Истоки: социокультурная среда экономической деятельности и экономического познания

Кто-то может сказать то же самое даже о физике, любимой дисциплине аутсайдеров, ищущих предписаний для настоящей, объективной, позитивной, предсказательной науки. Последовательность «Карнап – Поппер – Лакатос – Кун – Фейерабенд» в истории и философии физики представляет собой набирающее силу в последнее время схождение с бесплодных вершин научного абсолютизма в плодородные долины риторической анархии. [480] Если экономика должна подражать другим наукам, подражать даже величию физики и математики (конечно, относительно такой модальности есть серьезные сомнения), то она должна официально открыть двери для более разнообразных типов дискурса.

4. Неофициальная риторика используется, но не изучена

Эконометрическая риторика страдает узостью взгляда. Впрочем, неофициально она уже это делает. Второй подход к дискурсу – тот, что применяется в реальной научной работе в экономической теории. Он отличается от официальной, модернистской риторики. В повседневной риторике настораживает не ее содержание, а то, что она не изучена и что, как следствие, официальная риторика обнаруживается порой самым неприглядным образом. Экономисты соглашаются или спорят друг с другом – их разногласия зачастую преувеличены, но они не знают, почему это происходит. Убеждения любого экономиста гораздо тверже, чем это вытекает из его данных, соответствующих канонам модернизма и объективности. Например, недавний опрос экономистов показал, что только 3 % опрошенных строго не согласны с высказыванием: «Тарифы и импортные пошлины уменьшают общее экономическое благосостояние». Лишь 2 % не согласились с тезисом: «Ограничение цен на недвижимость ведет к ухудшению качества и уменьшению количества доступного жилья». Только 8 % не согласились с утверждением, что «налоги и госзакупки оказывают существенное влияние на доходы в экономике с неполной занятостью». [481] Возможно, вы попадаете в те 97,98 и 92 %, что составляют большинство. Однако обоснование упомянутых утверждений затруднительно. Как экономисты понимают, что эти тезисы верны? Откуда у них такая уверенность? Обычный ответ таков: «Теория говорит нам об этом». Но важные социальные вопросы нельзя решать, исходя из графиков на доске, потому что весьма просто нарисовать другие графики, которые приводят к противоположному результату. Реальный экономический опыт, естественно, почти никак не влияет на их уверенность. Ни одно исследование не показало удовлетворительным для последовательного модерниста способом, что, например, высокие тарифы в XIX в. в конечном счете навредили американцам. Однако бытует мнение, что тарифы были вредны прежде и вредят теперь. [482] Ни одно исследование не показало, что беспечная политика фискальных властей во время Второй мировой войны уменьшила безработицу. Но в это верят все партии. Экономисты не изучают свою риторику.

Повсеместно в экономической литературе мы встречаемся с необоснованными предпосылками, стилистическими уловками, замаскированными под обоснование («очевидно, что…»), с форматом доводов, в котором игнорируются заботы публики, и с другими симптомами отсутствия сознательной риторики. Этот недостаток наиболее очевиден в спорах между разными научными парадигмами. Некоторые экономисты (и я один из них) считают, что крестьяне рациональны. Многочисленные модернистские доказательства (в основном выдвинутые представителями чикагской школы) того, что, например, сопротивление «зеленой революции» или упорное рассредоточение, распыление земельных участков рациональны, оставляют безучастными многих других экономистов. Некоторые экономисты (и я один из них) полагают, что конкуренция – это устойчивая характеристика современной американской экономики. Многочисленные модернистские доказательства (в основном выдвинутые представителями чикагской школы) того, что, например, реклама мало влияет на прибыль, оставляют многих других безучастными. Почему? Почему техасские институционалисты, или австрийцы из Нью-Йоркского университета, или марксисты из Массачусетса, или даже неоклассики из Беркли безучастны к доказательствам, которые родом из Чикаго? Экономисты, не принадлежащие к чикагской школе, конечно, уверены в том, что у них есть свои модернистские данные и основания. Но часть проблемы в том, что они также уверены (не задумываясь об этом): у них есть другие доводы, немодернистского типа – истории о крестьянах и их неповоротливости, инертности; уверенность в силе воздействия рекламы. Значительная часть споров ведется вокруг тех аргументов, которые напрямую не обсуждаются, но используются.

Даже в самых узких технических областях научных дискуссий у экономистов есть набор общепринятых убеждений о том, благодаря чему аргументация становится сильнее, но сами они эти убеждения не изучили, их можно передать аспирантам только в неявной форме, и в наборе этом есть положения, неудобные в свете официальной риторики. Хороший пример – типичная аналитическая процедура в эконометрике. Исходя из экономической теории, политических соображений, душевной работы экономиста, не исследованных в риторическом плане, выдвигаются гипотезы о некотором фрагменте экономики. Гипотезы затем специфицируется в виде прямых линий, линейных моделей, которыми легче всего манипулировать. Эти прямые линии затем подстраивают под факты, собранные кем-то еще. Пока официальная и повседневная риторика соответствуют друг другу, и любую из них можно с полным правом использовать в качестве ориентира для другой. Но тут они расходятся. Если результаты подгонки к данным приемлемы, исходя из оснований, не подлежащих исследованию, статья посылается в журнал. Если результаты неприемлемы, то работа входит в цикл доработки: экономист возвращается к гипотезам или их спецификациям и меняет их до тех пор, пока не появится статья, пригодная к публикации. Продукт этой работы может обладать или не обладать ценностью, но из приверженности официальной риторике его ценность точно не возникает. Он воплощает собой вопиющее противоречие официальной риторике.

Но почему бы и нет? Даже на уровне тестов на статистическую значимость повседневная риторика противоречит законам философа. И что из того? Типичный цинизм экономической науки и связанных с ней статистических дисциплин выражается в том, что результат, значимо отличный от того, который мог бы быть получен случайно, не обладает той значимостью, на которую притязает, если гипотезой манипулировали так, чтобы она подошла под данные. Тот факт, что публикуются только значимые результаты, уже давно приобрел скандальную известность среди многих пуристов от статистики: они не без оснований опасаются, что на 5-процентном уровне значимости около 5 % прогонов на компьютере будут удачными. Однако этот скандал – не результат неудачных попыток достичь модернистских стандартов научной строгости. Скандал – результат неудачных попыток озвучить причины, почему многим хочется игнорировать эти стандарты.

Было бы высокомерием предполагать, будто один человек понимает, что такое правильная аргументация, лучше, чем тысячи умных и добропорядочных ученых-экономистов. В этом смысле идея «расхожего мнения» высокомерна, она предлагает законодательство для науки, основываясь на эпистемологических убеждениях, отстаиваемых с тем большей горячностью, чем меньше свидетельств в пользу того, что эти убеждения действительно работают. Лучше внимательно присмотреться к тому, что происходит на самом деле. В важной книге, которая является исключением из общей тенденции пренебрежения риторическими идеями в экономической науке, Эдвард Лимер задается вопросом о том, какие цели могут преследоваться в ходе повседневных эконометрических процедур. [483] Вместо того, чтобы сравнивать их с какой-то доктриной из философии науки, он сравнивает эти процедуры с аргументацией, которая должна была бы убедить здравомыслящего человека с тем, с чем действительно можно согласиться, короче говоря, с экономической риторикой. Как отмечает в своей рецензии Кристофер Симз, «существует миф, что есть лишь два типа знания о мире – „единственная“ модель („the“ model), которая дана нам в „экономической теории“, без неопределенности, и параметры, о которых мы не знаем ничего кроме того, что говорят нам данные сквозь призму объективно определенных эконометрических методов…Чем раньше убедительные работы Лимера заставят нас отказаться от этого мифа, признать, что почти все прикладные исследования делаются с учетом неопределенного, субъективного знания, и более явно, более эффективно это знание использовать, – тем лучше». [484] Да. Само название книги Лимера – это краткое изложение риторики в эконометрике: «Поиск спецификации: выводы ad hoc с применением неэкспериментальных данных».

Можно привести множество примеров такого поиска. Обычное явление, когда на семинаре по экономической теории оратор, представляя статистический результат, очевидно неопровержимый с точки зрения позитивной экономической науки, встречает единодушное: «Я не могу в это поверить» или: «Это лишено всякого смысла». Семинар по монетарной экономике Милтона Фридмена в Чикаго в конце 1960-х – начале 1970-х годов весьма показателен в этом смысле. На языке статистики риторический контекст, который формирует такой скептицизм, можно назвать априорными верованиями (beliefs) и анализировать в терминах подхода Байеса. Такую позицию мало кто занимает, но даже если такой шаг будет предпринят, то его все равно недостаточно. Тот факт, что риторическое сообщество экономистов может отвергнуть «убедительные» результаты, например, что цены на нефть – объясняющая переменная в регрессионном уравнении инфляции, и принять «неубедительные», например, что деньги вызывают инфляцию, показывает, насколько сильны априорные верования. (Если поменять их местами, суть примера не изменится.) Однако отказаться от обсуждения априорных верований, возможно, формализовав их как априорные распределения вероятностей, означает увековечить модернистское разделение фактов и ценностей, отведя для большей части того, что имеет значение в науке, область, где можно вопить от боли или удовольствия. Что действительно необходимо – так это изучение повседневной риторики, которая приводит к априорным верованиям. Недостаточно просто стоять в смятении, наблюдая, насколько сильно эконометрические выводы заражены априорными верованиями, как это делают Томас Ф. Кули и Стивен Ф. Лерой в своей глубокой работе «Идентификация и оценка спроса на деньги». [485] Эконометрическое рассуждение неубедительно потому, что пространство его применения слишком узкое, а не потому, что импульс осмысленности и ясности, который оно несет, неправилен. Рассуждения и аргументы нужно расширять, а не отвергать просто так.

Полемика вокруг паритета покупательной способности – пример неизученной риторики. Дебаты вокруг паритета покупательной способности – хороший пример того, как официальная риторика в отсутствие изучения рабочей риторики может сбить с пути истинного экономиста, особенно в вопросах эконометрики. Эту полемику стоит рассмотреть подробно, как конкретную ситуацию – пример неизученной риторики и необходимости более широкого взгляда на вещи. [486] Вопрос в следующем: похожа ли международная экономика на экономику Среднего Запада, где в Айове-Сити, Мэдисоне и Шампейне цены на товары принимаются как заданные; или она скорее похожа на солнечную систему, где экономику каждой планеты лучше рассматривать отдельно от остальных? Если модель Айова-Сити верна, то цены на все продукты будут меняться везде одновременно, с поправкой на обменный курс. Если верна концепция марсианской экономики, то они будут изменяться по-разному. Если верна модель Айова-Сити, то все модели закрытой экономики, кейнсианские, монетаристские или с рациональными ожиданиями, ошибочны; если марсианская модель верна, то экономисты могут продолжать тестировать макроэкономические верования на послевоенных американских данных.

Таким образом, вопрос о том, насколько сильно взаимосвязаны цены в разных странах, остается актуальным. Официальная риторика почти не оставляет сомнений по поводу того, что требуется для ответа: соберите данные по ценам, например, в США и Канаде и… ну… протестируйте гипотезу (полученную согласно ортодоксальной традиции – из гипотезы более высокого порядка с использованием объективных данных, учитывая только наблюдаемые факты, максимально контролируя эксперимент и т. д., в соответствии с расхожим мнением). Так делало множество экономистов. Половина из них заключила, что паритет покупательной способности работает; другая половина – что нет. В работе Ирвинга Крависа и Роберта Липси, которая вводит в заблуждение и тем не менее превосходна, сделан вывод, что паритет не выполняется, в выражениях, достойных того, чтобы повторить их здесь: