного лагеря, настороженно осматривая друг друга. Оба были молоды, высоки ростом, и носили латную броню, украшенную узором в виде волчьих голов; также, эти молодые кидани выделялись семейным сходством столь явным, что в родстве их не было никаких сомнений.

— Ты выглядишь, как оживший мертвец, муж мой, — недовольно промолвил один из них глубоким женским голосом. — А эти сапоги на высоком каблуке донельзя неудобны. Вздумай я бегать в них, то неминуемо брякнусь, и сломаю себе что-нибудь.

— Небольшие пошатывание и неуверенность в походке лишь помогут твоему образу, любимая жена, — весело ответил второй. Он, неожиданно для ляосца, говорил на чистейшем сунском «государственном языке», с едва заметным оттенком дэнчжоуского южного наречия. — Мертвец, говоришь? Значит, бледности достаточно. Эх, жаль, что здесь нет хороших зеркал, — раздражённо покривившись, кидань склонился над стоящей рядом кадкой, полной воды, и вгляделся в свое отражение.

— Все в порядке, — задумчиво промолвил он. — Осталась лишь одна малость. Будь любезна, сестрица А Чжу, сдвинь мой шлем набекрень, — попросил он также присутствующую здесь жену Цяо Фэна.

— Набекрень? — озадаченно моргнула та. — Зачем, братец Шэчи? И почему ты не сделаешь это сам?

— Именно набекрень, — обстоятельно ответил замаскированный Инь Шэчи. — Так, чтобы я выглядел нелепо и бестолково. Это, на самом деле, очень важная деталь, как и грязь, которую нами предстоит нанести на доспехи. Выгляди мы с Ваньцин безупречно, и неминуемо вызовем подозрения. Грязные и усталые, мы уже будем смотреться достовернее — пережив кровавую битву, и выбравшись из лап врага, мы обязательно испачкались бы, и неоднократно. Если же в моем облике будет присутствовать нечто, вызывающее смех и жалость, эта мелочь скроет собой возможные недочёты моей маски, отвлекая от них внимание. Люди обычно не присматриваются к другим, довольствуясь тем, что увидели мельком. Сам я не хочу тревожить мое одеяние потому, что боюсь повредить маску — все же, у меня маловато опыта с техникой перевоплощения. Точнее, его нет совсем.

— С техникой перевоплощения, может быть, и нет, а вот с искусством обмана — побольше моего, — задумчиво призналась А Чжу, осторожно сдвигая шлем Шэчи набок. — Я и не знала об этой… мелкой отвлекающей глупости. Может, мне и шлем сестрицы Вань перекосить?

— Всего должно быть в меру, — авторитетно заявил юноша под маской киданя. — Это тебе скажет любой ценитель оперы. Если в одежде актеров слишком много блеска, они попросту ослепят зрителя, и тот не увидит ничего, кроме невнятного мельтешения. Сделай их одеяния чрезмерно темными и мрачными, и постановка будет нагонять тоску. Присутствуй в облике актеров слишком много глупого и нелепого, и представление превратится в шутовской балаган. Мой несчастный братец, после ранения утративший речь, — Инь Шэчи с проказливой полуулыбкой кивнул в сторону прикидывающейся киданем жены, что с недовольным видом переминалась с ноги на ногу, — не должен вызывать смех. Только жалость.

— Тогда, добавлю ей в лицо бледности и синевы, и надену на горло окровавленную повязку, — рассудила А Чжу. — Стой спокойно, сестрица Вань, — под раздраженный вздох Му Ваньцин, она запустила руки в наплечную суму.

Домики небольшого села, даже, скорее, крупного хутора, невидяще пялились в никуда провалами выбитых окон. Зияющие проемы дверей, чьи створки валялись поодаль, сорванные с пазов, выглядели раскрытыми в крике о помощи ртами. На многих домах виднелись подпалины — селение пытались сжечь, но без особого усердия. Раздутый и смердящий труп коровы, над которым темным облачком вились мухи, валялся на одном из дворов, а на обочине утоптанной дороге, что вела из хутора, лежало уже человеческое тело. Вокруг разрубленной головы мертвеца темнела лужа засохшей крови.

— Я и не знала, что на перевале Яньмыньгуань остались ханьские селения, — пораженно пробормотала Му Ваньцин. Ее ладонь крепко сжимала руку мужа.

— Уже, наверное, не осталось, — с сожалением ответил юноша, глядя на мрачную картину уничтоженного хутора. — Кидани наверняка угнали в рабство всех, кого смогли. Ну, кроме несчастных, вроде него, — он указал на лежащий у дороги труп.

При жизни, тот был мужчиной средних лет, невысоким и тощим. Одеяние его — простые рубаха и штаны из некрашеной холстины, и стоптанные соломенные лапти, — было невзрачным до бедности, и на него не позарились ни находники, разграбившие хутор подчистую, ни угнанные в рабство односельчане убитого.

Спина лежащего лицом вниз мужчины была исполосована ударами плети. Глубокие кровавые раны исчерчивали тело мертвеца жутким подобием тигровых полос — избивавший крестьянина явно был не новичком с плетью, и даже не думал щадить свою жертву.

— Он не пытался сбежать, — сдавленно произнес Шэчи, приглядевшись. — Удар нанесен с седла, но не на скаку — голова расколота сверху, и точно посередине. Убийца подъехал к нему, остановился, и зарубил.

— Зачем? — с неверием в голосе спросила Ваньцин. — Зачем эта бессмысленная жестокость? Этот крестьянин должен был стать рабом, к чему киданям портить свою добычу?

— Не знаю, — медленно и напряженно ответил юноша. Его брови недобро хмурились, а глаза вцепились взглядом в распростертый на обочине труп. — Может, он был болен, или выказал неповиновение, и его решили сделать примером для остальных. Либо же и вовсе, кидани решили поразвлечься. Не думаю, что мы сможем узнать его судьбу, жена. Но мы можем другое, — повернувшись к любимой, он серьезно посмотрел в ее глаза, карие и ясные — единственную часть ее облика, не измененную искусством А Чжу.

— Мы можем запомнить эту смерть, — тяжело промолвил он. — Запомнить судьбу ни в чем не повинного человека, попавшего в лапы безжалостных захватчиков. Запомнить, и не допустить ее повторения. Прости нас, незнакомый крестьянин, — обратился он к телу, низко кланяясь ему. — Мы не можем похоронить тебя. Ради жизней многих, мы вынуждены оставить одного без положенных почестей. Надеюсь, твой дух поймет нас.

— Прости нас, незнакомец, — эхом повторила Ваньцин. — Не знаю, сможем ли мы отомстить за тебя — нам неизвестен твой обидчик. Но будь уверен, в грядущей битве мы покараем многих киданей за злодеяния их соотечественников. Пойдем, муж мой, — она вновь сжала ладонь юноши. — Время не ждет.

Около часа спустя, две неспешно плетущиеся фигуры показались неподалеку от лагеря армии Ляо. Вечернее солнце неярко бликовало на металле их доспехов, и старший ляоского караула, что охранял ворота, раздумал бить тревогу и отдавать приказ расстрелять нежданных гостей из луков — в очертаниях брони неизвестных угадывался традиционный киданьский орнамент в виде волчьих голов.

Стоило парочке добрести до ворот, как стала заметной бледность и изможденность двоих воинов. Их богатые доспехи были покрыты дорожной пылью и пятнами грязи, а мутные глаза глядели с тупым равнодушием. Один из мужчин поддерживал другого, то и дело спотыкающегося. Доковыляв до ворот, они замерли, чуть пошатываясь, напротив безмолвных часовых. Выступив вперёд, начальник караула с сомневающийся видом спросил что-то на лающем ляоском наречии.

— Поди прочь, грязный простолюдин, — невнятно прохрипел один из пришельцев. — Я не стану тратить свое время на мужичьё. Приведи кого-то выше тебя происхождением.

Кидань повторил свой вопрос, глядя все настороженнее. Его рука, словно невзначай, легла на рукоять сабли; ляоские солдаты, видя напряжение своего начальника, наставили на нежданных гостей копья. Воин в богатой броне, говоривший ранее, попытался что-то сказать, но, не успел он вымолвить и слова, как сухой, частый кашель одолел его. Справившись с взбунтовавшимся горлом, он сердито нахмурился, и, наставив на караульных трясущийся палец, снова вознамерился высказаться, как к беседе присоединился новый участник, подошедший из глубины лагеря — грузный низкорослый мужчина, чей доспех не уступал вычурностью броне новоприбывших, а чистотой и блеском — превосходил во много раз.

— Да это же славные братья Уголун и Угоху! — воскликнул он на приличном ханьском. Щекастое и бородатое лицо киданя просияло искренней радостью. — Вижу, Отец-Небо не оставил вас своей милостью, друзья — я сам видел, как под тобой убили коня, братец Уголун. Как тебе удалось выжить? — заинтересованно обратился он к замаскированной Му Ваньцин. Та промычала нечто невнятное.

— Мой брат был ранен в горло, и не может говорить, — захрипел Шэчи. Ваньцин, вновь замычав, утвердительно кивнула, тыча пальцем в окровавленную повязку на шее. — Мне тоже досталось — голова моя идёт кругом, а глаза с трудом различают вещи. Кто говорит со мной?

— Это генерал Пу Ши, — ответил толстяк. — Перед битвой, мы с тобой разделили чашу кумыса, братец Угоху, и уговорились выпить ещё раз, после победы, помнишь?

— Попить было бы неплохо, — прохрипел Инь Шэчи. Он неловко пошатнулся, с трудом сохранив равновесие. — Руку бы отдал за глоток воды.

— Конечно, конечно, — спохватился Пу Ши. — Воды доблестному генералу Угоху, живо! — грозно рявкнул он на караульных.

Солдаты почтительно поклонились, и один из них метнулся вглубь лагеря, вскоре вернувшись с кожаным бурдюком. Неуклюже приняв ёмкость, Шэчи жадно припал к ней, судорожно глотая и обливаясь. Выхлебав не менее половины, он с заметной неохотой оторвался от бурдюка, и передал его Му Ваньцин. Та приникла к кожаному сосуду с не меньшим пылом.

— Я прикажу солдатам проводить вас к целителю, друзья, — сочувственно промолвил ляоский генерал, когда поддельные кидани напились. — Простите, я не смогу сопровождать вас — военный совет вот-вот начнется. Встретимся после него, братец Уголун, братец Угоху.

— Нам с братом никак нельзя пропускать совет! — взволнованно захрипел Шэчи. — Если мы будем пренебрегать службой из-за каких-то ран, как мы взглянем в глаза государю и близким по возвращению домой? Сейчас же веди нас к принцу, брат Пу Ши — истинный воин Ляо никогда не склонится перед трудностями, даже будучи изрублен на куски!

— Отлично сказано, братец Угоху! — восхитился Пу Ши. — Вот только… — он с сомнением оглядел измазанные в грязи доспехи двоицы. — Нужно, хотя бы, привести вас в порядок — не стоит показываться на глаза господину Елюю в таком виде. Эй, вы, — презрительно бросил он караульщикам, — помогите генералам очиститься.

Вскоре, генерал Пу Ши бодро шагал по направлению к роскошному шатру Елюй Нелугу, а следом за ним кое-как поспевали двое поддельных киданей, чьи доспехи, наскоро оттертые от грязи, вернули часть былого лоска.

Когда все трое вошли в шатер чуского принца, Инь Шэчи с трудом удержался от удивлённого возгласа: на почетных местах рядом с Елюй Нелугу восседали не кто иные, как престарелые злодеи, чье вмешательство едва не привело к поражению во вчерашней битве. Дин Чуньцю посматривал по сторонам, удерживая на лице слащавую мину; Дуань Яньцин глядел волком. Мужун Фу, сидящий поодаль, всем своим видом выражал невозмутимость.

— Радостная новость, господин юаньшуай! — с порога провозгласил пухлый генерал. — Доблестные братья Уголун и Угоху вернулись! Все ханьские полчища не сумели удержать их!

Пу Ши докладывает о возвращении Угоху и Уголуна

— Хорошо, хорошо, — с одобрением в голосе промолвил принц Чу. Инь Шэчи удовлетворенно отметил, что командующий армией Ляо и вправду говорил на довольно чистом северно-сунском наречии. Юноша приготовился слушать во все уши — раз уж враг решил обсуждать свои коварные планы на понятном Шэчи языке, было бы невежливым не воспользоваться этой любезностью киданей.

— Проходите поближе к карте, — тем временем, доброжелательно обратился к новоприбывшим чуский принц. — Мы как раз обсуждали расстановку войск на грядущую битву. Да, Мужун Фу, ты точно уверен, что ханьцы не осмелятся напасть первыми? У меня где-то семь тысяч солдат на ногах. Вдруг Хань Гочжун решит застать нас врасплох?

— Силы сунских войск истощены, — со скучным видом откликнулся наследник Мужунов, явно отвечающий на этот вопрос не в первый раз. — А вольные странники — обезглавлены. Клан Нищих и Цяо Фэн были отправлены к перевалу Ханьгу, и, при удаче, будут идти обратно ещё день-два. Генерал Хань — осторожный командующий, и не станет рисковать всем в таком сомнительном предприятии, тем более — без своих соглядатаев-нищих. Вы, я надеюсь, послушались моего совета, и избавились от них?

— Избавился, избавился, — раздражённо бросил Елюй Нелугу. — Книги о военном искусстве говорят: когда силен — показывай слабость, а когда слаб — силу. Но, раз уж ты говоришь, что сунская армия останется в лагере, я тебе поверю. Продолжим, — он склонился над пергаментной картой, разложенной на широком столе. — В первую линию я выведу полк генерала Дарбы, когда он прибудет вместе с армией моего отца — его солдаты опытнее прочих. Ты, генерал Хадаба, подопрешь его левое крыло своими тяжёлыми пехотинцами и стрелками…

Обсуждение военных планов продолжалось ещё долго. Шэчи и Ваньцин не преминули получить указания для своих полков — как оказалось, весьма многочисленных, — и юноша хрипло заверил чуского принца, что он и его брат не посрамят великую Ляо, несмотря ни на какие ранения. Позже, замаскированные юноша и девушка с некоторым трудом отделались от сердобольного Пу Ши, жаждавшего помочь старым знакомым, и, прокравшись на окраину лагеря, покинули его, преодолев внешнюю стену техникой шагов.

— Муж мой, погоди, — поспешно проговорила Му Ваньцин, когда они спустились вниз. — Помнишь, ты говорил, что армия не живёт без командира? У нас есть отличная возможность обезглавить киданей. Вернёмся в шатер чуского злодея, попросим его о личной беседе, и убьем. Цяо Фэн дважды победил его без большого труда; думаю, мы тоже справимся.

— Всякое правило имеет исключения, — с сожалением ответил юноша. — Сицзинское войско прибывает завтра, а с ним идёт Елюй Чунъюань, отец принца Чу, и юаньшуай западной армии Ляо. Он без труда примет командование, а кидани, разъярённые гибелью своего полководца, будут драться вдвое ожесточеннее. Я и сам бы не прочь забрать жизнь чуского злодея, но сейчас, это лишь навредит нам. Кроме того, сведения, что мы добыли, обязаны достичь Хань Гочжуна. Если же мы раскроем себя, пытаясь убить Елюй Нелугу, ляоские военачальники неминуемо поменяют планы.

— Ну и ладно, — не слишком расстроилась девушка. — По крайней мере, я, наконец, могу избавиться от этих громоздких доспехов, надоедливой маски, и, что самое главное, сапог! Поистине, высокие каблуки придумал кто-то из князьев Диюя — мучить грешные души.

Небольшой ляоский разъезд, везущий ценную добычу на добыче живой — будущие рабы тащили свое бывшее имущество, — был остановлен весьма необычным происшествием: голова его командира, с беспечным видом едущего впереди, слетела с плеч словно сама собой. Обезглавленное тело держалось в лошадином седле ещё несколько мгновений, а затем медленно, словно нехотя, сползло набок, цепляясь за стремя. Конь военачальника взбрыкнул, почуяв это неудобство, и труп повалился на камни горной долины, лязгнув доспехами.

Подчинённые убитого прожили ненамного дольше: большая красно-белая тень промелькнула мимо них, оставляя на своем пути разрубленные тела и напуганных лошадей. Лишь один ляоский всадник, ехавший чуть поодаль, сумел спастись: увидев судьбу своего командующего, он немедленно пустил коня в галоп, нахлестывая его плёткой по крупу, и подгоняя ударами пяток. Пронесшись мимо умирающих соратников, кидань быстро оставил рабский караван позади.

Зарубив последнего из ляосцев, напавшие на караван замедлились настолько, что стало возможным их разглядеть, и оказались молодой парой мечников — юношей в белом халате, и девушкой в красном, с черной вуалью на лице.

Му Ваньцин дернулась было следом за удирающим киданем, но Инь Шэчи придержал ее за плечо.

— Не стоит, жена моя, — покачал головой он, в ответ на кровожадно-недовольный взгляд девушки. — У нас нет времени гоняться за каждым разбойником — нужно поскорее добраться до своих. Идите к деревне Шицзяхэ, добрые люди, — обратился он к напуганным крестьянам, застывшим со своими пожитками в руках. — Войска великой Сун, что стоят там лагерем, защитят вас, — и, не слушая сбивчивых благодарностей спасённых людей, юноша с девушкой применили технику шагов и исчезли вдали.

— Сорок тысяч, — с отсутствующим видом проговорил Хань Гочжун. — Тридцать семь тысяч пехоты, и три — конницы. А вместе с ними — Дин Чуньцю, Дуань Яньцин, и предатель Мужун.

— Елюй Чунъюань проводил в пути дополнительные рекрутские наборы, — извиняющимся тоном ответил Инь Шэчи. Почему-то, юноша чувствовал себя так, будто именно он был виноват в резком увеличении численности армии Ляо. — Его солдаты забрали в армию всех мало-мальски здоровых мужчин Сицзина и Наньцзина, и опустошили чжунцзинские склады оружия. Большая часть этих новобранцев с трудом понимает, как держать копьё, а умение шагать в ногу от них увидишь не чаще, чем змеиные волосы и лошадиные рога, но сражаться они будут яростно. Елюй Чунъюань пообещал каждому из них надел на покоренных землях, а для бедных скотоводов и один му плодородной земли — дар небесный.

— Их неопытность мало нам поможет, — все так же отрешённо протянул генерал Хань. — У меня самого пол-армии новобранцев. Уж не знаю, что там у нищих, и прочих вольных странников.

— Сражаться мои младшие умеют, в том числе, и вместе, — успокаивающе отозвался Цяо Фэн. — Остальное приложится. Значит, принц Чу опасается внезапной атаки? Что бы нам не претворить его опасения в жизнь? Я, братец Шэчи с женой, далиские воины, мои старейшины, и ещё сотня-другая опытных бойцов могли бы устроить в лагере киданей знатный переполох.

— Как бы это нападение не захлебнулось кровью, — мрачно ответил ему великий старейшина Чэнь Гуянь. — Помни о предателе Мужуне, и его двух злодеях-союзниках. Тебе они, может, и не страшны, а вот всем остальным… — он недовольно покряхтел, вмиг напомнив собой ворчливого дедушку, отчитывающего непутёвого внука.

— Я попал под удар Божественного Пламени — техники Дин Чуньцю, — неожиданно продолжил он с тихой обреченностью. — Не знаю, можно ли теперь исцелить мою руку, — он выпростал из-под складок рваного плаща левую кисть — усохшую, и сильно покрасневшую.

— Пальцы не слушаются совсем, — печально добавил он. — Хорошо, что я сражаюсь правой рукой, иначе этот жалкий старик окончательно стал бы бесполезен.

— Когда мы вышвырнем киданей из Сун, я обязательно разыщу Соперника Яньло, и упрошу его помочь тебе, брат Чэнь, — с пристыженным видом уверил его глава Клана Нищих. — Но нам так и так придется сражаться со Стариком Синсю. Отчего бы не сделать это на наших условиях?

— Пожалуй, господин Чэнь прав, — почесал ус Хуа Хэгэнь. — Враг будет у себя дома, настороже, и многократно превосходить нас числом. Не думаю, что такое нападение окончится хорошо. Скорее, мы потеряем последних опытных бойцов из числа вольных странников, и уйдем ни с чем. Лучше уж встретить киданей в поле, при поддержке армии.

— Враг превосходит нас числом в четыре раза, — с сомнением сказал Дуань Юй. — Может, стоит вернуться к старому плану господина Хуа — отступить, чтобы воевать с киданями из засад и ночью? Их конницу мы повыбили в прошлой битве. Гнаться за нами они не станут — сорокатысячной армии и с места сдвинуться трудно.

— Если мы отступим, ляоская армия выморит все селения севера Шэньси, — сожалеюще кривясь, ответил Инь Шэчи. — Кидани угонят людей в рабство, разграбят их дома, и сожгут все, что останется. Я не смогу спать спокойно, зная, что допустил это.

— Бездумно бросаться на численно превосходящего врага — тоже не дело, — высказался Цюань Гуаньцин, как ни странно — без капли неприязни. — Может, применить старый трюк с пустым лагерем и засадой вокруг него? Погоды нынче стоят сухие и солнечные, огненная атака вполне может удаться.

— Елюй Нелугу известны все эти старые трюки, — с глухой тоской ответил Хань Гочжун. — Он изучал тактику именно по ним — хитростям, описанным в трудах Сунь У, Сунь Биня, Чжугэ Кунмина, Цао Мэндэ, и прочих полководцев древности. Из-за этого, атака с применением огневого оружия для него — неостановимый ужас, с которым невозможно бороться, а огненная атака после заманивания врага в лагерь, набитый вязанками хвороста — нечто простое и знакомое. Мы лишь потратим время впустую, готовя подобные уловки.

— Идея с обманом все же заслуживает внимания, — Шэчи также не был настроен высмеивать давнего недоброжелателя. — Если пустой лагерь чуский принц распознает, что насчёт «одалживания ста тысяч стрел[2]»? На суше этот трюк провернуть немногим сложнее, чем в водах Длинной Реки, особенно — ночью. Избавим их стрелков от боеприпасов — все лучше…

— Пропустите! Я сказал, пропустите! — речь юноши была прервана громким и до крайности обиженным воплем, раздавшимся снаружи шатра. — Я требую немедленно допустить нас до командующего армией! Мы — ученики секты Сяояо, и нам доподлинно известно, что наш старший — здесь, в войсках!

— Ученики Сяояо? Твоей секты, Шэчи? — недоуменно прищурился генерал Хань. — Когда это ты успел обзавестись младшими?

— Не обзаводился я, — оторопело ответил юноша. — Может, взглянем на них? Все равно, стоящих идей пока ни у кого не появилось.

— Почему нет, — пожал плечами полководец, и командно рявкнул, ненадолго оглушив всех участников совета:

— Часовые! Пропустить младших Сяояо!

Через мгновение, внутрь вошла примечательная восьмерка. Впереди двигался знакомый многим Сюэ Мухуа. За ним шествовал строгий чернобородый мужчина с цинем за плечом. Его сопровождал круглолицый и усатый детина в черном халате с белыми кругами, и с доской для облавных шашек наперевес. За ними шли трое в школярских одеждах, несущие в руках большую кисть для рисования, мерную линейку, и свиток из бамбуковых дощечек. Последними вошли изящный и тонколицый мужчина, вертящий в руках свежесорванный цветок, и самый странный из восьми — человек в наряде и гриме хуадань[3]. Губы его были старательно подведены помадой, брови — тенями, а лицо было щедро накрашено белилами и румянами. С его шелковым платьем и украшениями, странный незнакомец выглядел, словно направляющийся к сцене актер, что неведомо как заблудился, и очутился в войсковом лагере.

Ученики секты Сяояо

— Сердечно благодарю вас за то, что вы приструнили своих чрезмерно ретивых солдат, господин генерал — признательно вымолвил Сюэ Мухуа. — Да, мои младшие не очень-то известны на реках и озерах, но это ведь не причина гнать людей, с чистым сердцем предлагающих помощь!.. Кхм, — он смущенно прочистил горло. — Простите, я немного поддался раздражению. Позвольте мне представить моих братьев по учебе, — говоря это, знаменитый целитель гордо приосанился.

— Наш старший — Кан Гуанлин, известный как Одержимый Цинем, — он кивнул на чернобородого мужчину.

— Мой второй брат — Фань Байлин, Демон Шахмат, — круглолицый усач отвесил короткий поклон.

— Третий из нас — Гоу Ду, Книгочей, — мужчина со свитком вежливо кивнул.

— Четвертый мой собрат — У Линцзюнь, Увлеченный Рисованием, — им, разумеется, оказался школяр с кистью.

— Я сам — пятый ученик моего поколения, — с гордостью поведал Сюэ Мухуа. — Мои младшие — Фэн-Третий, Чудесный Ремесленник, Ши Цинфын, Любитель Цветов, и Ли Куйлэй, Знаток Оперы, — человек с линейкой, носитель цветка, и мужчина-хуадань поочередно поклонились.

— Мы все, ранее звавшиеся Восемью Друзьями из Ханьгу, открыто заявляем: мы — ученики Су Синхэ, Многомудрого Господина, — торжественно добавил доктор Сюэ. — Мы — третье поколение секты Сяояо.

— Помни девиз секты Сяояо! — внезапно раздался громкий голос от одного из сидячих мест рядом с генералом. Инь Шэчи, широко улыбаясь и раскинув руки, поднялся со стула, и провозгласил:

— «Пересекая небо и землю, правя пятью стихиями, не ведая преград…»

— «…Не зная забот!» — нестройно подхватили восемь мужчин. Их старший прослезился, утирая глаза краешком рукава.

— Давненько я не слышал этих слов, сказанных не в страхе, но с гордостью, — с легкой хрипотцой промолвил он. — Спасибо тебе, юноша. Как я понимаю, ты и есть наследник, о котором говорил Мухуа?

— Я — Инь Шэчи, третий ученик второго поколения секты Сяояо, — довольно промолвил тот. — Как же я рад наконец-то найти вас, мои дорогие… младшие, — он осмотрел морщинистых и возрастных учеников Су Синхэ с долей ехидства. Те, кряхтя и потирая усы и бороды, отвели взгляды, один лишь Сюэ Мухуа счастливо улыбался.

— Вы помните меня, наследник? — спросил он. — Нам случилось увидеться в Месте Встречи Героев…

— Предадимся воспоминаниям позже, — поспешно перебил его Шэчи, подняв ладонь. На щеках юноши проступил румянец. — Вы прибыли помочь войскам, так? И каким же образом? Насколько я знаю, братец Синхэ не учил вас боевым искусствам, — столь вольное поименование их учителя вновь заставило некоторых из Восьми Друзей Ханьгу смущенно закряхтеть. Кан Гуанлин лишь понимающе кивнул.

— В своих странствиях по рекам и озерам, Мухуа изучил множество стилей и техник, — обстоятельно ответил он. — Байлин придумал собственный стиль тайного оружия, а Цинфын — технику развития, основанную на особом способе дыхания, — на этих словах, Шэчи невольно вспомнил шутку Су Синхэ, которую его старший учинил на первом их уроке, и с подозрением уставился на цветочника. Тот безмятежно кивнул в ответ.

— Куйлэй достиг некоторых успехов в искусстве перевоплощения, да и я тоже на что-то гожусь, — продолжал знаток игры на цине. — Мне ведомы мелодии, способные отобрать разум и сокрушить душу. Но ты не очень-то и ошибся, наследник: мы — не лучшие бойцы, и большой пользы в сражении не принесем. Однако же, мы, ученики секты Сяояо, не стали бы приходить сюда только для того, чтобы встать в один строй с простыми солдатами, и умереть, защищая Сун. Нет, о нет, — медленно покачал головой он, и торжественно продолжил:

— Сегодня, секта Сяояо принесет вам победу, господин генерал!

— Победу? — с недоверием глянул на него Хань Гочжун. — Будь вы все бойцами, сравнимыми с вашим наследником, я бы согласился. Но чем помогут армии восемь людей искусства? Даже знаменитый Соперник Яньло не сможет излечить тысячу моих раненых за одну ночь. Какой мне прок в оперном актере, знатоке облавных шашек, художнике, и прочих, я и вовсе не могу понять.

— Ваши сомнения оправданы, генерал, — серьезно кивнул Кан Гуанлин. — Не боевое мастерство принесло мне и моим братьям нашу скромную известность на реках и озерах. Но знайте же: секта Сяояо некогда была знаменита не воинскими умениями, и даже не изящными искусствами. Подлый предатель и вор Дин Чуньцю притеснял нас так долго, что едва не стер из всеобщей памяти имя нашей секты, как и все ее достижения. Истинная сила секты Сяояо — в искусстве таинственном и загадочном. Ни одно другое сообщество не сравнится с нами в мастерстве создания массивов и формаций, а также, управления ветром и водами!

— Вы можете построить мне нечто вроде Массива Восьми Каменных Столбов[4]? — все еще сомневаясь, спросил генерал Хань. — Я думал, подобные искусства давно утрачены.

— Были бы утрачены, не будь наш учитель мудр и предусмотрителен, — голос Кан Гуанлина звенел гордостью. — Он спрятал все знания секты о формациях и массивах, чем спас их от гнусного вора Дина. Когда мы, призванные Мухуа, решили двинуться к Яньмыньгуаню, на помощь правительственным войскам, то посетили тайное убежище учителя, и он передал нам один из спасенных им древних свитков. В пути, я и мои младшие изучили его в достаточной мере. Мы построим вам нечто стократ лучшее, нежели жалкая поделка Чжугэ Ляна, — торжественность, сквозившая в словах старшего из учеников Су Синхэ, была достойна императорского приема, не меньше. — Мы создадим массив, равных которому не видел мир! Массив Пяти Стихий, Семи Врат, и Восьми Триграмм!

— Никогда не слышал о таком, — пожал плечами Хань Гочжун, не очень-то впечатленный помпезностью заявления. — И чем он хорош?

— Это… То есть… — медленно проговорил Инь Шэчи, то и дело запинаясь. — Как… Какого размера массив вы можете создать, братец Гуанлин?

— Мы перекроем им все предгорья Яньмыньгуаня! — возгласил тот, ничуть не смущенный панибратством юноши. — Он не продержится дольше дня, но ведь нам и не нужно строить его на века, верно? Достаточно сокрушить киданей с его помощью, — Шэчи пораженно охнул. Его челюсть сама собой отвисла, а пальцы юноши рассеянно мяли рукава халата.

— Да объясните же, наконец, что делает этот ваш массив? — с легким раздражением спросил генерал Хань. — Увидев его, армия Ляо сойдет с ума, развернется, и отправится домой?

— Лучше, — ответил Инь Шэчи. Изумление медленно уходило с его лица, сменяясь искренним довольством. — Благодарите секту Сяояо и моих младших, генерал, ведь они и вправду принесли нам победу. Кидани все равно, что обречены, — он не удержался от довольного смеха.

— Представьте себе крепость, закрывающую путь армии Ляо, — вновь заговорил он, предупреждая возмущенные вопросы полководца. — Крепость, чьи стены несокрушимы. Поможет ли нам такое?

— Конечно, — все еще с недовольством ответил полководец. — Укрепления бы нам не помешали. С доброй стеной, преграждающей ляосцам дорогу, да еще и способной выстоять перед их осадными машинами, я, пожалуй, смог бы отразить всю силу врага с имеющимися войсками.

— Это еще не все, — с заговорщическим видом вымолвил Шэчи. — Представьте крепость, чьи стены невидимы. Совсем. Еще, ваши солдаты могут свободно проходить сквозь них, а враги — нет. Ну что, по душе ли вам помощь секты Сяояо? — он вновь не смог сдержать торжествующий смех.

— Это… кажется невероятным, — неверяще моргнул Хань Гочжун. — Действительно ли этот массив способен на все перечисленное?

— Наследник говорит правду, — серьезно ответил Кан Гуанлин. Его собратья также согласно закивали.

— Да будет вам известно, что я видел Массив Пяти Стихий, Семи Врат, и Восьми Триграмм своими глазами, и проходил сквозь его стену! — торжественно добавил Инь Шэчи, глядя в сомневающиеся глаза полководца. Тот растерянно усмехнулся.

— Но это же… это принесет нам победу и при втрое большем преимуществе врага, — ошарашенно проговорил он. — Не нужно даже перекрывать выход из устья Яньмыньгуаня полностью, — он вскочил из-за стола, схватил кисть для письма, и лихорадочными мазками принялся рисовать прямо на большой карте, висящей на стойке у стены шатра. — Вот здесь и здесь можно оставить немного свободного пространства. Копейщики и алебардисты, стоящие за этими невидимыми стенами, соберут кровавую жатву, попросту нанося удары в сторону врага! — он отбросил кисточку, и расхохотался, держась за голову.

— Если твои младшие и вправду сумеют выстроить эту чудесную крепость, вот тебе мое слово, Шэчи — имя секты Сяояо прославится в веках, — проговорил он, тяжело дыша, и возбужденно блестя глазами.

— Не сомневайтесь в моих соучениках, господин генерал, — важно ответил юноша, и обратился к Кан Гуанлину:

— Что вам понадобится для постройки массива?

— Об этом лучше расскажет Фэн-Третий, — кивнул тот в сторону мужчины с линейкой.

— Прежде всего, самые обычные доски и гвозди, — сухим тоном заговорил Чудесный Ремесленник. — Около двух сотен цзиней гвоздей, и около тысячи досок в один бу длиной и три цуня[5] шириной. Затем, нужны травы, что легко найти в закромах целителей — дягиль, жимолость, шиповник…

— Погодите, погодите, — поднял ладони Хань Гочжун, все еще растерянный и счастливо улыбающийся. — Эти и прочие нужды вы изложите моему походному сыма, Лу Хуэйгуану. Вы найдете его на южной стороне лагеря, в большой складской палатке. Он выдаст вам все, что только понадобится. Сейчас, — он зашарил на столе в поисках бумаги, и раздраженно выругался, не найдя ни единого чистого листка. — Дайте-ка свою ладонь, господин Кан, — попросил он старшего ученика Су Синхэ. Тот, удивленно приподняв бровь, протянул руку. Хань Гочжун, подняв с пола кисть, обмакнул ее в тушечницу, и размашисто расписался прямо на сухой руке мужчины. Кан Гуанлин растерянно заморгал, глядя на блестящий чернилами иероглиф «хань» на своей ладони.

— Хуэйгуан прекрасно знает мой почерк, — с легкой улыбкой промолвил полководец, — и мои привычки. Для него, эта закорючка запросто заменит официальный документ с подписью и печатью. Главное, не размажьте подпись, пока не получите все нужное — эта тушь не очень качественна, — мужчина с цинем ошарашенно покивал, и, держа руку на отлете, двинулся к выходу. За ним, откланявшись, потянулись его младшие.

— Замечательно, просто замечательно, — довольно промолвил Хань Гочжун, чудесным образом преисполнившийся бодрости, и ничуть не напоминающий себя получасовой давности, усталого и печального. — Клянусь небом, каждое мое знакомство с учениками секты Сяояо — словно встреча тигра и дракона в бурю. А теперь, — он воодушевленно потер руки, — давайте поговорим о том, что мы сделаем с войском Елюй Нелугу при помощи замечательного массива, который построят младшие Шэчи. Примерный план я уже представляю…

— Подождите, — перебил его Цяо Фэн, вставая со своего места. — Не будем забывать о трех сильных врагах, каждый из которых стоит большого отряда. Мужун Фу, Дуань Яньцин, и Дин Чуньцю. Даже если все войско принца Чу поляжет, эти трое и сами по себе могут доставить нам много неприятностей. Нужно решить, что делать с ними.

— Мы с женой с радостью заберем жизнь любого из этих мерзавцев, — предвкушающе улыбнулся Инь Шэчи. Му Ваньцин кивнула, соглашаясь с мужем. — Я бы предпочел снять голову со Старика Синсю, но мы можем взять на себя хоть дурную кровь Дуаней, хоть знаменитого господина Мужуна.

— У меня к Мужун Фу есть разговор, — с преувеличенным спокойствием промолвил Дуань Юй. — Он зарезал мать моей невесты. Нам с ним будет, что обсудить.

— Пожалуй, ты лучше других сможешь потягаться с ним в скорости, братец Юй, — покивал глава нищих. — Значит, Переполненный Злом — мой.

— Если будет такая возможность, не убивай его, брат Цяо, — попросил юный далисец. — Он — мой родич, и должен предстать перед справедливым судом.

— Ничего не могу обещать, братец, — с сомневающейся полуулыбкой ответил Цяо Фэн. — Но я попытаюсь взять его в плен.

— Что ж, с этим — решили, — нетерпеливо проговорил генерал Хань. — Вернемся к расстановке войск. Для начала, обсудим Клан Нищих…

Позже, когда все важные разговоры завершились, план на битву был обговорен и утвержден, а участники военного совета разошлись по своим делам, Инь Шэчи также решил выполнить одну задачу первостепенной важности. Оставив жену в их шатре, он посетил походного сыма Лу Хуэйгуана, и ненадолго отвлёк его от увлечённого спора с Фэном-Третим. Некоторое количество серебра перекочевало из рук юноши в кошелек военного чиновника, и взамен, тот любезно одарил Шэчи коробом со свежими фруктами, сладостями, и кувшином отличного белого вина из Лучжоу. Вежливо распрощавшись с Лу Хуэйгуаном и младшими, Инь Шэчи зашёл за женой, и они направили свои стопы к одному из холмов за пределами лагеря, где юноша давно уже приметил отличное место для отдыха на лоне природы.

Избранную Шэчи возвышенность покрывала мягкая зелёная трава, не успевшая высохнуть по осеннему времени. Ничто не заслоняло молодой паре вид на багровый закат, озаряющий горные вершины далёким заревом. Удобная валежина послужила им сидением, а вино и закуски согрели их сердца, и заставили волнения и тревоги военных дней ненадолго отступить.

— Прекрасен вид на хэншаньские горы, но много прекраснее твой милый лик, чья прелесть затмевает любое творение богов, моя ненаглядная жена, — задумчиво промолвил Инь Шэчи, убирая опустевшую рюмку. Юноша взял руку Ваньцин в свои, и, бережно сняв перчатку с ладони девушки, коснулся губами ее тонких пальцев.

— Благ и приятен солнечный свет, но мне милее сияние твоих чудных очей, любимая жена, — ласково продолжил он, касаясь щеки девушки. — Солнце во много раз уступает им в красоте, а их благосклонный взгляд согревает мою душу лучше, чем самое жаркое светило, — Му Ваньцин молча слушала, чуть улыбаясь, и неотрывно глядя на мужа.

— Нежно касается моего лица сегодняшний тихий ветер, но много нежнее и приятнее — твои прикосновения, моя великолепная богиня, моя любовь, прекраснейшая из живущих, — тихо промолвил юноша, наклонясь к Ваньцин, и поцеловал ее ждущие уста.

Они ненадолго потеряли себя в ласках друг друга, забыв о былых невзгодах и предстоящих трудностях, и наслаждаясь искренним, незамутненным счастьем мимолётного «здесь и сейчас». Их былая страсть — та самая, что разгорелась в Шэчи с первого взгляда, брошенного на будущую жену, и та, которую разожгли в Ваньцин его нежность и искренность, — ничуть не угасла за прошедшие месяцы. Пламя, что пылало в их душах, горело лишь ярче и ровнее, словно кузнечный горн, без следа спаливший всю шелуху недоверия и чуждые примеси недопонимания в их чувствах. Чувствах, давно уже перекованных из сырого металла внешнего влечения в прекрасное украшение духовного единства.

— В последнее время, я много думал над тем, что мы успели пережить вместе, — чуть хрипло заговорил Инь Шэчи, оторвавшись от припухших губ жены. — Я не был тебе хорошим мужем, любовь моя. Мы не совершили свадебного ритуала пред лицом родителей и предков. Я не подарил тебе ребенка. Мы не успели поселиться в собственном доме — ветер странствий носил нас от одного временного пристанища к другому, точно травинку без корней. Но клянусь тебе, моя единственная, моя несравненная богиня — отныне, я приложу все усилия к твоему счастью. Даже случись моему жизненному пути оборваться, обещаю: переродись мы мужчинами, и станем братьями, женщинами — ты будешь мне лучшей из сестер, а родись мы мужчиной и женщиной, я буду тебе самым преданным и любящим спутником жизни в мире.

— Не говори так, — со слезами в голосе ответила Му Ваньцин, сжимая юношу в объятиях. — Не смей говорить о смерти. Да, завтра мы бросимся в море огня и взойдем на гору мечей ради победы великой Сун, ради жизни других. Но я не переживу твоей смерти. Завтра, я встану на пути всех вражеских стрел и мечей, что будут угрожать тебе, и защищу тебя даже ценой своей жизни, ведь без тебя, моя жизнь никогда не будет полной и цельной, — Шэчи прерывисто вздохнул, отвечая на объятия любимой, и вымученно улыбнулся.

— Что ж, если прекраснейшая из богинь велит мне жить, я не смею ослушаться, — промолвил он с былой бодростью. — Я проживу дольше Пэн Цзу, дольше бессмертных даосов и тысячелетних духов, но никогда не оставлю тебя одну, моя любимая жена.

Ваньцин, успокоенно вздохнув, прижалась к мужу, прикрыв глаза и безмятежно улыбаясь. Они провели ещё какое-то время на холме, что стал им местом отдохновения в этот тревожный вечер перед днём битвы, не желая расставаться с тем мимолётным счастьем, что дарили им уединение и близость. Но солнце неумолимо клонилось к горизонту, и, в конце концов, скрылось за краем земли, уступив небосвод ночным светилам. Юноша и девушка удалились на покой, крепко держась за руки. Они были готовы выдержать завтрашнее испытание, тяжелейшее из тяжёлых, и завоевать в нем желанную награду — жизнь, для себя, близких, и соотечественников.

Примечания

[1] Змеиная пасть и осиное жало — поговорка-чэнъюй, означающая злые слова и не менее злые дела.

[2] «Одалживание ста тысяч стрел» — тактический прием, примененный Чжугэ Ляном в противостоянии царств Шу и У с царством Вэй. Боевые корабли шусцев были загружены соломенными чучелами, одетыми в доспехи, и, приблизившись к расположению вэйского флота, вызвали его на бой. Вэйцы не стали сближаться из-за густого тумана, и осыпали шуские корабли стрелами, целясь в расставленные на палубах соломенные чучела в доспехах. Шусцы вернулись домой без потерь, извлекли из чучел стрелы, которых им как раз не хватало, и отправили вэйским военачальникам письмо с благодарностью за любезно одолженные боеприпасы.

[3] Хуадань («распускающийся цветок») — оперный образ веселой и общительной женщины.

[4] Массив Восьми Каменных Столбов был построен Чжугэ Ляном, чтобы остановить преследующих его господина воинов царства У. Выглядел массив как несколько кучек камней, но когда усцы вошли внутрь, он обратился непроходимым лабиринтом, в котором то и дело возникали иллюзии атакующих солдат.

[5] Один цунь равен трем и одной трети сантиметра.