Истоки: социокультурная среда экономической деятельности и экономического познания

Глава 2. Вероятность и теория познания

1. Я не хотел бы углубляться в вопросы эпистемологии, ответы на которые мне неизвестны; кроме того, мне хотелось бы как можно скорее подойти к особому разделу философии или логики, являющемуся предметом этой книги. Но некоторое объяснение необходимо, чтобы читатель понимал, из чего исходит автор; поэтому я выйду за пределы того, что было намечено или предполагалось в первой главе.

2. Прежде всего существует различие между той частью нашей веры, которая является рациональной, и той частью, которая таковой не является. Если человек в чем-то уверен, имея для этого нелепые основания или вовсе их не имея, а то, в чем он уверен, оказывается истинным по какой-то неизвестной ему причине, нельзя сказать, что его вера в это является рациональной, хотя то, чему он верил, в самом деле истинно. Вместе с тем человек может на разумных основаниях считать какое-то суждение вероятным, хотя на самом деле оно ложно. Таким образом, различие между рациональной верой и просто верой – не то же самое, что различие между истинным и ложным мнением. Наивысшая степень рациональной веры, именуемая достоверной рациональной верой, соответствует знанию. Можно сказать, что мы знаем нечто, если мы обладаем достоверной рациональной верой в это, и наоборот. По некоторым причинам, которые станут понятными после того, как в следующем параграфе мы рассмотрим степени рациональной веры, знание предпочтительно рассматривать как фундаментальную [категорию] и через нее определять рациональную веру.

3. Далее мы рассмотрим различие между той частью рациональной веры, которая достоверна, и той, что является лишь вероятной. Вера, рациональна она или нет, допускает различные степени. Наивысшая степень рациональной веры, или рациональная достоверность нашей веры, и ее отношение к знанию были рассмотрены выше. Каково же отношение к знанию различных степеней рациональной веры?

Суждение ( например, q ), которое составляет предмет нашего знания в этом случае, не тождественно суждению ( например, р ), в отношении которого у нас имеется рациональная вера определенной степени ( скажем, ?). Если свидетельства, на которых мы основываем нашу веру – это h , тогда т?, что мы знаем , а именно q , состоит в том, что суждение р находится в вероятностном отношении степени ? ко множеству суждений h ; и это наше знание оправдывает нашу рациональную веру степени ? в суждение р . Удобно называть суждения, такие, как р , которые не содержат утверждений о вероятностных отношениях, «первичными суждениями»; в то время как суждения такие, как q , которые утверждают существование вероятностного отношения, – «вторичными суждениями». [673]

4. Таким образом, знание суждения всегда соответствует достоверной рациональной вере в него и одновременно означает истинность самого этого суждения. Мы не можем знать суждение, если оно не является на самом деле истинным. Вместе с тем вероятностная степень рациональной веры в суждение имеет своим источником знание некоторого соответствующего вторичного суждения. Человек может рационально считать некое суждение вероятным, когда оно на самом деле ложно, если вторичное суждение, на которое оно опирается, истинно и достоверно; в то же время нельзя рационально считать суждение вероятным, даже если на самом деле оно истинно, если вторичное суждение, на которое мы опираемся, не является истинным. Таким образом, рациональная вера любой степени может возникать только на основе знания, хотя это знание может быть знанием суждения, являющегося вторичным в указанном выше смысле по отношению к суждению – предмету нашей рациональной веры.

5. На данном этапе желательно соотнести те три значения, в которых до сих пор мы использовали термин «вероятность». Я полагаю, что в своем наиболее фундаментальном смысле этот термин обозначает логическое отношение между двумя множествами высказываний, которое в первой главе (пункт 4) я назвал вероятностным отношением. Именно оно и будет меня интересовать в большей части данного трактата. В качестве производного мы принимаем тот смысл термина «вероятный», в котором он, как и ранее, употребляется для обозначения степеней рациональной веры, возникающих на основе знания вторичных суждений, утверждающих существование вероятностных отношений в фундаментальном логическом смысле. Кроме того, часто оказывается удобным, и это не обязательно приводит к ошибкам, использовать термин «вероятный» применительно к суждению, которое является предметом рациональной веры, имеющей некоторую степень вероятности, и которое находится в вероятностном отношении к суждениям, содержащим свидетельства в его пользу.

6. Теперь я перехожу к различиям между непосредственным и опосредованным знанием, т. е. в том, во что мы рационально верим, мы будем различать часть, которая непосредственно нам известна, и часть, которую мы получаем путем рассуждения.

Мы начинаем с предметов, относящихся к различным классам, с которыми, как я буду говорить, не используя другие значения этого термина, мы непосредственно знакомы. Знакомство с подобными предметами само по себе не составляет знания, хотя знание возникает из знакомства с ними. Наиболее важные классы предметов, с которыми мы непосредственно знакомы, это наши собственные ощущения, которые мы, можно сказать, испытываем, идеи или значения, о которых мы размышляем и которые мы, как можно выразиться, понимаем, а также факты, характеристики и отношения чувственных данных или значений, которые мы, можно сказать, воспринимаем. Таким образом, опыт, понимание и восприятие оказываются тремя формами непосредственного знакомства.

Объекты знания и веры – в противоположность объектам непосредственного знакомства, которые я именую ощущениями, значениями и восприятиями – я буду называть суждениями.

Наше знание суждений мы получаем, по-видимому, двумя способами: напрямую, путем созерцания объектов ознакомления; и опосредовано, путем рассуждения, через восприятие вероятностного отношения суждения, знание которого мы пытаемся получить, к другим суждениям. В последнем случае мы получаем, по крайней мере вначале, знание не самого этого суждения, а вторичного суждения, его содержащего. Если нам известно вторичное суждение, содержащее суждение ? в качестве предмета, то можно сказать, что мы обладаем косвенным знанием о р.

Опосредованное знание о р может при подходящих условиях привести к рациональной вере в р соответствующей степени. Если эта степень соответствует достоверности, то у нас имеется не просто опосредованное знание о р (about p ), но и опосредованное знание самого р (of p ).

7. Приведем примеры опосредованного знания. От знакомства с ощущением желтого я могу непосредственно перейти к знанию суждения: «У меня есть ощущение желтого». От знакомства с ощущением желтизны, а также понимая смысл слов «желтый», «цвет», «существование», я способен перейти к непосредственному знанию суждений: «я понимаю значение «желтого», "мое ощущение желтого существует", "желтый – это цвет"». Таким образом, в ходе некоторого мыслительного процесса, который сложно описать, мы способны перейти от непосредственного знакомства с предметами к знанию суждений о тех вещах, которые мы ощущаем и значение которых мы понимаем.

Далее, размышляя о суждениях, которые являются предметом нашего непосредственного знания, мы способны опосредованно перейти к знанию других суждений или к знанию о них. Мыслительный процесс, посредством которого мы переходим от непосредственного знания к опосредованному, в некоторых случаях и до определенной степени поддается анализу. Мы переходим от знания суждения а к знанию о суждении b , когда осознаем логическое отношение между ними. С этим логическим отношением мы знакомы непосредственно. Логика познания обычно занимается изучением тех логических отношений, непосредственное знакомство с которыми позволяет получить непосредственное знание вторичного суждения, утверждающего о наличии вероятностного отношения, а значит, и опосредованное знание о первичном суждении (а в некоторых случаях и знание самого этого суждения).

Однако в случае опосредованного знания не всегда можно проанализировать мыслительный процесс или указать, благодаря восприятию какого логического отношения мы перешли от знания одного суждения к знанию о другом. Но хотя в некоторых случаях мы, как кажется. непосредственно переходим от одного суждения к другому, я склонен полагать, что во всех допустимых переходах такого рода между суждениями должно существовать некоторое логическое отношение соответствующего типа, даже когда мы явным образом его не осознаем. В любом случае, каждый раз, когда мы переходим к знанию об одном суждении, размышляя о нем в его отношении к другому суждению, которое мы знаем – даже если этот процесс невозможно проанализировать, – я называю его рассуждением. Знание, подобное тому, которым мы обладаем в обыденной жизни, когда переходим от одного высказывания к другому, не будучи в состоянии сказать, какие логические отношения между ними (если таковые вообще существуют) мы осознаем, – такое знание можно назвать незавершенным. Знание же, которое является результатом четкого понимания значимых логических отношений, можно назвать знанием в собственном смысле слова.

8. Таким образом, я различаю непосредственное и опосредованное знание, т. е. рациональную веру, основанную на непосредственном знании, и рациональную веру, основанную на рассуждении. Нелегко установить, суждение о каких типах предметов мы можем знать непосредственно. Чаще всего соглашаются с тем, что мы имеем непосредственное знание о нашем собственном существовании, наших чувственных данных, о некоторых логических идеях и логических отношениях. Чаще всего полагают, что мы не имеем непосредственного знания о законе гравитации, о том, как выглядит обратная сторона луны, о лечении туберкулеза или о содержимом справочника Брэдшоу. [674] Однако возникает множество вопросов. Невозможно дать однозначный ответ на вопросы о том, с какими логическими идеями и отношениями мы знакомы непосредственно, можем ли мы вообще непосредственно знать о существовании других людей, когда мы знаем суждения чувственных данных непосредственно или когда интерпретируем их. Более того, существует еще один весьма своеобразный вид производного знания – знания по памяти.

В любой момент в нашей памяти содержится значительная часть знания, которое не является ни непосредственным, ни полученным путем рассуждения – мы просто помним нечто. Мы можем помнить это как знание, но забыть о том, как мы его получили изначально. То, что мы когда-то знали, а теперь осознанно помним, вполне может быть названо знанием. Однако нелегко провести границу между осознанной памятью, неосознанной памятью, или привычкой, и чистым инстинктом, или иррациональными ассоциациями идей (приобретенных или унаследованных) – последние нельзя называть знанием, ибо в отличие от первых двух инстинкт (по крайней мере у нас) не возникает на основе знания. Особенно сложно разграничить разные способы возникновения наших мнений в случае, когда речь идет о том, что говорят нам наши глаза. Таким образом, мы не всегда можем сказать, что является знанием нашей памяти, а что не является знанием вообще; а когда знание содержится в памяти, мы не всегда помним, было ли оно изначально непосредственным или опосредованным.

Хотя в этой книге я в основном буду заниматься знанием, полученным путем рассуждения, существует одна разновидность непосредственного знания, а именно знание вторичных суждений, которого я не могу не коснуться. В любом рассуждении знание вторичного суждения, которое делает само рассуждение правомерным и рациональным, может быть только непосредственным. Если у нас имеется знание о чем-то, полученное путем рассуждения, то это неизбежно происходит благодаря непосредственному ознакомлению с логическом отношением между заключением и посылкой. Таким образом, в любом знании существует элемент непосредственного; и логика никогда не может быть чисто механической. Все, на что она способна, – это упорядочить рассуждение таким образом, чтобы логические отношения, которые должны восприниматься непосредственно, стали явными и простыми.

9. Следует добавить, что термин «достоверность» (certainty) иногда используется в психологическом смысле как уверенность, чтобы описать состояние сознания, не обращаясь к логическим основам рациональной веры. Подобными вопросами я не занимаюсь. Термин «достоверность» (certainty) используют для описания наивысшей степени рациональной веры; именно такой смысл соответствует нашей цели. Своеобразие достоверности состоит в том, что достоверное знание вторичного суждения наряду со знанием того, что для этого вторичного суждения выступает в качестве свидетельства, ведет к знанию соответствующего первичного суждения, а не просто к знанию о нем. Вместе с тем знание вторичного суждения, предполагающее степень вероятности более низкую, чем достоверность, наряду со знанием посылки для вторичного суждения, ведет лишь к рациональной вере соответствующей степени в это первичное суждение. Знание, присутствующее во втором случае, я назвал знанием о (about) первичном суждении, или заключением из рассуждения, в отличие от знания самого суждения (of).

Мы можем сказать о вероятности лишь то, что она представляет собой более низкую степень рациональной веры, нежели достоверность; и если угодно, можно утверждать, что она имеет отношение к степени достоверности. [675] Или же мы можем считать вероятность более фундаментальной категорией из этих двух и рассматривать достоверность как частный случай вероятности, фактически как максимальную вероятность. Выражаясь не очень строго, мы можем сказать, что если наши посылки делают заключение достоверным, то оно следует из посылок; а если они делают его весьма вероятным, то оно почти следует из них.

Иногда полезно употреблять термин «невозможность» как негативный коррелят «достоверности», хотя он порой вызывает иные ассоциации. Если а достоверно, то суждение, противоречащее а, невозможно. Если знание а делает b достоверным, то оно же делает суждение, противоречащее b, невозможным. Таким образом, суждение невозможно по отношению к данной посылке, если оно ею опровергается; при этом отношение невозможности есть отношение минимальной вероятности. [676]

10. Мы разграничили веру рациональную и иррациональную, а также указали на различие между тем, чему мы верим и что является достоверным, и тем, чему мы рационально верим и что является только вероятным. Мы разграничили знание в зависимости от того, является ли оно непосредственным или опосредованным, является ли оно знанием первичных или вторичных суждений, и является ли оно знанием предмета или только знанием о предмете.

Для того чтобы мы могли обладать рациональной верой в суждение р, имеющей степень достоверности, необходимо, чтобы выполнялось одно из двух условий: i) чтобы мы имели непосредственное знание p ; или ii) чтобы мы знали множество суждений h, а также некоторое вторичное сужение q , утверждающее существование отношения достоверности между p и h . В последнем случае h может содержать как вторичное, так и первичное суждение, однако необходимо, чтобы все они были известными . Чтобы мы могли иметь рациональную веру в p меньшей степени вероятности, чем достоверность, необходимо, чтобы мы знали множество суждений h , а также некоторое вторичное суждение q, утверждающее наличие вероятностного отношения между p и h.

В приведенном выше изложении не была учтена еще одна возможность. Предполагалось, что мы не можем обладать рациональной верой в р, имеющей степень меньшую, чем достоверность, иначе как зная вторичное суждение предписанного типа. Подобная вера может возникнуть только, так сказать, посредством восприятия некоторого вероятностного отношения. Говоря обычным языком (хотя использование терминов в общеупотребимом смысле идет вразрез с тем, что было одобрено выше), я предполагал, что все непосредственное знание достоверно. Все знание, которое получено, так сказать, в результате непосредственно созерцания без примеси каких-либо рассуждений или рассмотрения логического отношения какого-либо другого знания к данному, соответствует достоверной рациональной вере, а не просто вероятностной степени рациональной веры. Верно, что когда источником нашей веры является только лишь знание-знакомство, кажется, что можно говорить о степенях знания и рациональной веры, подобно тому как это имеет место, когда знание получено путем рассуждения. Но я полагаю, что подобное представление порождено отчасти сложностью разграничения непосредственного и опосредованного знания, а отчасти смешением вероятного знания и неопределенного (vague) знания. У меня нет возможности здесь анализировать значение последнего. Но, разумеется, это не то же самое, что знание в собственном смысле, будь-то вероятное или достоверное, и его, видимо, вряд ли можно подвергнуть строгому логическому анализу. Но как бы то ни было, я не знаю, как рассматривать такое знание, и, несмотря на его важность, не стану еще более усложнять свой предмет, пытаясь дать адекватную трактовку неопределенного знания.

Я допускаю, что только истинные суждения могут быть известными, что термин «вероятное знание» должен быть заменен термином «вероятная степень рациональной веры» и что вероятная степень рациональной веры не может возникнуть непосредственно, но только в результате рассуждений, на основе знания, так сказать, вторичного суждения, утверждающего наличие некоторого логического вероятностного отношения, в котором предмет веры находится к некоторому известному суждению. Но моя теория не может в неизменном виде применяться к рассуждениям (если таковые имеются), которые могут быть названы «вероятным знанием» и исходные посылки которых получены иным способом, нежели описанный выше.

Для обозначения объектов достоверной рациональной веры, которая основана на непосредственном знании, в отличие от достоверной рациональной веры, возникшей опосредованно, имеется устоявшееся выражение; суждения, в которых наша рациональная вера является одновременно достоверной и непосредственной, принято называть самоочевидными.

11. В заключение можно кратко коснуться относительности знания отдельного индивида. Некоторая область знания – знание о нашем собственном существовании или о данных наших ощущений – очевидно относится лишь к нашему индивидуальному опыту. Мы не можем говорить о знании в абсолютном смысле, а лишь о знании отдельного человека. Другие области знания, например, знание логических аксиом, может казаться более объективным. Но я думаю, следует признать, что и оно должно рассматриваться как относительное – связанное со складом ума человека, который может до некоторой степени варьироваться от одного индивида к другому. То, что является само собой разумеющимся для меня, и что я действительно знаю, может быть для вас лишь вероятным или вообще не принадлежать к тому, что составляет предмет вашей рациональной веры. И это может быть справедливо не только в отношении таких вещей, как мое существование, но и некоторых логических аксиом. Некоторые люди – и это действительно так – могут обладать более развитой логической интуицией, чем другие. Более того, различие между теми разновидностями суждений, которые, по-видимому, подвластны человеческой интуиции, и теми, о которых этого сказать нельзя, может всецело зависеть от склада нашего ума и не иметь никакого значения для совершенно объективной логики. Мы можем предполагать, что все истинные вторичные суждения являются или должны быть всем известны, но для этого у нас не больше оснований, чем для предположения о том, что нам известны все истинные первичные суждения. Восприятие некоторых вероятностных отношений может оказаться непосильным для некоторых из нас или вообще для всех.

То, что мы знаем, и то, какую вероятность мы можем приписать нашим рациональным мнениям, является, таким образом, субъективным, т. е. зависящим от индивида. Однако при данной совокупности посылок, которые определяются нашими субъективными способностями и другими обстоятельствами, а также при заданном типе логических отношений, на которых могут основываться наши рассуждения и которые мы способны воспринять, заключения, к которым мы можем рационально прийти, находятся по отношению к исходным посылкам в совершенно логическом и объективном отношении. Логика изучает, как из ограниченной совокупности посылок при помощи последовательности строго определенных шагов прийти к заключениям.

После этих кратких замечаний по поводу отношения вероятности, как я ее понимаю, к теории знания я перехожу от проблем первоначального анализа и определений, которые не являются основным предметом моей книги, к логической теории и надстройке, которые занимают промежуточное положение между этими элементарными проблемами и следствиями теории, принимают ли они обобщенную математическую форму или являются частными и конкретными. Я бы лишь усложнил изложение, не добавив ему ясности и четкости, если бы стал использовать абсолютно строгие термины и мельчайшие нюансы языка, которые необходимы при фундаментальных исследованиях. Стремясь не допустить ни малейшего расхождения между тем, что было сказано в этой главе, и тем, что последует, и стремясь использовать только перифразы, которые можно при желании выразить совершенно точно, я не буду отказываться от удобных, но не совсем точных выражений, которые обычно использовались авторами, писавшими на эти темы раньше, и которые имели то преимущество, что они, по крайней мере в целом, легко воспринимались читателем. [677]