Истоки: социокультурная среда экономической деятельности и экономического познания

4. Технические аспекты прикладной этической теории

На протяжении четырех последних десятилетий (1950 – 1980-е годы) экономисты и теоретики принятия решений достигли замечательных успехов в исследовании формальных характеристик индивидуального и общественного выбора, стратегического взаимодействия и в разработке связанных с ними концепций. Очевидно, что значительная часть этой работы была связана с моральной философией. Формальные модели рациональности и исследования стимулов в рамках теории игр дают надежду на то, что они заменят собой старые головоломки об отношениях между моралью, рациональностью и своекорыстием. Идеи честного, или свободного от зависти распределения, рассмотренные выше (см. с. 161–168 наст, изд.), способствуют четкому формулированию и оценке эгалитаризма. Решения, предлагаемые теорией игр, способны обогатить положения контрактуалистской теории, согласно которым мораль основывается на соглашении или оправдывается ссылкой на него. Формальные результаты теории общественного выбора могут служить проверкой состоятельности традиционных принципов, согласно которым социальная политика должна реагировать на индивидуальные интересы и соблюдать права личности. Мы испытываем затруднение перед лицом всего этого богатства и можем предложить лишь ограниченный обзор некоторых из этих направлений в их связи с моральной философией.

Теория общественного выбора

Теория общественного выбора выросла из формулировок «функции общественного благосостояния» Абрама Бергсона [361] и Пола Самуэльсона [362] и получила решающий импульс благодаря книге Кеннета Эрроу «Коллективный выбор и индивидуальные ценности». [363] Теория общественного выбора оказала огромное влияние на подходы экономистов к проблемам нормативной теории, а также и на современную моральную философию. Однако интерпретация теорем общественного выбора и даже дефиниции этого предмета оставались уклончивыми и спорными.

Как отмечал А. Сен, теория общественного выбора может быть охарактеризована своим методом или предметом исследования. Сен определил ее предмет исследования следующим образом: «Проблемы общественного выбора возникают при агрегировании интересов, предпочтений, суждений или взглядов различных индивидов (или групп) в конкретном обществе». [364] Поскольку агрегирование интересов и разрешение конфликтов представляют собой центральные проблемы моральной философии, предмет исследования теории общественного выбора в значительной части совпадает с предметом моральной философии. Но методы теории общественного выбора существенно отличаются своей формальностью и аксиоматичностью. Большинство работ в области теории общественного выбора посвящены доказательству теорем.

Хотя теорию общественного выбора, как предлагает Сен, можно с пользой рассматривать в качестве совокупности предмета и метода исследования, большинство людей представляют ее в виде точки пересечения различных подходов, доказательств и интерпретаций теорем, относящихся к общественному агрегированию предпочтений, суждений и интересов. Релевантность теорем общественного выбора по отношению к морали зависит непосредственно от того, какие убеждения или суждения подвергаются агрегированию и с какой целью. Сен выделил две основные цели агрегирования: принятие решения и оценивание. Так, механизм агрегирования может понадобиться для того, чтобы решить, какой фильм пойдет смотреть группа людей, или определить, какой фильм из просмотренных группой лучше с эстетической, моральной, политической или юмористической точек зрения. Критерии вынесения суждения о качестве рассматриваемого механизма для двух указанных целей могут быть весьма различными. [365] Например, критерий транзитивности представляется неизбежным в случае вынесения коллективных оценок, тогда как для коллективных решений более необходим принцип Парето. [366]

Как показывает пример с кинофильмом, ситуации могут различаться также тем, что является объектом агрегирования. А. Сен выделяет в качестве объектов агрегирования «интересы, предпочтения, суждения и взгляды». Этот перечень, безусловно, мог бы быть расширен, включив природные способности, потенциалы и т. д. Любое из этих свойств индивидов может быть агрегировано в целях как принятия коллективного решения, так и выработки оценочного суждения. В значительном числе работ по проблематике общественного выбора в качестве объектов агрегирования рассматриваются предпочтения.

Постольку, поскольку теория коллективного выбора направлена на решение проблемы общественной оценки, основанной на параметрах индивидуального благосостояния, она является ветвью моральной философии, и ее теоремы могут пролить свет на неясности или скрытые следствия моральной философии и ее принципов. Простым примером механизма агрегирования интересов, основанного на нормативном принципе, является утилитаристская функция общественного благосостояния, которая в качестве наилучшего социального результата принимает максимизацию суммы индивидуальных полезностей (где принимаемый показатель индивидуальной полезности может различаться в соответствии с различными вариантами утилитаризма). Важно иметь полную ясность относительно того, что здесь имеется в виду не попытка агрегирования индивидуальных нормативных суждений о том, что является наилучшим для общества, в общественное суждение; просто утилитаризм предполагает, что наилучшее общественное суждение, – это то, которое максимизирует агрегатную полезность. [367]

При оценке конкретных теорем общественного выбора моральная аргументация играет ключевую роль. В наиболее явном виде эта роль проявляется при оценке аксиом – при ответе на вопрос, отражают ли они приемлемые нормативные принципы. Однако моральные предпосылки могут быть также заключены и в более тонких формальных моментах. Например, рассмотрение связи между структурой индивидуальных предпочтений и общественным выбором как функции предполагает однозначность общественного выбора. Кроме того, индивидуальной моральной оценке подвергаются не только отдельные черты формальной системы. Так, можно поставить вопрос о моральной обоснованности конкретного механизма агрегирования как способа получения решения или оценочного суждения. Можно, например, отвергнуть процесс агрегирования интересов, проводимый с целью принятия решения, на том основании, что он нечестен , поскольку недостаточно учитывает миноритарные интересы. Можно возразить против процесса агрегирования индивидуальных нормативных суждений в коллективное суждение на том основании, что он неразумен , поскольку не реагирует на качество аргументов, поддерживающих конкретное суждение. Наконец, моральная аргументация может также включаться в исследование отдельных объектов, входящих в механизм агрегирования. Выше мы уже рассматривали возможную необходимость «отмывки» индивидуальных предпочтений, прежде чем они станут приемлемыми объектами для придания моральных «весов»; в какой-то мере аналогичный процесс на моральных основаниях может быть применен к интересам, взглядам или суждениям. Например, может возникнуть желание убедиться в адекватности информационной основы указанных объектов.

Если аксиомы и формальный механизм успешно проходят предварительное тестирование, то порядок зависимости может быть изменен на обратный, и результаты теории общественного выбора использованы как аргументы для моральных выводов. Ведь доказательства – это тоже аргументы. И если аксиомы конкретной социальной теории корректны с моральной точки зрения, а доказательство обоснованно, то и теорема должна быть также морально корректна. Применительно к этическим выводам были выдвинуты такие различные аксиоматические аргументы подобного рода, как утилитаризм, [368] «лексиминная» полезность [369] и эгалитаристская концепция благосостояния. [370] Например, Харсаньи показал, что если (1) личные и моральные предпочтения удовлетворяют аксиомам теории ожидаемой полезности,

(2) предпочтения различных людей рассматриваются симметрично и

(3) принцип Парето удовлетворяется, то коллективный выбор должен быть утилитаристским. [371]

Хотя теория общественного выбора в значительной своей части состоит из формальных аргументов в пользу моральных принципов, мы сомневаемся, что в этом состоит ее главное достоинство. Логическая обоснованность аргументов указывает лишь на то, что нельзя одновременно принять все их исходные положения и отвергнуть какие-либо из их выводов. При наличии убежденности в правильности исходных положений такие аргументы способны заставить принять выводы, но равным образом справедливо и то, что при наличии убежденности в неправильности выводов есть основания сомневаться в исходных положениях. Котаро Судзумура [372] приводит следующее высказывание П. Самуэльсона: [373] «Классическое выражение „познай их по делам их“ применимо прежде всего к системе аксиом». Вообще говоря, наше доверие к аксиомам происходит как из представлений о том, насколько обоснованными они выглядят сами по себе, так и из наших представлений об обоснованности и моральной привлекательности теорем, к которым они ведут. Если окажется, что аксиомы ведут к морально дискомфортному с нашей точки зрения выводу, у нас возникнет стимул к более тщательному их рассмотрению и размышлению относительно обоснованности нашей негативной реакции.

Мы полагаем, что наибольшее достижение теоретиков общественного выбора при рассмотрении примеров моральных принципов состояло в раскрытии неоднозначности и противоречивости этих принципов, кажущихся внешне правдоподобными. Эти проявления неоднозначности и противоречивости были выявлены еще более убедительно на примерах, показывающих, что множества правдоподобных принципов могут быть логически непоследовательными. Наиболее известным из таких примеров является общая теорема невозможности Эрроу. Эрроу показал невозможность существования такого метода агрегирования индивидуальных показателей ранжирования общественных альтернатив, который отвечал бы определенным, на первый взгляд очевидным, критериям. Однако нелегко сказать с точностью, какие моральные уроки должны быть извлечены из этой знаменитой теоремы.

Многое зависит от того, как интерпретируются индивидуальные ранжирования. Один из возможных вариантов состоит в том, чтобы рассматривать их как показатели воздействия общественных альтернатив на индивидуальные уровни благосостояния. Тогда, как показал Эрроу, индивидуальные ординальные ранжирования не могут служить приемлемой основой для согласования противоречий между индивидуальными интересами или для принятия решений относительно распределения благосостояния. Однако, как отмечал Сен, такая невозможность не слишком удивительна, поскольку индивидуальные порядковые ранжирования дают немного информации об относительной значимости различных интересов. Если допустимы межличностные сравнения интенсивности предпочтений или если допустима информация, не относящаяся к предпочтениям (например, о сравнительных уровнях доходов или ресурсов), то вывод о невозможности в такой ситуации может потерять свое значение. [374]

Другой вариант интерпретации состоит в том, что индивидуальные ранжирования отражают индивидуальные суждения о том, что лучше для общества, и мы можем рассматривать их как моральные суждения индивидов о общественных альтернативах. В этом случае избежать проблемы Эрроу путем введения того или иного типа межличностного сравнения не так просто, как при агрегировании интересов, в частности, не ясно, следует ли интенсивность, с которой индивид придерживается своего взгляда, учитывать при оценке его «веса» для общественного суждения или принятия решения. Смысл теоремы Эрроу состоит в том, что нет приемлемой схемы агрегирования этих индивидуальных моральных суждений, которая могла бы дать согласованный набор суждений для сообщества в целом. Этот результат опять-таки неудивителен, если вспомнить, что одно из условий, сформулированных Эрроу, состоит в том, что схема агрегирования должна быть применима ко всем возможным структурам предпочтений. В таком случае теорема говорит о том, что никакая схема агрегирования не может дать согласованного набора моральных суждений о коллективных альтернативах, стоящих перед обществом независимо от того, каковы моральные суждения индивидов. Условия Эрроу не позволяют исключить какие-либо агрегаты моральных ранжирований как неуместные, и они также не позволяют ввести никаких поправок в индивидуальные моральные взгляды в ответ на их обсуждение. [375] Если на структуру предпочтений накладываются ограничения, подобные «однопиковости», то выводы теоремы невозможности теряют свое значение. Таким образом, теорема невозможности Эрроу вовсе не отменяет такие распространенные методы выработки моральных суждений об общественных проблемах, как определение относительной значимости конкурирующих интересов или рассмотрение убедительности моральных суждений и аргументов конкретных людей (чего Эрроу никогда и не предлагал).

Еще большее влияние на проблемы общественной нравственности, чем теорема невозможности Эрроу, оказал знаменитый парадокс Сена о «паретианском либерале». Сен показал, что предположительно слабое необходимое условие о соблюдении свободы личности, – состоящее в том, что каждый из двух индивидов имеет твердое решение относительно собственной единственной пары альтернатив, которые различаются только в некоторых чисто личных аспектах, – несовместимо с достижением оптимальности по Парето, если люди придерживаются определенных правдоподобных ранжирований касательно общественных альтернатив. [376] В приводимом Сеном примере за каждым из двух людей признается право читать или не читать любую произвольно заданную книгу, при этом эти двое имеют противоречивые предпочтения в отношении того, как должен поступить другой с книгой эротического содержания. Распутник скорее всего предпочтет, чтобы оба – и он, и его коллега-ханжа – прочли «Любовника леди Чаттерлей». Если же, однако, книга доступна только одному, то распутник пожелает, чтобы читателем стал его чопорный друг, так как это «смягчит» его. Последний же предпочтет в качестве лучшего варианта, чтобы никто не читал книгу, но в крайнем случае станет читать ее сам, лишь бы уберечь своего друга от дальнейшего развращения. Ясно, что здесь при решении, основанном на принципе Парето, читать книгу будет ханжа, а при решении, основанном на соблюдении прав, – распутник.

Аллан Гиббард отметил, что если усилить условие Сена о минимальном соблюдении свободы до предоставления возможности двум людям принимать решения по всем парам альтернатив, различающихся только по чисто личностным аспектам, то тогда определенные комбинации предпочтений исключат возможность любого общественного выбора независимо от соображений оптимальности по Парето. В примере Гиббарда [377] действуют нонконформист и миссис Гранди. [378]

Нонконформист хочет, чтобы его спальня была выкрашена в цвет, отличающийся от спальни миссис Гранди, а она, напротив, чтобы цвета совпадали. Если каждый вправе принимать решение по общественным альтернативам, отличающимся только цветом стен соответствующей спальни, то любой возможный результат обернется вето, наложенным одним из участников.

Интерпретируя значение вывода Сена и расширительного ответа на него, следует отметить, что и пример, и теорема ориентированы только на один тип свободы, а именно свободу личности в отношении «частных» вопросов. [379] Одна из существенных черт, ведущих к парадоксу, состоит в следующем факте: предполагается, что люди обладают предпочтениями, распространяющимися на результаты, которые должным образом – в соответствии с принципом свободы – принадлежат к чьей-то другой защищенной сфере. Действительно, как показал Джулиан Блау, [380] парадокс Сена не возникает в ситуации с двумя участниками, если по крайней мере один из них не имеет предпочтений в формальном смысле «вмешивающихся не в свои дела». С точки зрения принципа Парето при его применении в данном контексте эти предпочтения рассматриваются как равные (паритетные) с личностно ориентированными предпочтениями.

В ряде ответов на этот парадокс была предпринята попытка устранить его путем модификации прав и свобод личности таким образом, чтобы защитить принцип Парето перед лицом такого рода предпочтений, затрагивающих чужие дела. Например, Блау [381] предложил принять, что либертарианские права действуют в отношении конкретного лица только тогда, когда предпочтения других лиц в отношении последствий для «защищенной сферы» данного лица не слишком сильны. Гиббард, Нозик и другие указывали, что парадокс возникает из ошибочного истолкования прав. [382] Обладание правом на неприкосновенность личной жизни означает обладание определенной свободой поступать согласно собственному желанию, но не правом принимать решения по проблемам общественного выбора. Права могут моделироваться как «формы игры», [383] а не как ограничение на общественный выбор. У меня есть право определять цвет моих стен, если мне доступны определенные стратегии. Тот факт, что миссис Гранди будет копировать мои действия, не означает нарушения моих прав. Толкование прав в игровой форме не только устранило бы парадокс Гиббарда, но и дало бы возможность индивидам заключить сделки или контракты, позволяющие прийти к оптимуму по Парето. В примере с ханжой и распутником ханжа мог бы заключить соглашение о чтении книги при условии, что распутник не будет ее читать. Достижению такого оптимума могут помешать несовершенство информации и трансакционные издержки, но общая несовместимость между свободой и эффективностью была бы устранена.

Однако при этом возникли бы серьезные проблемы правоприменения, поскольку, как показал Райли, [384] в играх, соответствующих проблемам коллективного выбора, в которых имеет место конфликт между правами и оптимальностью по Парето, результаты, учитывающие права, не будут равновесны по Нэшу (см. ниже примечания 239 и 250). Как отмечал Сен, существуют вопросы относительно желательности таких контрактов или принуждения к исполнению с моральной точки зрения, особенно поскольку принуждение потребовало бы тщательного надзора за тем, что по общему согласию является частными делами. Кроме того, по мнению Сена, интерпретация прав в игровой форме может быть слишком слабой. Вряд ли какая-либо система прав, обеспечивающая реальную защиту свободы личности, могла бы оказаться неспособной удовлетворить поставленное Сеном минимальное условие свободы – обеспечить по крайней мере двум индивидам право принятия решения в отношении единственной изолированной пары общественных альтернатив. Мораль всей этой истории, согласно Сену, состоит в том, что нормативная социальная политика не может быть основана только на предпочтениях.

Другое очевидное направление поиска решения либерального парадокса состоит в ослаблении принципа Парето. Нет никаких моральных требований, безусловно определяющих, что предпочтениям в отношении частных дел других людей будет придаваться такое же моральное значение, как и предпочтениям относительно собственных дел индивида или общественных вопросов. [385] Действительно, признание за индивидом частной сферы ведет к предположению, что этим предпочтениям должно придаваться относительно меньшее значение. Дополнительные моральные аргументы были выдвинуты в пользу снижения значимости предпочтений в отношении других лиц при принятии общественных решений. [386] Из этих сомнений по поводу принципа Парето не следует, что «вмешивающиеся не в свои дела» предпочтения должны полностью игнорироваться, как и то, что в каждом случае их относительная значимость может быть определена с помощью некоей простой формулы. Однако дело в том, что парадокс Сена подчеркивает важность учета кроме предпочтений и других вещей. В частности, можно захотеть исследовать мотивацию, стоящую за предпочтениями, при определении роли, которую они должны играть в принятии коллективных решений и моральных суждений, на что мы неоднократно обращали внимание в данной работе.

Что говорят нам примеры, подобные парадоксам Эрроу и Сена, и доказательства альтернативных моральных систем из набора аксиом о плодотворности теории общественного выбора для прояснения этических проблем? Хотя предмет этой теории – проблема соединения индивидуальных суждений или интересов в общественные оценки – неизбежно присутствует и требует решения, аксиоматический подход, который характеризует большинство усилий в этой области, вызывает в большей мере двойственное отношение.

Как показывает литература, посвященная либеральному парадоксу, точность формулировок и строгость аргументации, вызванные формальным подходом, могут привести к важным уяснениям и стимулировать новое понимание глубины проблем. В то же время абстрактный характер рассматриваемых методов имеет свои ловушки. Как отмечал Сен, «Эрроу несомненно был прав, когда говорил, что "одно из огромных преимуществ методов абстрактного постулирования состоит в том, что одной и той же системе могут быть даны несколько различных интерпретаций, что дает существенную экономию времени". [387] Возможно, однако, что в этом состоит также один из огромных недостатков этих методов». [388] Значительная путаница возникла, особенно в рамках дискуссии по теореме Эрроу, из-за неспособности провести различие между альтернативными интерпретациями как агрегируемых объектов, так и целей агрегирования. После тщательного знакомства с литературой по общественному выбору трудно не заметить несоразмерность между огромным вниманием, уделяемым выведению теорем, и незначительным вниманием, уделяемым интерпретации предпосылок и смысла расчетов. Теория общественного выбора, не подкрепленная искусностью этики, может выродиться в пустое формальное упражнение. Однако было бы несправедливо винить в этом одних лишь теоретиков общественного выбора. Моральные философы также обязаны расширить свое участие в этой работе. Ибо если формализация правдоподобных моральных принципов ведет к противоречиям или к неприемлемым выводам, то эти моральные принципы, вероятно, нуждаются в переделке.

Теория игр

Теория игр исследует проблемы стратегических взаимодействий между индивидами, являющимися рациональными в определенных пределах. Взаимодействие между индивидами является стратегическим, если выбор одних индивидов зависит от выбора других. Теория игр в основном использует стандартные концепции рациональности.

Существует практически неограниченное разнообразие стратегических условий, в которых могут взаимодействовать индивиды. Чтобы сделать эти проблемы поддающимися формализации, теоретики, как правило, принимают, что релевантными свойствами индивидуальных стратегий [389] являются только (а) их причинные следствия для действий, предпринимаемых другими, и (б) полезности результатов различных комбинаций стратегий – «матрица выплат». В теории игр игроки обладают знанием о возможных стратегиях и, как минимум, о распределении вероятностей возможных результирующих полезностей. Теория игр в основном исходит также из условия «общего знания», согласно которому игроки знают, что знают другие, в том числе, что другие знают, что они это знают, и т. д.

Теория игр в основном не направлена на решение моральных проблем, и моральная философия не имеет здесь прямого отношения к рассмотрению систем аксиом, как это происходит с теорией общественного выбора. Тем не менее моральные проблемы, касающиеся благоразумия, доброжелательности и справедливости, релевантны и в данном случае. Теория игр не только определяет ценности и выбор агентов в терминах удовлетворения предпочтений, ее теоретический анализ социальных взаимодействий предполагает имплицитную склонность к весьма спорным ответам на ряд в высшей степени острых и глубоких вопросов, относящихся к нормативной социальной и политической философии. Речь идет о точке зрения, согласно которой единственной (и, следовательно, правильной) перспективой для индивидов в процессе их социальных взаимодействий является максимизация их индивидуальных целевых функций. Такая перспектива не исключает альтруизма или сочувствия и в принципе не устраняет морального обязательства (см. выше с. 141–146 наст, изд.), но она устраняет коллективную перспективу, перспективу рассмотрения того, что мы должны делать и какими будут последствия для нас. Существует мнение, что такая коллективная перспектива существенна для самого понятия социального взаимодействия, [390] а также для объяснения, почему реальные люди играют в простые игры совсем не так, как это предписывалось и предсказывалось бы теорией игр. [391]

Значимость теории игр для моральной философии с наибольшей очевидностью проявляется в нормативных приложениях теории игр к определению «правильных» и «наилучших» решений проблем стратегического взаимодействия. [392] Но позитивные применения теории игр к определению способов решения стратегических проблем более или менее рациональными индивидами также могут иметь моральное значение. Поскольку, как полагают представители контрактуализма, правильным с моральной точки зрения является то, с чем согласятся рациональные агенты при соответствующих обстоятельствах, и теория игр может определить содержание таких соглашений, то, следовательно, теория игр может играть свою роль при определении того, что является правильным с моральной точки зрения. Мы кратко рассмотрим, как Давид Готье применил теорию игр для обоснования принципов справедливости. Как уже отмечалось выше (см. с. 184–191 наст, изд.), теория игр занимает центральное место в попытках применить конкретные моральные принципы к решению детализированных проблем взаимодействия. Теория игр также имеет отношение к вопросу о совместимости решений, диктуемых индивидуальной рациональностью, с требованиями морали.

Человеческое процветание зависит от общественного сотрудничества, однако, как давно отмечали философы, такое сотрудничество проблематично. В описываемом Томасом Гоббсом естественном состоянии при отсутствии сотрудничества «жизнь человека одинока, бедна, непристойна, жестока и коротка». [393] Значение теории игр для моральной философии особенно велико в области исследования проблем взаимодействия, связанных с принципами морали. [394] Предположим, что каждый из индивидов J и K имеет выбор из двух вариантов действий А и В, и что соответствующие величины полезности выглядят следующим образом:

В этом случае J и K имеют доминантную стратегию: вариант В , и мы имеем дело с дилеммой заключенных. Каждый, преследуя лучший для себя вариант, получает в итоге субоптимальный результат. Дилемма заключенных показала себя не только как выдающийся способ презентации проблем общественного сотрудничества, «безбилетничества» и предоставления общественных благ, но и как эффективный инструмент формулирования проблем, связанных с сотрудничеством как моральной проблемой. Например, Дерек Парфит [395] отмечал, что конструкция, лежащая в основе дилеммы заключенных, возникает не только при противопоставлении морального и эгоистического поведения, но также и в рамках структуры самой моральной идеи. Например, каждая мать, пытающаяся спасти своего ребенка, тонущего на пляже, возможно, достигнет меньшего успеха, чем могли бы достичь все вместе, если бы скооперировались в спасении всех детей. Связанное с этой проблемой коллективное поражение моральных обязательств (подобно парадоксам человеколюбия, см. выше с. 115–125 наст. изд.), вызывает беспокойство, в связи с чем может возникнуть желание потребовать, чтобы приемлемые моральные взгляды не были обречены на поражение. Однако многие известные моральные аксиомы оказываются как раз опровергнутыми. Не все проблемы социального взаимодействия имеют структуру дилеммы заключенных. Существуют также чисто координационные проблемы, [396] например, определение, по какой стороне дороги осуществлять движение. Эти проблемы проще в том смысле, что они могут иметь спонтанно возникающие и реализующиеся решения. Однако они в то же время в меньшей степени связаны с моральными проблемами, которые содержат конфликты интересов, требующие разрешения. При этом конфликты интересов не всегда носят характер дилеммы заключенных. [397] Предположим, например, что J ? К имеют следующую структуру полезностей:

В этом примере J и K оба могут желать внести свою часть усилий по предоставлению некоторого коллективного блага, которое требует таких совместных усилий. Здесь мы сталкиваемся с «дилеммой доверия», [398] при которой препятствия на пути общественной кооперации не так значительны, как при дилемме заключенных, и перспективы согласования индивидуальных рациональностей и достижения коллективной оптимальности значительно благоприятнее. Фактически одна из стратегий преодоления социальных последствий дилеммы заключенных состоит в ее преобразовании в дилемму доверия путем изменения либо [внешних] стимулов, либо личностных мотивов. Предположим вместо этого, что полезности выглядят следующим образом:

Как и в игре с дилеммой доверия, здесь J и К не имеют доминантной стратегии, но теперь они предпочитают играть вариант А тогда и только тогда, когда другой играет В. Такая игра, как «ястреб и голубок», может легко возникнуть, например, когда имеют место дорогостоящие конфликты по поводу предметов собственности. VU,nK – оба хотели бы, чтобы один и тот же район рыболовного промысла принадлежал им целиком. Но совместное пользование лучше, чем уступка другому, а хуже всего борьба. В таких играх кооперация может быть индивидуально рациональной, особенно, как отмечал Сагден, если позиции взаимодействующих участников не полностью симметричны, так что могут возникать соглашения, заставляющие тех, кто занимает различные позиции, осуществлять различные стратегии. В качестве таких соглашений могут выступать права собственности, хотя они, разумеется, определяются в явной форме законодательством. В действительности даже конструкция дилеммы заключенных не препятствует эгоистичным рациональным агентам сотрудничать, если взаимодействия носят повторяющийся характер. Предположим, что участники игры с дилеммой заключенных расположены сыграть еще раз. Уклонение от кооперации больше не является доминантной стратегией, может установиться суррогатная кооперация этих абсолютно эгоистично ориентированных агентов. Формальный анализ повторяющихся игр сложен, однако, как показала компьютерная имитация, простые стратегии, вроде «как ты мне, так и я тебе» (услуга за услугу, т. е. сотрудничество при первом ходе, а затем делать все, что делал оппонент при предыдущем ходе), имеют хорошие результаты по широкому спектру альтернатив. [399] Действительно, при условии, что вероятность повторной игры достаточно велика, небольшая группа индивидов, играющих по стратегии «как ты мне, так и я тебе», может «атаковать» группу игроков, которые уклоняются от кооперации, с каждым ходом и, если «выживание» зависит от успеха, в конце концов, может заставить тех, кто отступает, выйти из игры. [400] Таким образом, кооперация может развиваться среди рациональных эгоистичных агентов, в связи с чем у наблюдателя может возникнуть соблазн рассматривать большую часть морали как итог повторяющихся игр с различной структурой.