Время Рыцарей (СИ)

Глава 17. Заговор Воронов

Этим вечером в спальне Рейвена ждали два сюрприза: приятный и неприятный. Приятным была Шарлотта в откровенном пеньюаре, облегающем ее совершенные формы. Неприятным — Бернард, который с удовольствием ее разглядывал. Оба они сидели рядом и о чем-то негромко шептались.

— И что здесь происходит? — хмуро спросил Рейвен.

Бернард поймал его взгляд и отодвинулся от Шарлотты. Та же коротко велела:

— Закрой дверь и иди сюда. Нужна твоя помощь.

— С чем?

— С пастором. Чертов святоша слишком обжился в убежище, — недобро сообщила Шарлотта, — нужно напомнить ему, что Вороны никогда его не примут.

Рейвен безразлично пожал плечами. Пока Бломфилд и Браун вели себя тихо и никому не мешали, он предпочитал не замечать их.

— Какое тебе до него дело?

— Льюис слишком ему благоволит. Приглашает пить чай и беседовать, при этом общается с ним уважительно и прислушивается к его суждениям. Это неправильно и нужно прекратить.

— Льюис может болтать с кем угодно, если ему так хочется, — возразил Рейвен, — ты не можешь ему это запретить.

Шарлотта раздраженно закатила глаза.

— Ты совсем ничего не понимаешь?

— Красавица, позволь я объясню на понятном для него примере, — вмешался Бернард, — когда Элдрик вышел из убежища и подставился под меч Белой Мрази, мы долго не могли в это поверить. Это было немыслимо, чтобы он пожертвовал своей жизнью: он отправлял бойцов охотиться на Принца, чтобы исключить малейший риск для себя, и делал это не один раз. В ту ночь он мог бы поднять нас всех и отправить штурмовать дом, где тебя держали. Сорес бы придумал, как выманить и отвлечь Рыцарей. Элдрик мог послать кого угодно вместо себя: Белая Мразь бы не сразу раскусил обман, убил бы пришедшего и ушел с его головой в руках. Элдрик был самым умным и хитрым Вороном в городе, он должен был найти выход. Но он просто вышел из убежища и погиб. Почему?

У Рейвена пересохло в горле. В ушах застучала кровь.

Из-за него. Элдрик погиб, спасая глупого приемного сына.

— Потому что любил меня.

— Нет, — отрезал Бернард, — потому что потерял голову до этого. Одним из жестких правил, введенных им, был запрет трогать детей. Он питал к ним какую-то трепетную нежность и считал, что дети — самые чистые создания на земле. Поэтому и тебе все с рук спускал, хотя тебя-то ангелочком было не назвать. Но кто вложил Элдрику в голову мысль, что жизнь ребенка важнее жизни взрослого? Священники. О чистоте и непорочности детей сказано в их книгах, об этом они вечно талдычат в церквях. Эта мысль сидела в голове Элдрика десятки лет и привела к тому, что он без колебаний умер, чтобы спасти тебя. А сейчас к нашему Великому Ворону прилепился еще один церковник. Что если он вложит ему в голову пойти и тоже подставиться под меч Прекрасного Принца ради какой-то глупости? Что тогда мы будем делать?

Рейвен оцепенел. Мысли его заметались. И как он сам не подумал об этом? Это ведь было вполне возможно.

— Но что с этим сделать? Повелитель запретил трогать пастора, убить мы его не можем.

Бернард удовлетворенно хмыкнул.

— Вариантов-то много. Красавица, может, поговоришь с Агатой и Кристиной, раз сама не хочешь? Мне есть чем заплатить за их старания.

— Отстань от девочек, старый извращенец! — огрызнулась Шарлотта. — Не будут они спать с Льюисом «для дела»! И к Агате больше не подходи, понял? Ты ей не нравишься.

— А подарки с удовольствием взяла, — ухмыльнулся Бернард, — может, больше предложить надо было?

— Хватит чушь нести! — рыкнул Рейвен, нервно расхаживая по комнате. — Нам нужно разобраться с пастором и отогнать его от Льюиса! Думайте, мать вашу!

— Я пока прихожу на все их чаепития и слушаю, о чем они говорят, — сказала Шарлотта мрачно, — ты тоже приходи, когда сможешь.

— А твой дружок-Рыцарь не может его прирезать? — спросил Бернард. — Или в темницу запереть, чтобы святоша там подох от голода?

Рейвена передернуло. Шарлотта поморщилась.

— Это как-то слишком жестоко.

— Нил на такое никогда не пойдет, — Рейвен покачал головой.

— Жаль.

— Нужно, чтобы повелитель снова презирал пастора, как Бломфилда, — заметила Шарлотта, — может, как-нибудь подставить его?

— Соври, что он на тебя напал, — предложил Бернард, — платье порви, поплачь.

— Льюис не дурак, — нахмурилась Шарлотта, — к тому же он теперь часто использует магию, заставляя Воронов говорить правду. Его не обмануть.

Рейвен покачал головой.

— Значит, поступим по старинке. Я запугаю пастора, и он сам отстанет от Льюиса. И не посмеет ничего ему в голову вкладывать.

— Хорошая идея, — одобрил Бернард, — пусть в штаны наложит, поганый моралист!

— Раз решили, тогда проваливай отсюда. Шарлотта, останешься?

— Останусь, — та поправила пеньюар, — постарайся, ладно, милый мой? Ты умеешь быть страшным, когда хочешь.

— А когда не хочу, какой я? — хмыкнул Рейвен, обнимая ее.

— Красавчик, — лукаво улыбнулась Шарлотта и погладила его по длинной черной косе.

Рейвен наклонился и поцеловал ее. Бернард покосился на него с явной завистью и вышел из комнаты.

В кабинете Элдрика было тихо и сумрачно. Льюис, забрав нужные книги, обустроил себе отдельный, оставив этот нетронутым, за что Рейвен был ему благодарен. Иногда его тянуло сюда, посидеть и подумать в одиночестве. Он взял в руки черного пегаса, фигурку, подаренную Элдриком, и сел в свое кресло, прикрыв глаза. В детстве он забирался в него с ногами, став старше, свешивал их через подлокотник и болтал в воздухе. Кресло стояло близко к столу, и он всегда мог наблюдать за Элдриком во время работы. Подростком он редко появлялся здесь: предпочитал тренироваться с Соресом и другими бойцами или тайком улетать к Нилу. Но иногда его накрывало какой-то смутной тоской и хотелось быть рядом с приемным отцом. Тогда он приходил пообщаться или просто молча посидеть рядом, если Элдрик работал и просил быть потише.

В тишине ему вспоминалась мама: суровая, вспыльчивая, но готовая порвать на клочки любого взрослого, что его обидит. Однажды она отлупила двух соседок, которые посмели отвесить ему подзатыльники. Это было только ее право, чужие не должны были лезть к ее семье. Рейвен… нет, тогда еще Дирк, никогда не сомневался в том, что она его любит. Папа был мягче, спокойнее и учил его своему ремеслу: печь хлеб и булки, которые мама потом продавала. Дирк был непослушным ребенком, сбегал и увиливал, как мог, чтобы не заниматься скучными делами. Его ловили, ругали, а между делом кормили булками, обнимали и гордились его ловкостью. Хотя мама ворчала, что он не ребенок, а обезьянка, а папа гудел, что он слишком тощий для сына булочника, и скоро соседи решат, что они его не кормят.

Это не помешало им обоим умереть за него.

Мама кипела от злости и кричала на двух стоящих перед ней мужчин. Одного из них Дирк знал: это был дядя его друга, недавно ставший Рыцарем. Он всегда был добр к Дирку, но сейчас глаза у него были пустые и страшные. Второй был статным воином с золотыми волосами. Его белые доспехи сияли как солнце. Только у одного человека в городе могли быть такие доспехи.

У Прекрасного Принца.

Мама рычала на них как тигрица, но в ее голосе слышалось отчаянье.

— Совести у тебя нет, мерзавец! Ты же брат Арнольда, мы принимали тебя в нашем доме! Как ты мог прийти к нам с оружием?! Не трогай моего сына!

— Твой сын мертв, Шейла. Тварь вселилась в него и убила.

— Сам ты тварь! Роджер, что ты молчишь?

Отец был совсем белый от страха.

— Может, договоримся? Я дам вам денег… все деньги, что у нас есть…

— Глупец. Мы пришли спасти вас, — холодно ответил Прекрасный Принц, — тварь сожрет вас обоих, а потом примется за других горожан.

— Это мой сын! — закричала мама. — Дирк, скажи им, что это ты!

— Я… дядя Рутгер, это же я…

Он будто бы сказал что-то не то. До того Рутгер колебался, но тут вытащил меч и шагнул к нему. А мама схватила со стола нож, подаренный Нилом, и бросилась на него, отчаявшись вымолить пощаду для проклятого сына.

Этим же ножом Рутгер ее и убил. Вывернул руку и всадил нож ей в живот.

Шейла Уайлд рухнула на пол, и мир вокруг десятилетнего Дирка застыл. Случилось что-то чудовищное, непоправимо плохое. Никто больше ничего не говорил и не делал: все молча смотрели на ее неподвижное тело.

— Мама?

Одно короткое слово запустило мир вновь: папа схватил Дирка, вытолкнул в кухонное окно и крикнул:

— Беги прочь! Не останавливайся!

Последним, что Дирк увидел, была спина, которой папа закрывал окно, раскинув руки в стороны. А потом он со всех ног побежал к черному замку, безошибочно определив, что только там и сможет спастись.

Элдрик позже рассказал, что папу тоже убили.

— За что? — ревел Дирк, захлебываясь слезами.

Он шарахался от других Воронов, кусался и царапался при попытках к нему прикоснуться, но в Элдрике было что-то успокаивающее. Взрослое и надежное. Его голос обволакивал, приглушал боль и страх маленького Ворона.

— Не «за что», а «почему», — Элдрик гладил его по голове, — потому что Рыцари и Принц — злобные, безжалостные убийцы. Им никого не жаль, даже детей вроде тебя.

— Но так нельзя… детей не трогают… они же взрослые, а я…

— Они заплатят за это. Никто не должен причинять вред детям в моем городе. Идем, малыш. Теперь я буду твоим отцом, а ты — моим сыном.

Дирк вывернулся из-под его руки. Элдрик говорил что-то глупое и неправильное.

— Я мамин и папин сын, а не твой! Женись и своего заведи!

— Но мамы и папы у тебя больше нет. Значит, ты ничей. И я могу тебя взять себе.

Дирк растерялся. Выходило, что и правда может.

— Зачем?

— Затем, что кто-то должен о тебе позаботиться. Защитить от Рыцарей. Растить. Детям нельзя быть одним, им нужен взрослый. Я буду твоим новым отцом. И убью тех, кто лишил тебя семьи. Согласен?

Дирк шмыгнул носом, соображая. Сам он Рутгера Янга и Прекрасного Принца не убьет, а Элдрик — грозный Великий Ворон. Уж он-то точно справится. Ради этого можно побыть чужим сыном. Не по-настоящему, конечно, так-то он все равно мамин и папин, а не Элдрика. Понарошку. Но вслух он об этом говорить не будет, а то на него рассердятся.

— Ладно. Только ты их обязательно убей! А я тебя буду слушаться. И хорошо себя вести. И помогу булки печь… или чего ты там делаешь.

Элдрик рассмеялся и потрепал его по волосам.

— Уж точно не булки. Но я рад, что мы договорились. Пойдем. Я научу тебя, как жить Вороном. Отныне тебе ничего не страшно. Это тебя все будут бояться.

— Почему?

— Потому, что ты станешь сильнее всех в этом городе.

Рейвен открыл глаза. Ни один из них не выполнил свою часть договора: Элдрик не смог убить Рутгера Янга и Белую Мразь, а он не был послушным ребенком. Но он точно был ребенком любимым и балованным. То, что Элдрик умер ради него, как и мама с папой, было чудовищно, но не вызывало удивления. Родители всегда любили и защищали своих детей. Детям нельзя было вредить. Это было естественно. Странно, что Бернард винил в этом священников, но рисковать жизнью Льюиса Рейвен не собирался.

Пастора Брауна нужно было вышвырнуть из его жизни.

— Эй, пастор! А ну-ка стой!

Рейвен говорил зло и агрессивно, чтобы жертва сразу поняла, что сейчас будет. Но внутри у него злости не было, и оттого получалось неубедительно. Он и сам это чувствовал, а пастор Браун не проявлял ни малейшего испуга.

— Я тебя слушаю, сын мой, — спокойно ответил он.

— Рот закрой! Никогда меня так не зови, понял? Мой отец — Великий Ворон Элдрик!

— А я думал, Роджер Уайлд. Он был добрым прихожанином. А вот его сын — страшным непоседой. Вечно шалил, скучая на моих проповедях.

Рейвен опешил.

— Откуда ты меня знаешь?

— Мы живем в одном городе. А ты похож на отца. Хотя нрав взял от матери. Шейла часто не могла совладать с гневом, в чем потом каялась.

Рейвен помотал головой.

— Заткнись! Это было давно! Я — Ворон. Ты называл нас тварями смердящими и призывал убивать.

— Я сожалею об этом, — пастор Браун склонил голову, — я заблуждался. Ты простишь меня?

— Нет! Ты должен знать свое место, старый ублюдок! И оно не возле Великого Ворона! Приблизишься к нему еще раз — и я переломаю тебе ноги, а потом брошу в реку!

Пастор Браун внимательно посмотрел на него.

— Тебя прислала Шарлотта. Никак не успокоится. Не потакай ее дурным стремлениям. В тебе нет столько злобы, сколько в ней.

Рейвен расхохотался.

— Шарлотта — горлица по сравнению со мной!

— Мужчины всегда так думают. Женщины этим пользуются. Оставь эту распутницу и найди себе достойную жену.

— Шарлотта — самая достойная, — ощерился Рейвен. Он, наконец, разозлился, как следует. — А ты — кусок дерьма! Я превращу твою жизнь в ад, если не заткнешься и не перестанешь лезть к Льюису!

Он схватил наглого святошу за грудки и собирался как следует встряхнуть, но его внезапно оттащили.

— Не надо бить пастора, — твердо сказал Курт, вставая между ними, — это нехорошо.

— Не лезь под руку, — процедил Рейвен, — а то сам получишь.

— Получу так получу. А пастора бить нельзя.

— Забыл, кому подчиняешься? Отойди в сторону!

— Великому Ворону. А он запретил бить других. Вы нарушаете его приказ, господин Рейвен.

Тот стиснул зубы. Так-то мальчишка был прав. Но пастора требовалось запугать, а он мешал этому.

— Уйди, я сказал!

Курт покачал головой и поднял кулаки.

Рейвен усмехнулся.

— Ну, давай проверим, чему я тебя научил.

Завязалась драка. Рейвен мог гордиться собой: Курт правильно прикрывал голову от ударов и не поддавался на провокации. Но он был слишком крепким, чтобы его можно было вырубить, не нанося тяжелых повреждений. Добраться до пастора Брауна не получалось, и Рейвен потихоньку сатанел.

— Да уберешься ты или нет?! Я все равно этого святошу в землю зарою!

— Не зароешь. Оставь их! И следуй за мной.

Рейвен замер. Оборачиваться не хотелось, но пришлось.

Льюис был в ярости.

Вначале он залечил синяки и ссадины Курта и отпустил его отдыхать. Потом выслушал пастора Брауна. Наконец сердито обернулся к Рейвену.

— По-хорошему ты не понимаешь, да? Только по-плохому?

Рейвен угрюмо молчал.

— Тебе есть что сказать? Я слушаю.

— Прогони пастора. Он не достоин быть возле тебя.

— Это не тебе решать. А с достойными личностями в моем окружении туго, — едко заметил Льюис, — ты опять нарушаешь мои приказы и нападаешь на людей, хотя я потратил уйму времени, чтобы объяснить, почему так делать нельзя. Придется принимать меры.

Он глубоко вздохнул.

— Рейвен, ты уволен. Отныне ты — не боец и больше мне не служишь.

— Что? Погоди, ты не можешь меня выгнать!

— Почему это?

— Я — твоя правая рука и самый верный подданный, — вспыхнул Рейвен, — этот святоша не был с тобой семь лет, а я — был!

— И все семь лет ты приносишь мне одни неприятности! Не слушаешься, вредишь и портишь мою репутацию! Тебя невозможно контролировать, а последствия твоих выходок всегда приходится устранять именно мне!

— Но ничего же не случилось! Святоша невредим, а Курта ты вылечил!

— Это не значит, что ты можешь избивать кого захочешь, — ледяным тоном сообщил Льюис, — вседозволенность ударила тебе в голову. Все. Это была последняя капля. Больше тебе веры нет, и служить мне ты не будешь. Живи с этим как хочешь.

Рейвена затрясло, и он вцепился в косу, чтобы успокоиться.

Да не могло это быть взаправду. Льюис просто пугал его. Рейвен не мог подвести Великого Ворона настолько серьезно, чтобы от него избавились. Он не был бесполезен! Он просто ошибся! Он нужен Льюису!

— Я больше не буду. Я исправлюсь! Я должен защищать тебя!

— От кого? От пастора Брауна?

— Да! Он подучит тебя выйти и умереть, как Элдрика!

Льюис нахмурился.

— Пастор Браун, вы знали его лично? Общались?

— Что ты, сын мой? Такая встреча закончилась бы моей смертью.

— Тогда что это за бред? Рейвен, говори правду. Зачем ты пытался избить пастора?

— Я не собирался этого делать, ты же запретил! Я хотел просто его напугать, чтобы он не влиял на тебя! Шарлотта и Бернард сказали, что он вложит тебе в голову любые мысли, и ты пойдешь умрешь, как Элдрик!

— Что? Так, успокойся и объясни, с какой стати мне умирать?

Дверь распахнулась, и в комнату ворвалась Шарлотта.

— Повелитель, это я виновата! Я попросила избить пастора, Рейвен просто выполнил мое желание! Пастор меня оскорбил, а Рейвен вступился за мою честь!

Она бросилась к нему и обняла. Рейвен уткнулся лицом в ее длинные волосы и вдохнул знакомый аромат. Стало полегче. Нервная дрожь утихла.

— Я не припомню, чтобы оскорблял эту женщину, — негромко возразил пастор Браун.

Льюис раздраженно вздохнул.

— Шарлотта, говори правду. Что вы там затеяли?

— Мы хотели прогнать от тебя пастора, чтобы он не влиял на тебя, — послушно ответила та, — Рейвен вызвался его запугать.

— У меня плохо получилось, — мрачно сказал тот.

— Ничего. Ты старался, — Шарлотта нежно поцеловала его в щеку, и Рейвен окончательно успокоился.

Льюис не мог его выгнать. Это наверняка временное наказание. На месяц или два, а потом его вернут на службу. Льюис — добрый повелитель и ценит Рейвена. А еще они друзья. Друзей прощают, а не винят.

Тут он некстати вспомнил Нила. Стоило ли простить его за то, что тот стал Рыцарем? Пока что у этого решения не было дурных последствий. Нил стал убийцей Воронов, но никого не убивал. Зачем, спрашивается, становился?

— Шарлотта, за что ты продолжаешь ненавидеть пастора Брауна? — устало спросил Льюис, прерывая его размышления.

— Он считал нас монстрами и врагами. Поддерживал Белую Мразь и натравливал на нас людей. Моего мужа убили из-за этого, и Джона убили, хотя он был обычный парнишка! Как можно такое прощать? А теперь он ходит и делает вид, что он — святой, и ждет от нас уважения и извинений!

Пастор Браун опустил голову.

— Прости, дочь моя. Моего раскаянья хватило ненадолго. Я снова повел себя высокомерно и жестоко. Твоя пощечина была мною заслужена.

— Шарлотта била вас? — нахмурился Льюис.

— Один раз. В порыве гнева.

— Так. Мне кажется, здесь не хватает последнего заговорщика, — Льюис вышел на балкон и крикнул: — Бернард! Поднимитесь ко мне немедленно!

Тот влетел на балкон, быстро оценил обстановку и глубоко поклонился.

— Чем могу служить Великому Ворону?

— Говорите правду. Зачем вы послали Рейвена запугивать пастора?

— Рейвен ваш любимчик. Его бы не наказали. После Бломфилда ему ничего не было.

— Я так и знал, что ты забудешь придумать и озвучить наказание, — проворчал Льюис, — но я спрашивал не об этом. Зачем вообще вы все это затеяли?

— Я боюсь, что вы умрете, повелитель, и нам всем будет плохо. Пастор вечно твердит о раскаянии, а вы и без того слишком добрый: жалеете нас, горожан и даже своих врагов. Если вы поверите ему, он задурит вам голову и отправит на смерть, как тех дураков из «Врагов Воронов». Если бы их не повесили, мы бы порвали их на части. Так и так они бы умерли, послушавшись этого святошу. А вам умирать нельзя, от вас зависит наше благополучие.

Льюис тяжело вздохнул и рухнул в кресло.

— Угомонитесь уже. Я не собираюсь умирать добровольно ни при каких обстоятельствах. Никто не заставит меня пожертвовать жизнью, даже пастор Браун. И я не настолько внушаем, как вы полагаете. Но оскорблять и запугивать человека, только потому, что он вам не нравится, недопустимо. Хоть кто-нибудь из вас жалеет о своем поведении? Говорите правду.

— Я, — немедленно ответил Рейвен, — я подвел тебя, хотя должен быть твоей опорой и поддержкой. Не выгоняй меня из бойцов. Я раскаиваюсь и больше так не буду.

— Ты все время «больше не будешь». Но этого хватает ненадолго.

— Я жалею, что подставила Рейвена, — сообщила Шарлотта, — надо было самой как-то запугать пастора, но меня он не боится. И Курт все время мешает.

— А я жалею, что мы не добились результата, — сказал Бернард, — придется придумать что-то еще, чтобы отогнать от вас этого мерзкого святошу.

Льюис застонал.

— Да вы издеваетесь надо мной! Думаете, мне нечем заняться, кроме ваших глупых интриг? А что вы скажете, пастор Браун?

— Скажу, что этот заговор довольно забавный. Он имеет своей целью защитить Великого Ворона от скромного священника, которого эти трое видят колдуном, подчиняющим чужую волю. Если бы люди были настолько послушными, я давно бы искоренил все пороки своих прихожан, — пастор Браун улыбнулся, — но это, увы, невозможно. Я прошу вас не быть слишком суровым к ним. Цель ваших подданных была благой, хотя методы — ужасны.

Бернард бросил на него презрительный взгляд. Шарлотта фыркнула. Рейвен переступил с ноги на ногу.

— Так какое будет наказание? Ты же не выгонишь меня из бойцов? А давай я отмою весь замок?

— Я готова лишиться полетов на месяц, — трагично прошептала Шарлотта и опустила голову, — это будет тяжело, но я заслужила наказание за то, что пошла против твоей воли.

— Я смиренно молю быть запертым в убежище, как Сольвейн Винтер, — почтительно произнес Бернард.

— Вы совсем обнаглели? — возмутился Льюис. — Еще и наказание себе будете по вкусу выбирать? Обойдетесь!

Пастор Браун рассмеялся.

— Мне кажется, ты разбаловал их своей добротой. Иногда стоит применять и розги.

— Ненавижу насилие. Хм. А я, кажется, знаю, что делать. Пастор, вы поможете мне?

— Разумеется. Что от меня требуется?

Льюис сощурился.

— Эти трое нуждаются в наставлениях. Помогите им осознать их проступки и раскаяться. Весь следующий месяц они будут каждый день приходить к вам на проповедь и внимать ей не меньше двух часов. Справитесь?

Бернарда перекосило.

— Повелитель, можно я лучше навоз буду разгребать? Ненавижу проповеди.

— Отлично. Значит, именно они вам и нужны.

— Льюис, милый, но мы же друзья! — заныла Шарлотта. — Надо мной все убежище будет смеяться! Это унизительно!

— Зато ты прекратишь драться с пастором.

— Я останусь бойцом? — уточнил Рейвен.

— Да. Твой проступок оказался легче, чем я думал. На этот раз я тебя прощаю.

— Тогда ладно. Я помру со скуки, но вынесу это.

— Я ценю твое остроумие, сын мой, но ты только что наказал этих людей общением со мной, — вздохнул пастор Браун, — проповеди нужны, чтобы рассказывать о боге, а не наказывать непослушных детей. Но раз я не сумел доказать, что не таю больше зла, придется мне потрудиться, чтобы достучаться до их сердец. Я приложу все усилия и помогу им стать лучше, скромнее и порядочнее. Это будет полезно для нас всех.

Шарлотта застонала. Бернард скривился, но промолчал. Рейвен принялся вспоминать, чем развлекался во время проповедей в детстве.

Льюис оглядел их и удовлетворенно сказал:

— Хоть месяц вы будете под присмотром и дадите мне заняться своими делами.

Через месяц Рейвен, Шарлотта и Бернард дружно предпочли забыть о пасторе Брауне. Шарлотта игнорировала его, Бернард плевался при каждой встрече, а Рейвен успокоился. Во время тоскливых проповедей о раскаянии и милосердии он вспоминал, как повелитель вырвал сердце Белой Мрази, хоть и выглядел до того жалким и безобидным. У доброты Льюиса был предел и проходил он ровно у его собственного горла. Если новый Прекрасный Принц приставит к нему меч, Льюис убьет его без колебаний, как сделал это с Белой Мразью.

Что бы ни рассказывал окружающим о мире и нежелании убивать.