Истоки: социокультурная среда экономической деятельности и экономического познания

От философии к экономике

Опубликовав «Трактат», Кейнс завершил многолетнее дело. К этому времени стало очевидно, – и война со всей безжалостностью это подтвердила – что чистое философствование, хотя, возможно, и позволяет отдельному человеку «быть лучше» (именно такой была этическая максима последователей Мура), не очень способствует совершенствованию мира, и отстраниться от проблем этого мира человеку, который «стал лучше», становится все труднее. Закономерно, что в его системе научных приоритетов философия и логика отошли на второй план, а вместе с ними и проблема вероятности как логического отношения, уступив место проблеме безработицы не только как социальной проблеме, но как проблеме экономической теории, решение которой предполагало признание новых реалий и учет факторов риска и неопределенности.

Возможно, переключение внимания на экономику было связано также и с возникшими под влиянием критики, прежде всего со стороны молодого поколения кембриджских интеллектуалов, сомнениями в успешности его «Трактата» с точки зрения реализации амбициозного плана по созданию новой логики. Так, в 1926 г. в письме к немецкому переводчику Ф. Урбану Кейнс писал: «Я чувствую, что в этой книге есть много того, что меня не удовлетворяет, и на самом деле, я это чувствовал и когда писал ее… Но я все еще думаю, что проблемы, как я их тогда поставил, могут быть правильной отправной точкой дальнейших исследований… Они (студенты. – H. M) инстинктивно чувствовали возможность того, что некоторый тип частотной теории в конце концов является более фундаментальным в отношении всей концепции вероятности, чем я полагал. Я не удивлюсь, если они окажутся правы. Однако подозреваю, что первый шаг, который следует сделать, будет связан с прогрессом в области психологии неявного знания, и что дальнейшее развитие в области логики придется отложить до того момента, когда будет разграничена вероятностная логика и то, что я назвал теорией неявного знания». [636] Откликаясь на посмертно опубликованные в 1930 г. работы Рамсея, в которых содержалась, впрочем, известная ему и ранее критика «Трактата», Кейнс, хотя и в мягкой форме, отчасти уступает своему молодому критику. [637]

Ученые до сих пор спорят, было ли приведенное выше высказывание Кейнса своеобразным актом капитуляции и признанием того, что Рамсей был прав или, по крайней мере, указал правильное направление дальнейших поисков, или оно было скорее проявлением уважения к памяти молодого ученого, таланту которого не суждено было в полной мере проявиться.

Независимо от того, как Кейнс оценивал критику его «Трактата о вероятности», объективная ситуация в Англии складывалась таким образом, что экономические проблемы стали все больше привлекать его внимание. Война породила множество экономических проблем, прежде всего инфляцию, но и мир не принес стабильности: отказ Англии от золотого стандарта, кризис 1920–1921 гг. и общее беспокойство относительно экономических перспектив страны, возвращение к золотому стандарту в 1925 г. и острые дискуссии по этому поводу, в которых Кейнс участвовал в роли критика правительства, всеобщая стачка 1926 г. – все это выглядит убедительным доводом в пользу занятий экономикой. События последующих лет, в том числе и относящиеся к спорам в области экономической теории, еще больше отдалили Кейнса от проблем философии и логики. В период с 1928 по 1930 г. он был занят работой над новым экономическим трактатом – фундаментальным двухтомным «Трактатом о деньгах», [638] в котором он сделал важный шаг в направлении пересмотра сложившихся представлений о роли денег. Начавшаяся Великая депрессия придала некоторым теоретическим вопросам особую практическую значимость, а обсуждение насущных экономических вопросов привело к возобновлению старых споров между представителями либеральной партии (к которой примыкал Кейнс) и Казначейством по вопросу о кредитно-денежной политике. И хотя во время встреч Кейнса с Л. Витгенштейном, Ф. Рамсеем и Р. Брейтвейтом проблемы вероятности и логики и обсуждалась, для Кейнса это было скорее неким интеллектуальным отвлечением от всепоглощающих актуальных экономических проблем, чем возвращение к старым сюжетам с целью пересмотра и развития того, что было сделано еще до войны.

Поскольку сам Кейнс отошел от проблем, которые составляли предмет «Трактата о вероятности», было бы странно обвинять экономистов в том, что они не очень интересовались этой работой и всем, что с ней было связано. [639] Проблематика неопределенности и вероятности не очень вписывалась в то направление развития его теории, которому следовали его молодые сторонники. Долгое время она оставалась в стороне от магистральной линии развития экономической теории. [640]

«Das Keynes Problem» и проблема неопределенности в экономической науке

Ренессанс исследований философских взглядов Кейнса начался в 1980-е годы. Отчасти он был подготовлен тем, что еще в конце 1960-х – 1970-х годов на волне «борьбы за истинного Кейнса», которую вели его последователи против тех, кто сводил его теорию к простым, хотя и полезным моделям, была предложена новая интерпретация кейнсианских идей, в которой неопределенности было отведено весьма почетное место. [641]

Что касается «Das Keynes Problem», то, если не учитывать рецензию Тауншенда на книгу Шэкла, [642] опубликованную в 1938 г., где в одном абзаце автор касается вопроса об исчислении вероятности и оценке ее достоверности у Кейнса и Шэкла, первой работой, посвященной этой проблеме, по видимому, можно считать статью И. Хисиямы, опубликованную в 1969 г. [643] В этой статье автор пытался построить «мостик» между представлениями Кейнса о вероятности и некоторыми базисными положениями «Общей теории», относящимися к функции потребления, предложив рассматривать проблему агрегирования с позиции вероятностной логики.

В 1976 г. была написана работа Тьюлип Микс (опубликованная лишь в 1991 г.), в которой предпринималась попытка примирить представление о неопределенности и ограниченности знания индивидов, принимающих инвестиционные решения, и принцип рационального поведения последних, обращаясь к понятию конвенциональности. [644] Затем последовали публикации Т. Лоусона (1985), А. Карабелли (1988), Р. О\'Доннелла (1989), Дж. Дэвиса (1994), Б. Бейтмана (1996), Дж. Коатса (1996) [645] и др., в которых с различной степенью подробности излагались основные идеи «Трактата о вероятности», обсуждалась их связь с «Общей теорией» и значение для всей системы взглядов Кейнса.

В ходе многолетней дискуссии, посвященной «Das Keynes Problem», были поставлены, в частности, следующие вопросы: в чем суть новаторства Кейнса в области теории вероятности и логики и как он трактовал вероятность и неопределенность, в том числе и в сравнении с другими авторами, прежде всего Рамсеем и Найтом; в какой степени и в каком направлении Кейнс изменил (если это произошло) свои представления о природе вероятности после критики Рамсея и (или) под влиянием других обстоятельств; в какой мере и в какой форме его ранние представления о неопределенности, вероятности, рациональности, индукции и других подобных вещах нашли отражение в «Трактате о деньгах» и «Общей теории»; как ранние представления о вероятности повлияли на признание неопределенности сущностной характеристикой экономических процессов как протяженных во времени.

Дискуссия по этим вопросам продолжается и сегодня, поскольку ни на один из них до сих пор не получено однозначного ответа. Эти вопросы, как мне представляется, выходят за рамки исследования собственно наследия Кейнса, но при этом имеют определенное значение с точки зрения сегодняшнего развития экономической науки.

Что касается вопроса преемственности взглядов, то сегодня практически никто не считает, что занятия логикой и вероятностью вообще не оказали никакого влияния на дальнейшие исследования Кейнса и его взгляды в целом и по экономическим вопросам в частности. В то же время никто не рассматривает его экономическую теорию как прямое следствие его идей в области философии и логики. Различия позиций касаются степени и формы проявления связи между двумя областями.

Некоторые исследователи признают существование общего контекста или, может быть, мировоззренческого каркаса, объединяющего взгляды Кейнса в различных областях и представленные в разные периоды. Эту точку зрения отстаивает, например, Р. О\'Доннелл: «Рамсей действительно оказал влияние на Кейнса, но это влияние не означало полного поворота к субъективизму в вопросе о вероятности или о чем-либо еще, и было скорее непрямым, чем прямым. По сути, оно способствовало расширению кругозора Кейнса в рамках его системы взглядов и большему вниманию к различным проявлениям "слабой ?ациональности"». [646]

Идею принципиального методологического единства философских и экономических взглядов Кейнса можно обосновывать, как это делает А. Карабелли, и иначе, а именно ссылаясь на то, что в обеих областях Кейнс демонстрировал неприятие эмпиризма и принципа верификации, что он с самого начала, хотя и не всегда явно, признавал субъективную природу вероятности. Более того, по мнению Карабелли, Кейнс всегда рассматривал экономику в широком мировоззренческом контексте, не проводил непроходимой границы между экономической наукой и этикой, и все это было связано с его представлениями о вероятности и неопределенности. [647]

Существует также точка зрения, в соответствии с которой философская и экономическая линии исследований Кейнса практически не пересекались, и влияние его философских идей на экономическую теорию было минимальным. Идею «разрыва» поддерживают, например, Б. Бейтман, Дж. Дэвис и Д. Гиллис. Так, Бейтман полагал, что философские работы Кейнса в некотором смысле являются не более чем этапом его интеллектуального взросления. [648]

Вероятность и вероятностная логика: о чем спорили Кейнс и его критики?

«Трактат» начинается с обсуждения вероятности, однако, речь идет не о расчете вероятности, что всегда интересовало математиков и статистиков, а о сущности этого понятия. Кейнс полагал, что вероятность следует рассматривать не как характеристику реальных событий, а как меру логического отношения между суждениями, выраженную степенью рациональной веры, или разумной уверенности (rational belief) в истинность данного суждения. Он также считал, что это отношение аналогично логическому следствию, но не предполагает строгое следование, а вероятность свидетельствует о некоторой степени уверенности – меньшей, чем достоверность.

Таким образом, предметная область данной работы – это область не вероятности, а логики (в каком-то смысле ее название неточно), и это делает задачу соотнесения ее с работами, относящимися к области экономики, довольно затруднительной.

Логика частичного следования рассматривалась Кейнсом как обобщение дедуктивной логики, а представление о вероятности как о логическом отношении, по его мнению, позволяло распространить понятие вероятности на ситуации, к которым понятие частоты неприложимо (событие уникально, неизвестны все исходы и т. д.), т. е. к ситуациям неопределенности, которые очень интересны экономистам. Очевидно, что числовое выражение вероятности, или степени рациональной веры, в данной ситуации установить невозможно, однако, как полагал Кейнс, возможно сравнение подобных вероятностей и логические действия с ними. Более того, понимаемая таким образом вероятность представлялась Кейнсу объективной, поскольку он обращался не просто к вере (или уверенности) отдельного человека, которая вполне может быть и скорее всего является субъективной, а к рациональной вере, отражающей полное и разумное использование имеющейся и относящейся к делу информации.

Сходным образом о вероятности как о связанной с некоторой степенью разумной уверенности, размышляли примерно в то же самое время и некоторые другие авторы, например, Д. Ринч и X. Джеффрис, но Кейнс был первым, кто заявил, что частичная уверенность должна подтверждаться знанием логического вероятностного отношения. При таком подходе, с одной стороны, логика распространяется на область вероятного, а с другой – поскольку предметом теории вероятности становятся не только повторяющиеся множественные события, когда вероятность наступления события определенного класса характеризуется частотой, она проникает в область гносеологии.

Критики Кейнса атаковали его по нескольким направлениям: за принижение значимости частотной теории вероятности, лишение ее специфической области применения, за представление об объективных основах рациональной веры; высказывались соображения, что с вероятностью Кейнса невозможно «работать» ни по правилам логики, ни по правилам математики. Для Кейнса разумные основания веры имеют объективный характер и определены, с одной стороны, природной способностью человека делать обобщения и выводы, а с другой – наличием некоторого доступного и имеющего отношение к рассматриваемой ситуации запаса знания. Важно (и для экономиста в первую очередь), что рациональная вера в то, что некое суждение истинно, прямо не связана с его «настоящей» истинностью. При некотором объеме доступного знания, может быть, вполне разумно верить в нечто, что при изменившихся условиях, например после получения дополнительной информации, окажется ложным. Факт опровержения некого суждения сегодня никак не влияет на обоснованность веры в его истинность в прошлом, т. е. не превращает рациональную веру в нерациональную только потому, что суждение, с ней связанное, оказалось ложным в результате появления новой информации. Подобная точка зрения, очевидно, предполагает иной, нежели принятый, подход к истории науки, но дает ли она достаточные основания для того, чтобы верить в существование того, что у Кейнса называется отношением вероятности, или вероятностным отношением?

Рамсей считал, что таких оснований нет. По его мнению, Кейнс утверждает, что «по-видимому, на самом деле не существует ничего такого, что он описывает как вероятностные отношения. Он полагает, что, по крайней мере в некоторых случаях, они могут быть объектом восприятия, но если говорить обо мне, то я совершенно уверен, что это не так. Я не воспринимаю их, и чтобы меня убедить в их существовании, необходимо привести аргументы; более того, я сильно сомневаюсь в том, что и другие люди их воспринимают, потому что они демонстрируют очень мало согласия относительно того, какое из этих отношений связывает любые два суждения» (см. с. 424–425 наст. изд.). И Кейнсу пришлось прислушаться к этому мнению, поскольку, по существу, он не привел убедительного доказательства существования подобного объективного логического отношения.

Критике была подвергнута и позиция Кейнса, касающаяся проблемы измерения и сравнения степеней веры. Кейнс полагал, что это сравнение возможно (в терминах «больше» и «меньше»), хотя и не существует числового выражения степеней уверенности, или рациональной веры. Для подтверждения своей точки зрения Кейнс приводит пример нашего восприятия интенсивности цвета, он говорит, в частности, что мы вполне можем сказать, что эта вещь более зеленая, чем другая, не уточняя, на сколько или во сколько она более зеленая. Однако ему возражали на это, что «больше» и «меньше» предполагают количественную меру (в данном случае интенсивности), хотя мы можем ее и не знать.

Рамсей и некоторые другие критики Кейнса исходили из того, что степень уверенности имеет отношение к характеристике внешнего мира, а в случае объективной вероятности – это обычное отношение благоприятных исходов ко всем возможным, хотя существует и субъективная интерпретации вероятности, которая относится уже к области не логики, а психологии. В отличие от рациональной (объективной) степени веры, которая близка у всех разумных людей, владеющих сходной информацией, субъективная вера различна, но при этом ее можно измерить, а при определенных условиях интерпретировать как вероятность. Рамсей указывал и на способ, которым это можно сделать, – предложить пари. И если ставки пари таковы, что никто не может проиграть или выиграть независимо от действий других, т. е. если ставки непротиворечивы, их можно интерпретировать как вероятности. В этом и состоит смысл теоремы Рамсея – де Финети, которая лежит в основе субъективной теории вероятности. Доказательству обоснованности этой точки зрения в основном и посвящены работы Рамсея, представленные в данном разделе.

По мнению Рамсея, основным пороком рассуждений Кейнса было то, что он смешивал формальную логику и логику человеческого поведения. Действительно, с точки зрения обычной человеческой логики мы чаще всего делаем заключения типа: если имеет место А, скорее всего будет (или не будет) В. Но, по Рамсею, это частичное следование не имеет отношения к логике, устанавливающей принципы построения рассуждений, хотя и отражает реальное поведение людей, не обладающих достаточным знанием или способностями, чтобы установить строгое следование.

Если таким образом интерпретировать позиции Рамсея и Кейнса, то утверждение Д. Гиллеса о том, что после критики Рамсея Кейнс занял некоторую среднюю позицию между «изначальной логической теорией вероятности и субъективной теорией», [649] может выглядеть убедительным только благодаря неясности смысла «средняя» в данном контексте. Интереснее другое, а именно то, что Гиллес, как и много лет назад Хисияма, обращает внимание на то, что Кейнс в «Общей теории» определенно интересуется поведением не столько отдельных экономических агентов, сколько групп, и на уровне агрегатов он мог бы трактовать вероятность как объективную характеристику.

Неопределенность в «Трактате» и «Общей теории»

Для экономистов «Трактат о вероятности» представляет интерес как предтеча экономической теории Кейнса, прежде всего в той ее части, которая имеет дело с неопределенностью. Фактор неопределенности рассматривается многими как «наиболее фундаментальный элемент „кейнсианской революции“», [650] поэтому стремление выяснить смысл этого понятия, опираясь на «Трактат», вполне естественно и оправданно. Однако Кейнс непосредственно проблемой неопределенности не занимался, а этот термин если и употреблял, то в качестве прилагательного «неопределенный» (uncertain). Достоверность (certainty) трактовалась как максимум на шкале вероятности, противоположный конец которой занимала не неопределенность, а невозможность. Поэтому представляется не очень убедительным вывод, который из правильной посылки делает О\'Доннелл: «…вероятность есть мера „степени достоверности“ и, следовательно, – неопределенности». [651] Кейнса интересовали точки, расположенные на шкале достоверности внутри отрезка от нуля до единицы, и то, каким образом мы получаем знание о некотором суждении – непосредственно или опосредовано, т. е. полагаясь на знание некоторого другого суждения и отношения между ними, какова природа этого отношения и каким способом мы получаем знание о нем, а также знание суждений и знание о суждениях. Собственно говоря, этим вопросам и посвящен «Трактат о вероятности».

Вопрос же об отношении Кейнса к неопределенности в «Трактате» остается открытым. [652] Не случайно при изложении точки зрения Кейнса на проблему неопределенности авторы либо обращаются к высказываниям Кейнса из его экономических работ, в которых непосредственно затрагивается эта проблема, либо предлагают реконструкцию его возможной точки зрения, основанную на идеях «Трактата».

Одну из таких реконструкций предложил О\'Доннелл. С его точки зрения неопределенность связана с ограниченностью познавательных возможностей человека и информации, которой он располагает. В терминах «Трактата» это означает, что мы не знаем, истинно или ложно некое суждение; информация, которой мы руководствуется (что выражается в весах очевидности), ограниченна; мы не знаем вероятностного отношения между суждениями. Эта линия рассуждения позволяет связать идеи «Трактата» и трактовку неопределенности в «Общей теории».

Представление о неопределенности как о связанной с ограниченностью знания в изменяющемся мире и трактовку вероятности как «оценки весомости мнения» мы встречаем у Ф. Найта, позиция которого во многом близка раннему Кейнсу и в то же время созвучна его более поздним представлениям. «Мы живем, – пишет Найт, – в мире, подверженном изменениям, в царстве неопределенности. Кое-что мы знаем о будущем, но не более того; и наши жизненные проблемы, по крайней мере в части целенаправленного поведения, вырастают именно из того факта, что мы знаем так мало… По существу, мы действуем, руководствуясь мнением, которое может быть обосновано в большей ли меньшей степени и представлять большую или меньшую ценность;… мы не пребываем в полном неведении, но и не имеем полной и совершенной информации, а владеем только лишь частичным знанием». [653]

Для Найта различие между риском и неопределенностью заключается в том, что риск можно трактовать как «измеримую неопределенность» и относить его к ситуациям, «когда распределение исходов в группе случаев известно либо благодаря априорным расчетам, либо из статистических данных прошлого опыта. В случае неопределенности событие уникально и не может быть отнесено к какой-либо группе»33.

Хотя экономисту это может показаться странным, но по вопросу о неопределенности обнаруживается некоторая близость позиций Л. фон Мизеса и Кейнса. Специфика оценки неопределенности, согласно Мизесу, заключается в том, что, во-первых, люди оценивают не события, а мнения о событиях (здесь близость Кейнсу очевидна), а во-вторых, независимо от того, дают ли они этим оценкам числовое выражение, эти оценки не являются количественными оценками вероятности (здесь Мизес расходится с Кейнсом). Слово «вероятность» в данном случае, как считает Мизес, является лишь метафорой и широко распространено, поскольку «так уж сложилось, что математическая дисциплина является более популярной, чем анализ эпистемологической природы понимания».

Кейнс в «Трактате» употребляет слово «вероятность», конечно же, не метафорически, поскольку он по-другому трактует это понятие. Но что касается ситуации неопределенности, то он также не предполагает ее численной оценки, в других же случаях, которые, с точки зрения как Найта, так и Мизеса, относятся к ситуации риска, или измеримой неопределенности, вероятность (в том числе и в смысле Кейнса) вполне может быть представлена числом.

Основная проблема и для Найта, и для Мизеса состояла не только в том, чтобы выяснить, что такое неопределенность, риск и вероятность, сколько в том, чтобы понять, как они воспринимаются экономическими агентами и каким образом агенты действуют в тех или иных ситуациях. Эти авторы с самого начала рассматривали все эти понятия, имея в виду экономику. Разумеется, наиболее сложной является ситуация неопределенности, ключевой вопрос при анализе которой состоит в определении степени уникальности того или иного события и возможности его классификации, т. е. отнесения к некоему классу событий, в отношении которого существуют обоснованные представления о закономерностях поведения его элементов. С точки зрения Найта, мир в принципе познаваем, и в нем сохраняют силу законы логики (имеется в виду обычная дедуктивная логика), но человек не всегда может «избавиться» от неопределенности, и тогда его решения определяются психологическими факторами. В этом случае не приходится говорить о числовом измерении, но, как пишет Найт, человеку в подобной ситуации «практически безразлично, измерима ли эта неопределенность или нет». [654]

Таким образом, хотя Найт и Мизес придерживались иной, нежели Кейнс, трактовки понятия «вероятность» и, следовательно, их позиции существенно отличались от представлений Кейнса в «Трактате о вероятности», в трактовке неопределенности они оказались близки Кейнсу, во всяком случае тому, что он писал о неопределенности в «Общей теории».