Восемь Драконов и Серебряная Змея

Глава 3 Рассказывается о том, как неопытный юнец проявляет неожиданные таланты, и покидает отчий дом

Сварив и отнеся Уя-цзы котелок супа, а также обустроив ему временную постель, Су Синхэ и Инь Шэчи принялись возводить прибежище для своего учителя. Шэчи пришлось немало поработать топором, пилой, и стамеской — он срубил несколько наиболее прямых деревьев Долины Тишины, очистил их от коры и сучьев, и понемногу распускал на доски. Су Синхэ, поначалу внимательно следивший за качеством работы соученика, вскоре занялся кровлей, выпиливая для нее фигурные деревянные рейки. Работа под руководством Синхэ шла на удивление быстро — старший ученик секты Сяояо не нуждался в планах, чертежах, и расчетах, словно наперед зная, какие детали необходимы будущей постройке.

— Есть ли способ послать весточку моим родителям, старший? — спросил Инь Шэчи, не прекращая работать пилой. Он и его пожилой соученик трудились во все той же просторной пещере, где лечился Шэчи — по-видимому, она служила Су Синхэ жилищем. — Я не хочу чрезмерно волновать их.

— Ты можешь написать им письмо, и я передам его через своего человека, — ответил Синхэ после недолгого молчания. Отложив свою работу, он подошёл к стоящему у стены столу, на котором Шэчи с лёгким удивлением разглядел письменный прибор отличного качества. В своем отшельничестве, Су Синхэ явно не собирался отказываться от мирских благ.

— Подойди, — велел он. — Продолжишь работу, когда закончишь с письмом. Хорошо, что в тебе присутствует сыновнее уважение, младший. Не забывай о нем, когда покинешь меня и учителя, и тщательно исполни его волю, — в строгости его голоса прозвучали нотки опасения — похоже, Су Синхэ ещё не вполне доверял едва знакомому юнцу, в один день ставшему наследником секты.

— Надеюсь, твое сыновнее уважение не уступает моему, братец Синхэ, — не остался в долгу юноша, подходя к столу. — Хорошенько заботься об учителе в мое отсутствие, — продолжил он, разводя в тушечнице плитку дорогой хуэйчжоуской туши, — иначе я не остановлюсь на обещанной тебе чистке хлевов, конюшен, и отхожих мест, — Су Синхэ, пытающийся сохранить серьезный вид, невольно заулыбался. Заметно соскучившийся по живому общению, старый отшельник даже непочтительные колкости Шэчи принимал с радостью.

Закончив с письменными делами, и перекусив скромными запасами Синхэ и дорожной едой Шэчи, два ученика секты Сяояо вернулись к делам плотницким, затянувшимся до темноты. Плодом их усилий стал небольшой домик, крытый тесом, с единственным окном, и одностворчатой дверью, возведенный в самой середине Массива Пяти Стихий, Семи Врат, и Восьми Триграмм. Устроив в нем Уя-цзы, соученики двинулись обратно к пещере Су Синхэ.

— Как насчёт приступить к обещанному мне обучению, а, старший? — весело спросил того Шэчи, когда они прошли сквозь барьер массива. — Пусть время и позднее, час Собаки[1] благоприятен для постижения нового.

— Это можно, — добродушно ответил Синхэ. Прилежание нового соученика произвело на него самое благоприятное впечатление. — Так как ты совсем не знаешь боевых искусств, будет уместно обучить тебя основам техники развития нашей секты, метода Сяояо. Все равно, сегодня мы не успеем потренироваться в каких-либо боевых приемах.

Они прошли внутрь пещеры, и Су Синхэ уселся на дощатое ложе, на котором не так давно отлеживался Инь Шэчи. Устроившись поудобнее, он жестом пригласил соученика присесть рядом.

— С чего начнем? — деловито поинтересовался тот, плюхаясь на жёсткие доски. — Ты покажешь мне, как использовать ци для усиления? Или, может быть, разъяснишь, каким образом учитель перенес меня сюда без помощи рук, тогда, после моего падения с обрыва?

— Может ли годовалый ребенок поднять груз в сотню цзиней[2] весом? — вопросом ответил Синхэ, весело ухмыльнувшись. — Не спеши браться за сложное без знания простого. Начнем с того, что ты научишься правильно дышать.

— Разве можно дышать неправильно? — удивлённо спросил юноша.

— Да, и ты делаешь это вполне успешно, — голос его собеседника был спокоен, но в его глазах искрился смех. Шэчи недовольно сжал губы, уже не радуясь, что задал их общению столь дружеский и шутливый тон.

— Вдыхай воздух носом, и позволяй ему дойти до низа живота, наполняя энергией все твое тело, — невозмутимо продолжил Су Синхэ. — Затем, выдыхай через рот, полностью опустошая лёгкие. Самый лучший способ дыхания — когда вдох в нос и выдох изо рта случаются одновременно, непрерывно насыщая твое тело воздухом, но не всем доступен этот метод.

Инь Шэчи прилежно попытался выполнить описанное, но добился лишь судорожного кашля. Су Синхэ внимательно наблюдал за него потугами, старательно пряча улыбку.

— Нечестно пользоваться моим незнанием для подобных низменных шуток, старший брат, — недовольно прищурился в его сторону Шэчи.

— Это не шутка, — степенность ответа старца была несколько подпорчена тенью насмешки в его глазах. — Такой способ дыхания существует, пусть на моей памяти никто не сумел его освоить. Но стоило попытаться — вдруг у тебя получилось бы? Продолжим, — он не дал юноше времени на очередную сердитую отповедь. — Дыши, как я описал. Старайся почувствовать воздух, идущий по телу, и несомые им силу и свежесть.

Шэчи принялся тщательно выполнять дыхательные упражнения, следуя указаниям Синхэ, и довольно быстро наловчился регулировать дыхание, с его помощью успокаивая мысли и тело, либо же убыстряя сердечные ритмы для придания разуму внимательности, а телу — бодрости. Также, после мириада вдохов и выдохов, проделанных «правильным» образом, юноша ощутил нечто, напомнившее ему о целительской технике, что использовал Су Синхэ — внутреннее напряжение, незначительно нарастающее с каждым вдохом, как если бы воздух напитывал силой текущую в его жилах кровь, горяча ее, и заставляя бежать быстрее. Обдумав это странное чувство, Инь Шэчи заключил, что уловил токи своей внутренней энергии, и поделился радостной новостью со старшим братом по учебе. Тот, вопреки ожиданиям юноши, не обрадовался, приказав Шэчи немедленно ложиться спать, и до утра забыть о попытках подчинить свою ци. Младший ученик секты Сяояо безропотно согласился, растянулся на лавке, ставшей ему временной постелью, и вскоре уснул без сновидений.

Следующее утро ознаменовалось для Инь Шэчи ранним пробуждением, умыванием в ледяной воде горного ручья, и воодушевлением Су Синхэ, вцепившегося в младшего соученика, словно голодный тигр в жертву. Выглядящий благообразным старцем, первый ученик Уя-цзы взялся за обучение собрата с отнюдь не старческой бодростью, браня Шэчи за неудачи словами, что и пьяного грузчика вогнали бы в краску, и сияя поистине детской радостью от его успехов. Юноша не ошибся вчера — благодаря измененным меридианам, он с легкостью чувствовал течение внутренней энергии. С горем пополам, заработав немало ругательств Синхэ, и несколько его скупых одобрений, Шэчи смог обуздать ее токи, и поразился новым возможностям своего тела. Рослый, но худощавый, наследник семьи Инь никогда не отличался силой, но сейчас, ускорив течение ци лишь самую малость, он без усилия крошил в пальцах камни. Этот успех ознаменовал новую веху в его тренировках — освоение техники Шагов Сяояо, что позволяла своему практику двигаться легче беззаботного бессмертного, парить в небесах, и гулять по воде, не замочив сапог. Особым образом направляя свою ци, Инь Шэчи научился придавать своим движениям невероятные скорость и легкость — ненадолго вознестись в небеса могучим прыжком, и в неспешном полете опуститься обратно, на твердую землю, стало для него проще простого.

Следом, Су Синхэ принялся обучать собрата боевым искусствам секты, начав с ее основного рукопашного стиля.

— Урони горчичное зерно в самую мелкую лужицу, и оно будет плавать в ней, словно корабль в океане, — неспешно говорил немолодой ученик Уя-цзы, наблюдая за тем, как Инь Шэчи выполняет приемы Ладони Сяояо, а именно, ее первой формы, что называлась «великое обращается малым». — Но в мелком водоеме большой корабль сядет на мель. Если ветер слаб, то сколь бы ни были сильны и велики твои крылья, они не удержат тебя в воздухе…

— Ты цитируешь мне классиков, старший[3]? — отрешенно спросил Шэчи. — Зачем? Неужели я выполняю все движения настолько хорошо, что ты решил отвлечься на размышления мудрецов древности?

Они тренировались внутри все той же пещеры, где обитал первый ученик секты Сяояо, благо места там было предостаточно. Пока Инь Шэчи, сбросив для удобства верхнюю одежду, раз за разом колебал воздух ударами кулаков и ладоней, его старший собрат удобно устроился на деревянном табурете, внимательно наблюдая за усилиями юноши.

— Оставь цитирование скудоумным школярам, исписывающим бумагу словесными красивостями без капли смысла, — резко и недовольно ответил Синхэ. — В моих словах — истинная суть Ладони Сяояо. Без понимания сути, ты ничего не достигнешь в этом искусстве, сколько ни повторяй приемы.

Слова собрата ввергли Шэчи в глубочайшую задумчивость, и он, не прекращая упражнений, принялся увлеченно размышлять о связи слов своего старшего, выполняемых приемов, и движения ци в своем теле. Мало помалу, прилежание юноши капля за каплей источило гранит его неведения, и стоящая за приемами идея, суть первой из форм боевого искусства его секты, стала понятна Инь Шэчи, открывая смысл в кажущихся лишними движениях, и наполняя значением их сочетания. Негибкая скованность выполняемых им приемов сменилась уверенной плавностью, и текущая по его энергетическим жилам ци откликнулась на это понимание, делая мистические усилия юноши естественными, словно дыхание. Су Синхэ, высказав собрату немногословную похвалу, тут же попытался преподать ему вторую и третью формы основного рукопашного стиля секты, именуемые «спокойствие духа отражает ярость стихий», и «отрицание формы», но в них Инь Шэчи, как ни бился, больших успехов не достиг.

— Довольно и того, что ты заучил нужные приемы, — бесстрастно промолвил Синхэ, не особо скрывая легкое раздражение. — Тренируйся в выполнении форм, размышляй об их сути, и истинное мастерство придет к тебе, — недовольно пожевав губами, он добавил:

— Или не придет. Большого таланта к внешним техникам я в тебе не вижу. Давай-ка попробуем поупражняться с оружием — быть может, с ним тебе будет легче, — он снял со стойки в углу два тренировочных меча, и протянул один из них юноше.

Шэчи и раньше случалось брать в руки меч, но сейчас, когда его тело было разогрето кулачными упражнениями, а разум — умственными, он сразу же заметил, как его ладонь словно сама собой сменила хват на более удобный, положив указательный палец на небольшую гарду оружия, и без усилия удерживая рукоять; как его кисть сделала короткое круговое движение, пробуя вес клинка; как совершенно не чувствовалось неудобным громоздкое оружие длиной чуть больше трех чи[4]. Поначалу, выполняя показанные Су Синхэ стойки и движения, он пытался вслушиваться в его слова, рассказывающие о сути стиля, но быстро отвлекся, и принялся пробовать приходящие ему в голову связки и приемы. Безо всякого напряжения ума Инь Шэчи видел перед собой суть мечного стиля Сяояо, сочетающего молниеносную скорость и неспешную плавность, весомую тяжесть и легкость птичьего перышка, безыскусную, грубую простоту, и достойное небесных духов изящество. Его движения превратились в замысловатый танец; потоки ци в его теле, тугие и бурлящие мощью, откликались на каждое его усилие, сообщая им безупречную легкость.

Су Синхэ, поначалу пытавшийся наставлять соученика, умолк и наблюдал за ним, удивленно качая головой.

— Я ничему не смогу научить тебя в мечном искусстве, — сказал он, когда Инь Шэчи остановился и убрал оружие за спину, удерживая его обратным хватом. — Мне впору самому учиться у тебя, младший — впервые в жизни я вижу подобный талант к мечу, — в его глазах виднелось искреннее восхищение.

— Спасибо, старший, — грудь Шэчи часто вздымалась, а лицо сияло искренней улыбкой. Убирая в стойку тренировочный меч, он поймал себя на том, что отпускает деревянную рукоять с невольным сожалением.

— Мечный стиль Сяояо разнообразен и действен, — заговорил он, чтобы отвлечься. — Но он показался мне… простым. Нет ли в нем ещё нескольких форм?

— Едва взяв в руки меч, ты уже осуждаешь фехтовальный стиль, созданный более сотни лет назад? — насмешливо приподнял бровь Су Синхэ. — Воистину, нынешнее поколение потеряло всякое уважение к старшим.

— Иные представители старшего поколения ведут себя совсем не так, как пристало бы их сединам, — отпарировал Инь Шэчи. — Твое ребячество, братец Синхэ, больше подошло бы юноше моего возраста. Откуда эта живость у почтенного старца?

— Ответь мне честно, младший, сможешь ли ты исполнить волю учителя? — с неожиданной серьёзностью спросил его немолодой соученик. — Возродишь ли ты нашу секту?

— Не знаю, — подумав, ответил юноша. — Быть может, да. Быть может, мои кости сгниют где-то на обочине. Но я знаю одно: учитель спас мне жизнь, и подарил… свободу, — он удивлённо улыбнулся своим словам, облекшим плотью то неясное чувство, что пробуждало в нем радость и довольство с того самого момента, как Уя-цзы передал ему силу.

— Уже много лет, моя жизнь не была полностью моей, — продолжил он, спеша выговориться, и выплеснуть давно копившиеся в нем чувства. Его новообретенный брат слушал серьезно и внимательно. — Она принадлежала моим родителям с их ожиданиями. Принадлежала нашей великой империи Сун. Принадлежала столичным экзаменаторам, и моим будущим чиновничьим обязанностям. Лишь самая ее малость принадлежала мне одному. Учитель не только спас меня от верной смерти, но и дал возможность свернуть с этого узкого пути. Сегодня, передо мной открыто множество дорог. Я могу, вместо столичного экзамена, пройти провинциальный, на воинского начальника — думаю, с моими знаниями и силой я легко получу звание ду-вэя, и займу должность командующего в одном из пограничных полков. Я могу осесть в каком-нибудь городке, поклониться местным старшим, и начать восстанавливать нашу секту, набирая учеников. Могу не оставлять чиновничьей стези, если захочу. А могу и вовсе пуститься в беззаботное странствие по рекам и озёрам, — он широко улыбнулся. — Вчера, мудрец Уя-цзы вернул мне жизнь дважды, и я все силы приложу к тому, чтобы отплатить ему за это великое благодеяние.

— Замечательный ответ, Шэчи, — Су Синхэ отвёл взгляд в сторону, пряча предательски блеснувшие влагой глаза. — Отвечу же и я тебе. Уже долго я жил в ожидании смертей — моей, учителя, моих учеников… Дин Чуньцю никогда не оставил бы нас в покое, и рано или поздно пришел бы за нашими жизнями. Я жил в ожидании разочарования — избранник учителя мог оказаться корыстным мерзавцем, неумелым глупцом, или, что хуже, попытался бы отвергнуть дар учителя после его получения. В мире не так уж много достойных людей, готовых бросить свою прежнюю жизнь ради чужого долга мести. В эти два дня, ты подарил мне надежду. Ты умен, прилежен, и не лишён чести. Пусть легкомыслие молодости порой толкает тебя на странные поступки… а иной раз, и вовсе, с обрыва, — он насмешливо ухмыльнулся, — ты не только способен, но и искренне хочешь исполнить наказы нашего учителя. Ты уже оказал секте Сяояо услугу, не став отнимать жизнь Уя-цзы ради лишней толики силы. Я верю — тебе будет сопутствовать успех, и эта вера словно сбрасывает с моих плеч прожитые годы, наполняя мое сердце радостью.

— Я не подведу, ни тебя, ни учителя, — серьезно ответил юноша, и озадаченно нахмурился, припомнив самое начало речи Синхэ:

— Постой-ка, братец, твои ученики? У меня уже есть младшие?

— Есть, — степенно кивнул тот. — И любой из них старше тебя по возрасту, — самая малая тень насмешки промелькнула в его глазах. — Они скрывают свою принадлежность к секте Сяояо, и называют себя Восемь Друзей из Ханьгу, в честь перевала Ханьгугуань, где я учил их. Каждый из них посвятил свою жизнь одному из восьми искусств — великой четверке, ремеслу, врачеванию, опере, и цветоводству. Они не очень-то известны на реках и озерах, за исключением Сюэ Мухуа, целителя по прозвищу Соперник Яньло. Я не учил их боевым искусствам, и лишь поэтому, мерзавец Дин Чуньцю до сих пор не начал на них охоту.

— После того, как я избавлю нашу секту от всяких дурных последышей, нужно будет разыскать их, и вернуть сюда, — задумчиво протянул Инь Шэчи. — Мои достойные младшие, без сомнения, помогут возрождению секты Сяояо. Да, братец, отчего и ты, и учитель столь много значения придаете изящным искусствам? Мудрец Уя-цзы вытянул из меня все мои знания Четырех Искусств, прежде чем заговорить об ученичестве.

— Это — один из столпов учения нашей секты, — задумчиво ответил Су Синхэ. — Ее основатель, мудрец Сяояо-цзы, установил правило, согласно которому все ученики секты Сяояо обязаны совершенствоваться в изящных искусствах, а ее глава и вовсе обязан быть лучшим в них. Согласно заветам основателя, лишь тот достоин тайных знаний, дарующих истинное могущество, кто обладает живым умом и способностью чувствовать красоту.

— В таком случае, мне предстоит много работы — мои скромные умения никак не превосходят навыки самого Многомудрого Господина, — с намеком посмотрел на старшего товарища Шэчи.

— Ты уже наследник, — пожал плечами Синхэ. — И мог бы стать главой еще вчера, не откажись ты от кольца. В нашем бедственном положении, излишнее следование правилам принесет лишь вред.

— Бедственное положение не продлится вечно, — возразил юноша. — Что за главой я буду, если нарушу заветы основателя? Нет уж, братец, я обязательно тебя превзойду, хоть и нескоро.

— Я с радостью помогу тебе в этом, когда придет время, — довольно ответил его немолодой соученик. — Как-никак, учитель уже поручил мне твое образование.

— Верно, — согласно кивнул Инь Шэчи. — А пока, расскажи мне о Дин Чуньцю, старший. Какими навыками он обладает? Мне нужно знать как можно больше о моем враге.

— Он всегда жаждал силы, и ничем не брезговал для ее получения, — лицо Су Синхэ напряглось, а седые брови — нахмурились. — Чуньцю предпочитает сражаться без оружия, и мастерски освоил Ладонь Сяояо. Также, мне известно, что он практикует запретное искусство Ядовитой Ладони. Этот мерзкий навык не нуждается в каком-то глубоком понимании сути вещей, или же упорных тренировках, — он брезгливо скривился, — лишь в людских жизнях, и ядовитых тварях. Нет нужды описывать его отвратительную практику, но я расскажу все, что мне известно о его возможностях. Ядовитая Ладонь делает своего практика неуязвимым для отравы, и позволяет ему превращать свою внутреннюю энергию в ужасный яд. Касание Ядовитой Ладони смертоносно, а техники ци могут отравить издалека. Я знаю лишь об одном недостатке этого искусства — его приемы не очень-то быстры. Выполнение любого из них требует времени, — Шэчи сосредоточенно кивнул, запоминая сказанное.

— Также, моему бывшему младшему всегда легко давались техники шагов, — продолжил Синхэ. — Думается мне, сейчас он достиг в них подлинного мастерства. Еще, он питает слабость к тайному оружию, — он презрительно скривился. — Оно как нельзя лучше подходит его гнусной натуре. И, наконец, больше других тайных знаний секты он вожделел Искусство Северной Тьмы — в нем скрыт путь к легкому и быстрому возвышению, ведь помимо прочего, оно позволяет поглощать чужую ци, усиливая ей свое развитие. К счастью, я сумел испортить свиток с описанием этого искусства, прежде чем он попал в руки Чуньцю, и мой бывший младший никак не мог изучить его выше самой первой ступени. На ней, воздействие Искусства Северной Тьмы способно лишь разрушать чужие меридианы. Будь осторожен в бою с ним, младший — хоть Дин Чуньцю и стар, он все еще один из опаснейших людей Поднебесной.

— Ничего, скоро он встретится с Яньло-ваном[5], который давно его заждался, — посулил Инь Шэчи. — Я отдохнул, старший. Какое искусство ты преподашь мне сейчас? Быть может, еще один фехтовальный стиль?

— Увы, я передал тебе все, что мог, — с виноватым видом ответил Су Синхэ. — Мое понимание других боевых искусств секты слишком низко для обучения, а свитки и книги давно украдены мерзавцем Дин Чуньцю. Надеюсь, в своих странствиях ты сможешь вернуть хоть часть из них.

— Может, тогда мне стоит обратиться к учителю? — с разочарованием в голосе предложил юноша. — Я бы не отказался изучить Искусство Северной Тьмы, о котором слышал так много.

— Его внутренняя энергия слишком слаба для обучения техникам ци, — грустно ответил Синхэ. — Он не в силах воздействовать на твои меридианы, а значит, не сможет передать тебе известные ему методы развития. То же и с обучением боевым искусствам — его тело искалечено. Он не сможет показать тебе стойки и приемы.

— Что ж, буду довольствоваться тем, что знаю, — протянул Шэчи. Он не слишком огорчился скудности полученных знаний — мечный стиль Сяояо и сам по себе стал для него откровением, вселяя уверенность в собственной силе. — Похоже, пришло нам время распрощаться, старший. Твои целительские навыки спасли мою жизнь, а наставления — открыли мне глаза. Благодарю тебя от всего сердца, — он поклонился Су Синхэ с искренним уважением.

— Погоди, — ответил тот, поднимая ладонь. — Жди меня здесь, — он двинулся в дальний угол пещеры, к небольшой полке, уставленной книгами и заваленной свитками. Вскоре, он вернулся с небольшим томиком в руках.

— Вот составленный мной список акупунктурных точек, — он протянул книгу Шэчи. — Изучай его — это знание полезно и в бою, и в мирной жизни, и для развития твоей внутренней энергии, — юноша, благодарно кивнув, принял подарок.

— Также, я научу тебя одной последней вещи — целительской технике ци, которую ты испытал на себе ранее, — добавил Синхэ. — С ее помощью, можно изгнать из тела яд, излечить раны, и исправить внутренние повреждения.

— Я и не знал, что подобная чудесная техника существует, — восхитился юноша. — Выходит, с ней мне не страшны никакие напасти!

— Ты не знаешь еще очень многого, — сумрачно ответил его немолодой собрат по учебе. — Ее невозможно использовать на самого себя. Кроме того, ее применение угнетает твои меридианы, отбрасывая их развитие назад. Если ты раздумал ее учить — просто скажи.

— Вовсе нет, — возразил Инь Шэчи. — Возможность исцелить дорогого мне человека, не обладая лекарскими навыками — бесценна. Я с радостью изучу этот прием.

— И вновь ты вселяешь в меня надежду своими словами, — признательно улыбнулся Су Синхэ. — Слушай внимательно…

Усвоив последний урок своего старшего, Шэчи также посетил Уя-цзы в его иллюзорном укрытии, и попрощался с ним, получив от старца краткое напутственное слово с пожеланием удачи. Покинув Массив Пяти Стихий, Семи Врат, и Восьми Триграмм, он передал Су Синхэ ранее выданный тем талисман, что позволял входить внутрь массива, и, распрощавшись со старшим соучеником, двинулся обратно в Ваньчэн.

Равно как и два дня назад, многие думы теснились в голове Инь Шэчи, но на сей раз, они были много радостнее и бодрее. События последних дней понеслись вскачь взбесившимися лошадями, и увлекли за собой доселе неторопливую колесницу жизни юного наследника семьи Инь, подарив ему новые знания и умения, новые долги, и новых врагов. Шэчи чуть слукавил, говоря Су Синхэ о разнообразии открытых для него дорог. Думая о будущем, он понимал, что не усидит на месте, сколь бы приятным и интересным не было бы избранное им занятие. Дорога манила и звала его, и все ее возможные трудности и опасности не могли отвратить юношу от решения немедленно отправиться в путешествие. Девиз принявшей его секты — «пересекая небо и землю, правя пятью стихиями, не ведая преград, не зная забот», — более не казался ему цитатой из досужих размышлений древнего мыслителя, но превратился в руководство к действию. Юноша жаждал проникнуть в тайны Поднебесной, встретить лицом к лицу ее опасности, и познакомиться со знаменитыми воителями, о которых доселе лишь слыхал в чужих сплетнях. Инь Шэчи решил начать с горы Улян, что находилась на севере царства Да Ли, и живущей там женщины, явно бывшей для Уя-цзы ближе, нежели соученица. Юноша скабрезно ухмыльнулся, подумав о возможном романтическом прошлом своего престарелого учителя.

Размышляя о предстоящем пути, Шэчи добрался до дома, и легко проник внутрь. Техника Шагов Сяояо позволила ему без труда взбежать на окружающую особняк стену, скользнуть по ее верху невесомым призраком, и одним длинным, плавным прыжком добраться до открытого окна своей комнаты.

Собрав в дорогу некоторые пожитки — запасную одежду, деньги, и немного походных мелочей, — он уселся за письменный стол, и грустно улыбнулся. Ему все же предстояло немного поупражняться в каллиграфии, в самый последний раз. Разведя тушь, он взялся за кисть, и принялся писать.

«Дорогой мой отец, любимая матушка. Ваш непочтительный сын нижайше просит у вас прощения, ибо не суждено этому недостойному юнцу оправдать ожидания семьи, и последовать по стопам нашего великого предка Инь Цзифу[6]. Прогуливаясь по горам Лэйгу я, по глупости, подверг мою жизнь смертельной опасности, и, несомненно, погиб бы, если бы не помощь мудреца, обитающего неподалеку. Сей достойный муж не только спас меня, но и великодушно согласился принять в ученики. Во исполнение долга жизни, и ученического долга, я вынужден покинуть отчий дом, и отправиться в странствие, дабы вернуть былую славу секте Сяояо, незаслуженно забытой из-за козней врагов, и ныне ставшей мне вторым домом. Пусть я и не смогу более стяжать славу, подобную величию моего знаменитого соотечественника Чжугэ Кунмина, я, в самоуверенности своей, надеюсь, что стезя странствующего мечника позволит мне прославить родную фамилию так, как прославили свои имена другие мои известные земляки, Хуан Ханьшэн и Гань Синба[7]. Клянусь, что буду помнить вашу науку, и ни словом, ни делом не опозорю семейство Инь в моих странствиях.»

Подписавшись, Инь Шэчи позволил туши подсохнуть, повесил написанное на двери комнаты, и, оглядевшись в последний раз, покинул свое жилище тем же способом, что и проник в него.

Примечания

[1] Час Собаки — время с 19:00 по 21:00.

[2] Один цзинь примерно равен шестиста граммам.

[3] А именно, «Беззаботное скитание» Чжуан-цзы.

[4] Сунский чи примерно равен трем десятым метра.

[5] Яньло-ван (Янь-ван) — правитель Диюя, китайского ада.

[6] Инь Цзифу — государственный деятель и полководец, живший во времена династии Чжоу. Настоящая фамилия — Си, врожденное имя — Цзя, второе имя — Боцзифу. Первый обладатель титула «тайши-инь», в честь которого один из его сыновей взял фамилию Инь, последний иероглиф титула. Второй его сын взял фамилию Бо — первый иероглиф отцовского второго имени-цзы. Семья Инь упоминает своего родоначальника как Инь Цзифу, используя свою фамилию, и часть его второго имени.

[8] Знаменитые уроженцы Дэнчжоу (современный Наньян), жившие в эпоху Троецарствия. Кунмин — второе имя Чжугэ Ляна, стратега, изобретателя, и чиновника царства Шу. Ханьшэн — второе имя Хуан Чжуна, полководца царства Шу и прославленного лучника. Синба — второе имя Гань Нина, речного пирата и, впоследствии, полководца царства У.